Печальная песня курая

– Ничего себе! – Саша оглянулся на Миннура и опять посмотрел вниз, – ты хочешь сказать, что будем спускаться со всем снаряжением?
– Не волнуйся, Салим, – так, по-башкирски, он назвал меня, – много раз здесь ходили, и все было нормально.
– А почему там нельзя? – показал Саша на тропинку, вьющуюся между деревьями, – быстрее бы вниз съехали.
– Ай, Салим! – взмахнул рукой Миннур, – потом все расскажу.
– Зачем согласился с тобой пойти? – ворчал Саша, осторожно ступая по осыпающимся камням, придерживаясь за кусты и деревья, растущие на крутом склоне.
– Узнаешь, – не оборачиваясь, ответил Миннур, спускаясь вниз, откуда доносился громкий шум воды, – редко ты встретишь место, красивее, чем это.
Саша, смотревший под ноги, взглянул на Миннура, стоявшего на узкой прибрежной полосе и, не удержавшись, споткнулся. Перебирая ногами, чтобы удержать равновесие, выскочил на берег и, ухватившись за друга, повалился, больно ударившись об острые камни.
– У-у-у, – застонал он, хватаясь за ушибленные места, – завел! Красиво, краси…, – и замолчал, осторожно поднимаясь и осматриваясь по сторонам.
Скалы… Огромные скалы, с узкими расщелинами, словно изрезаны морщинами, вертикально уходили в воду, которая стремительно неслась, стараясь вырваться на волю из плена каменных исполинов. Они, словно нависли над рекой, сжимая в крепких объятьях, стараясь удержать, преградить ей путь.
Приподняв голову, Саша удивился их высоте, тому, что в этом каменном царстве может жить невесть откуда взявшаяся береза, выросшая в одной из расщелин. На темном старческом фоне скал, она словно невеста платьем светилась белизной ствола своего, украшенного кроной зеленой яркой, шелестевшей листвою от ветерка, игравшего с нею. Удивительно, что она не только смогла выжить в суровых условиях этой расщелины, но и превратиться в красавицу сказочную. Ствол, словно стан девичий изогнулся, прижимаясь к камню холодному, безжизненному…
– Гляди, Миннур. Красиво, правда? – громко сказал Саша, и эхо вторило ему, вдали затихая. – Да… да… да…
– Потом насмотришься и наслушаешься, – тихо произнес он, доставая палатку, – Нужно к ночевке готовиться.
Они установили двухместную палатку, внутрь набросали мягкого лапника, застелили его куском брезента и разложили спальные мешки.
Приволокли бревна, притащили хворост, развели небольшой костер, и ножом открыв банки с тушенкой, поставили возле огня разогреть их.
– Миннур, мне показалось, что туда кто-то ходит. – Сказал Саша, кивнув в дальний конец косы.
– Не ошибся. – Ответил тот.
– Кто? – Не унимался Саша.
– Скоро узнаешь, Салим. Потом расскажу, потом. В здешних местах быстро сумерки наступают.
После ужина, они подбросили в костер еще хвороста. Подтащили и аккуратно опустили в огонь комли двух длинных бревен, затем Миннур скрылся в палатке, устраиваясь на ночлег, а Саша присел у входа, глядя, как быстро наступали темные вечерние сумерки, и наблюдал за стремительной водой, над которой курился туман, густея и закручиваясь в какие-то нереальные фантастические фигуры…
– Салим, – очнулся Саша от голоса, – айда сюда. Холодно у реки.
– Сейчас. – Ответил Саша и еще раз окинул взглядом бурную реку, скалы, где темная полоса сумерек подкралась к березе белоствольной, небо, окрашенное розовато-бледными последними лучами солнечными, откинул полог и тут заметил, что в дальний конец косы речной медленно шел старик, одетый в длинную белую косоворотку навыпуск, виднелся казакин, наброшенный на плечи, в отблесках огня сверкнула расшитая тюбетейка и какой-то предмет в руках, завернутый в холстину.
– Миннур, я старика сейчас там видел, – тихо сказал Саша, влезая в спальный мешок, – что он забыл тут, на ночь глядя?
– Молчи, Салим и слушай, – сказал тот, не отвечая на вопросы, и неожиданно спросил, – музыку любишь?
– Конечно! – Ответил Саша, не поняв, почему об этом спросил Миннур.
– Тогда очень внимательно слушай. Честно сказать, Салим, для этого и позвал тебя к реке. Все, молчи…
Лежа на мягком еловом лапнике, Саша внимательно прислушивался, стараясь уловить мелодию, но кроме потрескивания костра и всплесков воды, ничего не доносилось. И вдруг ему показалось, будто ковыль серебристый прошелестел в степях бескрайних под ветром порывистым, усиливаясь с мгновением каждым. Послышался топот копыт и окрики табунщиков местных, охраняющих лошадей непуганых от стай волчьих и почудился голос девичий звонкий, и разнеслась песня веселая над просторами бескрайними…
Вздрогнул Саша от неожиданности и почувствовал, как придержал его Миннур, и шепот еле слышимый:
– Молчи, Салим, молчи. Это курай разговаривает. Слушай…
Необычные звуки неслись со всех сторон, наполняя ущелье, проникая в душу, будоража ее, заставляя смеяться и плакать от чудной удивительной мелодии курая, голоса его волшебного…
Тихо журчал где-то ручеек, раздавалось посвистывание перепелок: «Спать пора, спать пора…», шепот ласковый завораживающий, звон монист, вплетенных в косы девичьи, смех игривый веселый да голоса птичьи разбуженные, шорохи ночные степные, потрескивание костра и тихое сонное ржание, что доносилось из огромного табуна, стоявшего стеною плотною возле двух влюбленных ночью темною…
И тут, в завораживающий голос курая стали незаметно незримо вплетаться нотки тревожные, беду предвещающие неминучую. Все громче и сильнее звучали они. Вскинулся табун испуганный. Задрожала степь ковыльная под копытами конскими, понеслись они по равнине бескрайней во мраке ночном…
И раздался плач девичий, окриком грозным прерванный, но встал за защиту голос бесстрашный юноши молодого. Не стал он умолять, а начал говорить о любви своей, да было уже поздно…
И разнесся по степям ковыльным крик девичий печальный, горечью полынной охватило округу, перекрывая возгласы грозные. И донесся шум бега быстрого да камней шорох, осыпающихся со склона крутого. И раздался крик отчаянный. И заметалось эхо, словно птица между скалами отвесными безжизненными, ударяясь о них, и медленно затихая где-то в дали, непроглядной черной…
Едва слышно звучал курай, словно вымаливая прощение, и не дождался, умолк печально…
Донеслась медленная тяжелая поступь, шорох камней осыпающихся и наступила тишина, прерываемая лишь всплесками реки ночной…
Долго Саша лежал, прислушиваясь к своей душе, ощущениям и не мог понять, что это было – сон или явь?
– Миннур, – сказал он тихим голосом, – ты спишь?
– Нет, Салим, думаю…
– О чем? – Спросил Саша, повернувшись к нему.
– О жизни, о судьбах людских, жестокости. Да обо всем…
– Много мне приходилось слышать разной музыки, часто бывал на концертах, – задумчиво сказал Саша, – но такое.… Словно в другой мир попал, в другие времена и увидел людей, обычаи, да много всего… Странно… Что-то в душе перевернулось, слушая музыку…
– Это была не музыка, – оборвал его Миннур, – курай о жизни говорил. Рассказывал о тех временах, когда этот старик был юношей молодым и бесстрашным, о трагедии, что тут произошла.
– Что за беда здесь приключилась? – Спросил Саша.
– Я специально позвал тебя в наши края, зная, что ты собираешь, выискиваешь легенды, сказания о старине глубокой, о случаях необычных, судьбах человеческих. Эта история связана со стариком, с его любовью, которую пронес через всю жизнь. О боли, которую он носит в себе многие и многие годы. Боль, что уйдет с ним, но оставит память потомкам нашим, которые будут беречь ее, передавая из поколения в поколение.
– Расскажи, Миннур. – Попросил Саша.
– Слушай, но не перебивай. Понял?
– Хорошо…
– Эта история произошла перед революцией, – начал рассказывать Миннур, – в нашем ауле жил очень богатый бай Минихан. Табуны имел несметные, стада коров несчитанные, отары овец огромные, что паслись по степям бескрайним. И характер был у него очень крутой и безжалостный. И не было на него никакой управы. Хозяином края считался. Минихан не только живностью владел, но и степи, леса, горы – все было его собственностью.
Люди в лачугах обитали, А он в доме каменном жил. Такую охрану имел, что готова была любого растерзать, кто посмеет не только слово против сказать, но и посмотреть взглядом недобрым.
Очень жестоким был Минихан, а дочка его – Алмабика, наоборот, выросла ласковой и доброжелательной. Красавица, что в округе не сыскать. Отец уедет куда-нибудь, а она старалась в это время беднякам помочь. Никому не отказывала, если видела, что человек плохо живет. То деньги исподтишка сунет, то продуктами поможет. Доходили слухи до отца, шептали ему слуги верные, ругал он дочь непокорную, но бесполезно.
Рассмеется она в ответ, зазвенит монисто, словно колокольчики, хлопнет дверью, и по тропке убегала на вершину скалы, что над рекой склонилася. Сядет на краю да петь начинает. Голос ее звонкий переливчатый далеко разносился по округе, степям ковыльным серебристым. Люди останавливались, слушая пение ее завораживающее.
Слушал и Гильман – табунщик байский, зачарованный песнями и голосом обворожительным. Доставал тогда он курай, с каким никогда не расставался и начинал подыгрывать Алмабике да рассказывать о том, как любит ее, но подойти не смеет. Затихала природа в эти мгновения, табуны стояли, не шелохнувшись, прислушиваясь к звукам печальным о любви безответной.
Но однажды, спускаясь с горы крутой, услышала Алмабика голос курая волшебного неподражаемого. Сердцем почувствовала, о чем поет – рассказывает он. Кинулась на его зов в степи ковыльные серебристые, где и повстречалась с Гильманом – красивым и статным парнем. Вспыхнула любовь в сердцах молодых, огнем жарким опалило души. Да счастье недолго длилось.
Донесли Минихану слуги верные, что дочь его единственная влюбилась в бедняка – табунщика. Осерчал бай, разгневался! И задумал он дело страшное. Решил замуж выдать Алмабику за старика дряхлого – бая соседнего, а Гильмана со свету сжить, уничтожить.
Заперли Алмабику в доме каменном, начали к сватанью готовиться. Минихан и муллу привез, чтобы тот никах совершил – брак скрепил молитвою. Бай старый приехал – радуется, что в жены ему отдают девицу – красавицу. А Алмабику посадили за полог натянутый, где невеста должна сидеть, ожидая, пока за нее выкуп – магар не уплатят.
Расшумелись гости, рассорились и не услышали, как Алмабика в окно выпрыгнула и к горам побежала, где у подножья скал табун находился и милый ее – Гильман любимый.
Заметили в доме, что невеста пропала. Понял Минихан, куда дочка скрылась. Схватил саблю острую, вскочил на коня быстрого, кликнул слуг своих верных и в погоню пустился. Решил раз и навсегда с Гильманом разделаться за позор, что семье принес и его на всю округу ославил.
Не успели влюбленные скрыться. Топот быстрый услышали да окрики грозные. Увидел Гильман бая разъяренного с саблею в руках крепких. Встал на пути его, чтобы милую уберечь - спасти.
И заметила Алмабика, как сверкнула сабля острая, как упал Гильман в ковыль серебристый, окрашивая его кровью алою. И закричала она пронзительным голосом, решила, что погубил отец ее любимого. И бросилась бежать – карабкаться на вершину скалы высокой. Остановилась на мгновение, сорвала с груди хакал – женское украшение, бросила наземь, обвела взглядом прощальным горы родные,