Он появился на работе только через неделю. Опухший, небритый, с потемневшим лицом. И странно было видеть на этом лице блестящие будто от слёз, виноватые глаза.
- Всё? Похоронил батяню? – Николаич, мастер, был немногословен: ожидался приезд комиссии, не до Нияза было. – Тогда переодевайся – и к ребятам. «Конёк» как раз подводим, вовремя ты…
Бригаде тоже было не до разговоров: крыша скользила от дождя, того и гляди гробанёшься. Этот ещё, Николаич, приказал страховочные пояса нацепить. Задницу свою перед комиссией прикрывает. А попробуй ка, поработай с этим поясом, только и цепляешься за веревки. Сядем обедать – потом и поговорим.
Кое-как успели вчетвером закончить к приезду проверяющих.
За обедом (комиссия уже уехала, прихватив с собой мастера) они достали бутылку «беленькой», уселись на теплой веранде на задах коттеджа, благо, хозяева разрешали, сами то редко пользовались этим выходом. Накрыли стол, переоделись и, помянув Ниязовского отца, начали расспрашивать: как да что?..
- Ничего не осталось, - глухим голосом отвечал Нияз. – Металлолом один, всё расхлёстано. Руку бате оторвало и ступню… Гаишники говорят: заснул, наверное. Или юзом понесло: перевал всё-таки, зима… На встречку выехал… лоб в лоб… Движок на тридцать метров отлетел. Сам, вот, этими руками капремонт делал! – Он отчего то посмотрел на свои мозолистые ладони, вздохнул и разлил по кружкам.
Ребята сочувственно покивали головами.
- Нияз, а вы чего, тоже девять дней отмечаете? Как у православных, да? – сунулся Лёшка, самый младший в бригаде, тридцатилетний парень.
- Вообще то, семь отмечают. Это я с вами хотел… Вот, ведь, как получилось… Как-будто специально сюда приехал, смерть искать… И родня сейчас волкАми на меня смотрит: «Зачем машину дал, да почему сам не поехал?..» Чуть ли не убийцей считают… Семьдесят пять лет старику… А на хрена он мне её тогда дарил?! Пять лет назад, а? – Нияз возмущенно посмотрел на ребят, будто поддержку искал. – Я её почти новую сделал! Чехлы купить осталось… Тысяч шестьдесят в неё вложил! Да на похороны восемьдесят шесть! Пока с перевала до Златоуста, пока вскрытие ждали… Пока на поезде в село, в Башкирию… А у нас же не в гробах перевозят, - почему то зло и с обидой обратился он к бригадиру Косте. – Завернули – и попробуй, вот, упроси проводника, чтоб в купе пустил! Да чтоб пустое купе было: кто ж с мертвецом поедет?! Всё в копеечку! Тоже мне, убийцу нашли…
Костя как-то искоса стрельнул на него глазом, но ничего не ответил Закурил. – Чайник поставь, - попросил только четвёртого, самого старшего, под шестьдесят, Геннадия.
А Нияз будто и не дожидался ответа, продолжал:
- Это его сучка новая науськала! Раньше он даже и не заикался про машину: подарил – так подарил!.. А как с этой сошелся после матушкиной смерти – давай назад, говорит. Да хрен с ней, с этой «шестеркой»! Перегнал бы я ему летом, а сейчас то чего?.. Через эти перевалы гнать? То гололёд, то снегопад… Себе дороже. Эх, сколько в неё вбухал – и всё в смятку! И чего было ему катить за ней… Да всё из-за … этой! – выругался он. - Подождать не могли до лета! А сама на похоронах выла: «Это я тебя убила, это я…» Позарилась, тоже мне, на машину. Шестьдесят тысяч вбухал… - Нияз тяжело вздохнул, распечатал новую бутылку, разлил. Увидел, что Геннадий пристально на него смотрит. – А чего ты вылупился? У меня что, на сору эти деньги найдены? Горбом заработаны!
- Ничего я не смотрю, - Геннадий глаз не отвел, только кружку с водкой отставил в сторону. – Вспоминаю, сколько ты с нами работаешь?
- Третий год,- встрял в разговор Лёшка. – Мы вместе пришли!
- Слушай, Нияз, а почему я у тебя раньше такого паскудства не видел? Или повода не было?
Разом все перестали двигаться и переговариваться. Лишь приемник в углу наяривал что-то бравурное и бодрящее.
Геннадий встал. Следом поднялся Костя-бригадир. Молча оделись и вышли, не попрощавшись.
На улице, уже за оградой, их нагнал Лешка.
- Ребята, вы чего?.. У мужика горе, а вы!.. Что случилось то?
- Алёшка, вот тебе уже за тридцать, а ты всё, как… ушлепок какой то… - Геннадий приостановился, прикурил, прикрывая ладошками пламя от ветра. – Дитя, что ли, малое?
- Ты по-человечески объяснить можешь?! – психанул Лёшка, схватил того за локоть.
- Чего тебе объяснять, если сам не понимаешь? – Геннадий выдернул руку. - Иди, там ещё осталось у Нияза, допивай, помяните отца…
- Иди, иди, Алексей – Константин похлопал его по плечу. – Объект закончили – можно расслабиться. Завтра, наверное, Николаич на новый перевозить будет. – Он помолчал малость. – Ниязу только скажи: пусть у Николаича в другую бригаду просится. А ты… смотри… как хочешь… Можешь с ним перевестись… Иди, иди, выдохнется водка.
И они разошлись в разные стороны.
Лёшка шел к коттеджу и постоянно оглядывался на уходящих к автобусной остановке мужиков. Потом зло сплюнул на тропинку и поспешил к Ниязу: может, тот объяснит. А то не поймёшь этих пеньков старых. Всё, как не у людей! У человека горе, а они…
|
