2213

      Александр Скрыпник
     Иногда я думаю, что это был всего лишь сон, обычный, банальный, элементарный сон. Сон! И только…
     Но… Сон. Сны. Они… Они какие-то мутные, не чёткие, размытые. Они фрагментарны, непоследовательны, сумбурны. Просвира психоаналитиков. Пища для их химерной архитектуры.
     А если это не сон? Что тогда? Что это было? Что же это было на самом деле?
     Не знаю.
     Это было попаданием в иную реальность, в параллельный мир. Так, вероятно, чувствовала себя Алиса, попав в Зазеркалье.
     Я был словно внутри голливудского футурологического телесериала. Сериала, потому что это повторялось, изменялось, развивалось.
     Впрочем, нет. Практически все голливудские фантастические блокбастеры какие-то мрачные, трагические, апокалипсические. Катастрофы – наводнения, цунами, смерчи, озоновые дыры, падающие метеориты, оледенение, взрывы атомных реакторов, смертельные вирусы, злые пришельцы, войны и всеобщий хаос, – переживаются остатками человечества под предводительством героя-одиночки, чаще всего простого, обычного американского парня и горстка «счастливо спасшихся» людей с улыбкой смотрит на голубое небо и восходящее солнце. Если бы не красота и притягательность спецэффектов, все эти фильмы своим однообразием и примитивностью сценариев находили бы только одних зрителей, – слегка ограниченных умственно. Хотя, как говорится, – дело вкуса…
    Нет! То, что случилось со мной, было другим. Совсем другим! Хотя это тоже, – футурология….

     Яркий свет пытался пробраться под мои веки. Как-то неуверенно, нервно, импульсивно. Словно озорной, шаловливый ребёнок стрелял в меня солнечными зайчиками со своего излюбленного маленького кругленького зеркальца. Я нехотя, с некоторым раздражением и определённым усилием открыл глаза. Первое, что я увидел, – колышущиеся свечи цветущего каштана. Сквозь них время от времени пробивался солнечный луч – виновник моего пробуждения. Оказывается, я задремал на скамейке в середине дня, в самом центре города? С чего это вдруг? И как я, собственно, здесь оказался?
     Чтобы ответить на этот вопрос и сбросить с себя всё ещё липнувшую к глазам дрёму, я решил немного пройтись. Я поднялся и побрёл в сторону, как я был абсолютно уверен, Бессарабского рынка. Опустив голову и глядя себе под ноги, я размышлял над тем, как я оказался на Крещатике и почему ни с того ни с сего уснул посреди белого дня? Странно! Я абсолютно был уверен, что никакого алкоголя, никакого снотворного, вообще, – ничего подобного, – не принимал. Тогда, почему я не могу вспомнить, как я попал в центр города? Пройдя десяток-другой метров по алее и, купаясь в этой необъяснимой, умиротворяющей энергии, которая исходила от цветущих деревьев, я вдруг поймал себя на мысли, что не слышу привычного автомобильного гула, шуршания шин, звуков клаксонов. Значит, – сегодня выходной? Крещатик обычно перекрывали для движения транспорта на выходные, и он становился собственностью и утехой пешеходов. Может быть, прогуляться по проезжей части? А почему бы  нет? Не так часто…
        На ближайших ступеньках я свернул в сторону дороги, поднял глаза и… Как говорится в подобных случаях? Обомлел? Остолбенел? Впал в ступор? Короче говоря, со мной произошло нечто подобное. Проезжая часть не была перекрыта, а по ней плавно, практически бесшумно двигались… Автомобили?  Я, увы, не технарь и не заядлый автомобилист, но то, что я увидел, вряд ли можно было назвать автомобилем в нашем понимании. Это были какие-то причудливые машины. Некоторые двигались вообще без колёс, словно катера на воздушной подушке. Какая-то машина двигалась на колёсах, потом остановилась, колёса нырнули куда-то вовнутрь, и это творение техники стало плавно подниматься вверх и уже там, в воздухе, развернувшись влево, поплыло над домами. Домами? Цепляясь взглядом за маневрами чудо техники, я только сейчас заметил, что сооружения, которые выстроились вдоль улицы, совсем не напоминали те, что я привык видеть на Крещатике. Они были разными, яркими, разноцветными, причудливой формы, непонятной, необъяснимой архитектуры. Без огромных вывесок, без рекламных плакатов, вывесок, лайтбоксов. И только какие-то небольшие таблички, квадратики мигали разноцветными огоньками у их дверей.
        Я рванулся назад, на алею. Мне, почему то казалось, что вернувшись к скамейке, на которой я проснулся, я вернусь к себе, к своим мыслям, к своему восприятию. Мои мысли путались. Это было какое-то дежавю наоборот. Мне казалось, что я на Крещатике, но это был не Крещатик или не совсем Крещатик. По крайней мере, не тот Крещатик, который знал я. Это было похоже на встречу с одноклассником, которого ты не видел лет тридцать. Какие-то черты вроде бы знакомы, очень знакомы, но вот так вот сразу и не вспомнить и не понять, кто же перед тобой?  И только сейчас я обратил внимание на людей, прогуливающихся по алее, сидящих на скамейках, стоящих, по одному и небольшими группами.  Все они были как-то странно одеты. Я оглядывал их как экспонаты в музее. Медленно, по сантиметру, снизу–вверх и наоборот. У всех на руке          (у кого на левой, но у большинства – на правой) было что-то похожее на украшение – широкий браслет с мерцающими цветными огоньками. Браслеты были абсолютно разными, разного цвета, разной формы. Но все приблизительно одинаковой ширины – сантиметров семь-восемь. Огоньками на них светились кружочки, треугольнички, квадратики, чёрточки, эллипсы и просто, – точечки.  Я уже забыл о скамейке и просто брёл по алее, беззастенчиво разглядывая проходивших мимо людей. Что-то ещё… Что-то ещё, кроме их одежды и этих странных браслетов, с ними было не так. Что-то почти неуловимое. И только тщательно «исследовав» своим взглядом несколько десятков человек, я понял, что же в них было «не так». Они все… Все! Улыбались!
     Я двигался по алее, вращая головой налево и направо, с одной только мыслью, – понять «где я?». Где я?..
     От неожиданного удара я чуть не грохнулся наземь. Поглощённый поиском ответа на свой вопрос, согласитесь, что он покруче будет Гамлетовского «Быть или не быть?», я врезался в проходящего мимо меня человека. Это был мужчина, лет тридцати–тридцати пяти.
    – Простите великодушно! – залепетал он, – Я загляделся. Не заметил Вас! Ради Бога, извините!
    – Не стоит извинений! – я попытался немного остудить его пыл, – Я сам виноват! Вертел головой туда-сюда!
    – Вы приезжий? Я смотрю, Вам нравится стиль ретро? – начал засыпать меня вопросами незнакомец.
    –  Приезжий? – переспросил я, – Вероятно,…  Не знаю… Ретро? Что Вы имеете в виду?
    – Я имел в виду стиль Вашей одежды. Простите, я не представился. Меня зовут Макс! Максим!
    – Алекс! Александр! – вырвалась у меня как-то машинально.
    – Очень приятно! – улыбаясь, как зритель из VIP–ложи на бенефисе Юрия Гальцева (Ничего не понятно, но… Положено!), Макс протянул мне правую руку, – Так откуда Вы приехали?
    – Я… Я…  Из Киева…
    Глаза Максима слегка округлились,
    – Но… Но, это и есть, – Киев! – его замешательство как-то сразу передалось мне. И вдруг какая–то смутная догадка просверлила моё сознание.
    – Максим… Макс…  Простите, а какой сейчас год?
    – Год? – переспросил Макс. И тут его взгляд упёрся в мои руки. Он тщательно, миллиметр за миллиметром, осматривал их, словно это были не обычные руки, а какие–то клешни, щупальца, конечности неизвестного, неопознанного создания.
    –  Год? Год? Алекс… Алекс, а где Ваш «Клоккер»?
    –  Что?
    – Ну… «Клоккер», – Макс поднял правую руку и продемонстрировал мне бирюзовый, с металлическим оттенком, браслет, переливающийся разноцветными  огоньками, – Такой… Подобный… А где Ваш?
    – Погоди! Какой «Клоккер»? Год сейчас какой? Тринадцатый?
    – Ну, да, – тринадцатый! А что? – круглые глаза Максима напоминали рубли советской чеканки.
    – Правильно! Тринадцатый! Но… Я не понимаю,… Что здесь происходит? И… Где я?  Это всё… Очень похоже… Очень похоже на Крещатик… Но…
    – Погодите, Алекс! Погодите! Это и есть, – Крещатик! Что именно… Что именно Вас смущает? – всем своим видом Максим выражал сочувствие и желание помочь мне.  
    – Просто… Просто, –  что–то не так… Господи! Да почти всё не так! Смотрите, – сейчас две тысячи тринадцатый год, это Киев, Крещатик, но я практически ничего здесь не узнаю и… Я не могу понять, – где я?
    – Успокойтесь, Алекс! Пожалуйста, прошу Вас, успокойтесь! Одну минутку! Вы сказали, что сейчас две тысячи тринадцатый год? – Максим, улыбаясь, поглаживал рукой моё предплечье.
    – Ну, да! Вы ведь сами мне сказали, что сейчас тринадцатый год!
    – Конечно! Правильно! Сказал. Действительно, – тринадцатый. Но… Алекс, сейчас две тысячи двести тринадцатый год.
   – Что-о-о-о? – протянул я. Теперь настала очередь моим глазам рваться из своих орбит. От удивления я впал в какую-то прострацию, время от времени хлопая ртом как выброшенная на сушу рыба.
   – Это невероятно! – абсолютно искренне восторгался Макс, – Вы из две тысячи тринадцатого? Теперь понятно, почему у Вас нет «Клоккера». Какая удача, Алекс! Моё хобби… Я изучаю возникновение и развитие МИСы… Её первые шаги… Это как раз ваша эпоха! Мне повезло! Ведь сможете мне рассказать о её становлении?
    – Простите, Максим… Но…, – запинаясь, пробормотал я, прикладывая усилия, чтобы вырваться из сковывающего меня состояния шока, – А что такое – «миса»?  У нас нет… Я не знаю никакой «мисы»…
   – МИСа? Это, – мировая информационная система. В Ваше время она называлась, если я не ошибаюсь, Интернет. Сейчас она более глобальна и многофункциональна. Поэтому её уже давно называют МИСой. Алекс, если Вы не возражаете, мы можем зайти ко мне домой. Я живу здесь недалеко. Вам не помешало бы немного отдохнуть, перекусить. А потом, мы могли бы поговорить, – радушие Максима было очень кстати. Я, действительно, слегка проголодался, а где и как здесь можно было бы поесть, – абсолютно не понятно.  
     – Спасибо, Макс! Очень мило с Вашей стороны,… Но… Я, собственно, мало чем могу быть Вам полезен. Я очень мало знаю об Интернете… Только пользователь… И, к тому же, не ахти какой…
     – Ничего страшного, Алекс! Не в этом дело! Вам необходимо подкрепиться, расслабиться немного… Пойдёмте! Пойдёмте! – Макс взял мене за руку и потянул в сторону, как я бы сказал до нашей с ним встречи, Майдана…
      Я не смог сориентироваться  как, какими улицами мы двигались. К тому же, я всё время вертел головой на триста шестьдесят градусов, пытаясь свыкнуться с мыслью, что сегодня майский день две тысячи двести тринадцатого года. Увы, свыкнуться с этой мыслью получалось не очень…
      Мы остановились перед каким–то сооружением странноватой формы. Макс нажал кнопку на своём браслете и дверь парадного отворилась. Поднявшись на второй этаж, мы остановились перед дверью, роспись которой напоминала «Гернику» Пикассо.
       – Я дома! – заявил Макс своей собственной двери, и она отворилась, сопровождая процесс мелодией, напоминающей аккорды французского «Канкана».
      Квартира Максима изначально вызвала во мне не меньшее удивление, чем то, что я увидел, прогуливаясь по алее. Небольшой коридорчик переходил в просторную, но практически