Конец пути?

Жаркое летнее солнце разрезало туман, стелившийся над широким зеленым полем, озолотило разбросанные по нему стога. Легкий теплый ветерок пронес запах скошенной травы и свежести росы. Тонкий горячий лучик скользнул по льняной рубахе спящего путника на шею, и он, поморщившись, отвернулся. Темные волосы его спутались, в шевелюру воткнулись в беспорядке сухие травинки. В расслабленной позе на спине путник лежал на траве, и откос одного из стогов играл роль его подушки. Пышные усы и борода его говорили о том, что он давно не видел бритвы. И если усы ему еще как-то удавалось срезать ножом, глядя на собственное отражение в озерцах и лужах, то всего одна попытка им же побриться убедила путника в совершенной невозможности этого действия для него. Лицо его — овальное, тонкое, с высокими скулами — обветрилось и загорело. Одет путник в серую, грубую льняную рубаху с широкими рукавами, плечи которой несколько шире его собственных, а застегивал он ее только до груди. Заправлена рубаха была в кожаные штаны, сшитые из разных кусков черного и коричневого цветов. Спал путник босиком, его мягкие, на небольшом каблуке сапоги стояли у его плеча, накрытые его шляпой и прижатые к земле полупустым заплечным мешком. А горячий лучик все скользил по его лицу, силясь разбудить парня. Наконец, веки его распахнулись, являя небу иссиня черные глаза, сонные, но уже блестящие радостью бытия.

Путник сел и глубоко вздохнул. Грудная клетка его заметно поднялась под рубахой, он прикрыл глаза и заулыбался. День обещал быть хорошим во всех отношениях. В мешке нашелся бурдюк, полный воды из родника, который путник проходил прошлым вечером, краюха хлеба, что он приобрел день назад в деревушке неподалеку, и кусок вяленого мяса. Путник вздохнул, думая о том, что самое время пополнить запасы. В тишине, разбавляемой лишь пеньем утренних птиц, он принялся завтракать. Крошки подсохшего хлеба осыпались ему на грудь, но это совсем не беспокоило его. Чистая ледяная вода, прокатившись по горлу, утолила его жажду, и довольный собой, путник убрал бурдюк обратно в мешок, откуда достал широкий пояс с патронташем и пристегнутой к нему кобурой с двенадцатизарядным револьвером. Он потянулся и принялся натягивать сапоги, с чем вскоре справился. Шляпа легко опустилась на темные волосы парня, и он откинулся спиной на скат стога. Прежде, чем идти в деревню, он всегда наблюдал за ее жителями на поле.

Раздался глухой звон шейных колокольчиков коров. На слух путник определил стадо не меньше, чем в тридцать голов. «Похоже, не бедная деревня. Это хорошо, может, и работенка имеется», – подумал он, обращая взор к проселочной дороге, откуда доносился шум. Стадо и правда было большим. Коров путник пересчитывать не стал, зато рассмотрел собак, что бежали вдоль него. Только с той стороны, что была ближе к нему, он насчитал четырех овчарок. Статные, черно-рыжие псы со свисающими из пастей розовыми языками трусцой рассекали вдоль нестройно шагавших коров. Путник всегда любил собак, и этих, похоже, любили здесь: шерсть их лоснилась, груди их были широки, лапы толсты и костей их прощупать не представлялось возможным. Одно из животных повернуло голову к путнику, посмотрело пару секунд на его расслабленность и побежало дальше. Это тоже понравилось парню — собака явно была воспитана без намека на спонтанную агрессию. А он всегда считал, что там, где собаки хорошо воспитаны, и люди добрые.

За стадом показался пастух. Это был пожилой сухопарый мужчина с седыми длинными волосами. Одет он был просто — в холщовые рубаху и брюки, на голове его была соломенная шляпа, а обуви путник не рассмотрел — мешала трава. В руке пастуха был посох, высокий, с небольшим, тонко звенящим колокольчиком на самом верху, а за спиной на широком ремне висело ружье. Это было двуствольное ружье с дулом из короной стали, приклад его блестел полировкой на солнце. Там же болтался небольшой мешок, такой же, как у путника. Парень справедливо решил, что там пастуший обед и патроны для ружья.

Шумное стадо коров быстро прошло, но со стороны деревни снова донесся звон. Он был несколькими тонами выше, будто колокольчики были меньше. «Наверное, овцы. Голов сорок», – решил путник, все также глядя на дорогу, где вскоре и правда показалась отара. Собаки вокруг них носились совсем другие — большие, серо-белые и очень лохматые. Даже издалека путник заметил, как заботливо расчесана длинная шерсть овчарок. Вдоль стада они прыгали, как маленькие облака, покинувшие небо. Был у отары и пастух. Он был почти точной копией того, что сопровождал коров. Только была у него еще черная с проседью борода лопатой. Вид ее заставил путника лишний раз ощупать растительность на своем лице и всерьез задуматься о том, чтобы каким-то образом попасть в баню.

Отара тоже прошла дальше, а на дороге показались косари. Пять рослых мужчин звонко переговаривались, смеясь. Дорога делила поле на две половины, и та, на которой расположился путник, была выкошена в последние пару дней, а потому мужчины отправились на другую. Уже через мгновение оттуда стал доноситься свист кос, а ветерок защекотал ноздри путника запахом травы.

По дороге прошли к концу поля три девушки с ведрами, и, проследив за ними взглядом, путник увидел колодец на самом его краю. Похоже, в нем чистая вода, иначе зачем бы топать в такую даль. На девушках были простые платья, немного выцветшие от частого пребывания на солнце. Девушки были румяные с пухлыми щеками, у каждой было по толстой косе за спиной, а глаза всех троих блестели. Они звонко смеялись, и проходя мимо косарей, помахали им руками.

Жители деревни понравились путнику. Он поднялся с земли, отряхнул сено с плеч, закинул мешок за спину и пошагал к деревушке. Уже издалека он увидел, что ощущения его не обманули: дома в деревне были большие, светлые, с яркими крышами; улицы — широкими. Сапоги путника взметали пыль с дороги, и он, улыбаясь, шагал навстречу новому дню в новом месте. Быть может, именно здесь он найдет свой дом и останется навсегда? Кто знает...