Владимир Макаров-Чалдон
ДОБРЫЙ НЕМЕЦ
«Лишь тот, кем бой за жизнь изведан,
Жизнь и свободу заслужил».
Гёте (пер. Б. Пастернака)
Поезд тронулся и стал набирать ход. Остался позади небольшой красивый вокзал начала двадцатого века, и за окном возникла унылая картина жилой постройки современного города. Глаз ни на чем не задерживался. Все современные города России похожи друг на друга. Дома представляют собой прямоугольные коробки, составленные как на складе. Отличие только в том, что на складе коробки ставятся одна на другую, а дома рядом. Лишь яркий транспарант, висевший на самой высокой коробке, привлек внимание Виктора: «Сделай себе подарок к новому 2009 году – купи ноутбук со скидкой 20%». Затем коробки сменил длинный пустырь. За пустырем замелькали дачные домики, за ними трехэтажные коттеджи новых русских. Поезд резко затормозил и остановился. Открылась дверь и в купе вошел высокий еще бодрый старик. Держался он прямо. На нем была кожаная куртка, продолговатое лицо гладко выбрито, седые волосы зачесаны назад. Он поздоровался, поставил объемную дорожную сумку под нижнюю полку напротив Виктора и сел на эту полку, глядя в окно. За окном бежали, казалось, бескрайние поля.
-Обратите внимание,- вдруг сказал старик, - раньше здесь росла пшеница, а теперь бурьян. Прекрасная была пшеница, до двадцати центнеров с гектара собирали. А вон там видите развалины. Там была ферма на пятьсот голов дойных коров. Ничего не осталось. Продовольствие везем из-за границы.
-Зато раньше Вы не посмели бы так говорить в поезде с незнакомым человеком, такое могли бы сказать на кухне жене, понизив при этом голос. Не дай бог, кто услышит!
-В этом Вы правы, - ответил старик, - но раньше я гордился своей страной. Нас боялись и уважали. Мы победили в великой войне, наша экономика была второй в мире. Половина Европы без согласия Кремля не могла предпринимать никаких действий на международной арене и внутри своих стран. А теперь стыдно и горько за те унижения, которым подвергается Россия сильными мира сего.
Виктор промолчал. Старик, не дождавшись ответа, встал, снял куртку и, оставшись в рубашке с короткими рукавами, сел на свое место и положил руки на столик. На его руке, выше запястья были наколоты цифры.
- Какая странная у Вас наколка, - заинтересовался Виктор.
- Это лагерный номер. Я, как теперь говорят, малолетний узник фашистского концлагеря.
- Никогда, не встречал раньше таких, расскажите, - попросил Виктор.
- Когда началась война, наша семья жила в Белоруссии недалеко от станции Лида. Семья состояла из четырех человек: отец, мать, я и младший брат Коля. Мне было одиннадцать лет, Коле – шесть. Уже утром 23 июня отец ушел на фронт. Помню, как мы провожали его в соседнюю деревню, на сборный пункт. Мать, молодая, тридцатилетняя женщина плакала. Отец, мужчина богатырского телосложения держался молодцевато, говорил, что через неделю будет дома. Старался шутить: «Дадим Фрицу по шее! С полными штанами убежит к Гретхен под подол». На сборном пункте отец обнял и расцеловал нас. Призывников построили в колонну, и по команде сержанта она пошла. Отец помахал нам рукой, и больше мы его не видели и ничего о нем не слышали. Даже похоронки не получили. Через четыре дня после ухода отца двадцать седьмого июня фронт прокатился через нашу деревню. Наша хата, как и большинство в деревне сгорела. Но сохранилось подполье, и в нем мы осенью спрятали картошку и овощи, что собрали с огорода. Благодаря этому пережили зиму. Для жилья, как и другие погорельцы, мы с мамой выкопали землянку.
Весной сорок второго года немцы стали отправлять жителей нашей области на работу в Германию. Наша семья тоже не избежала этой участи. Нас разделили. Мама была в женском лагере на территории Польши. Я тоже был на территории Польши. А Колю увезли в Германию. В лагере, где я находился, содержались пацаны от 10 до 14 лет. Нас били по любому поводу и без повода. Немецким надзирателям доставляло удовольствие издеваться над мальчишками. Сапоги солдат были с металлическими подковами. Если пинок попадал пацану в висок, то обычно пацан падал замертво. Это вызывало хохот надзирателей. Среди них был всего один добрый солдат, который не пинал нас и не убил ни одного пацана. Кормили нас неплохо. Мы не работали, но почти еженедельно, а иногда чаще у нас забирали кровь, как я впоследствии узнал для раненых немецких солдат.
В январе сорок пятого рано утром нас подняли задолго до рассвета, построили и погнали на запад. Около месяца нас перегоняли с одного места на другое. В этот период нас очень плохо кормили, но продолжали забирать кровь. После каждого забора крови умирало два-три пацана. Все ближе слышалась канонада, и, проснувшись 15 марта, мы не обнаружили охранников. Они бежали. А в полдень в лагерь пришли три офицера СМЕРШа. Командование им дало два дня, чтобы разобраться с каждым из трехсот узников. На второй день один из них говорил, что проще всего ему было работать в детском лагере, у нас в отличие от взрослых не было предателей и сотрудничавших с фашистами. А кроме того численность взрослых лагерей была на порядок или два выше, чем детского. А трем чекистам, как говорил этот лейтенант, давалось три дня, чтобы рассортировать узников. Кого отпустить домой, а кого отправить в фильтрационный лагерь. Первое, что сделали чекисты, вызвали полевую кухню и накормили нас. По каким то, только им известным параметрам, они вызывали некоторых и беседовали с ними наедине. На второй день нам устроили помывку, снабдили сухим пайком, каждому выдали справку и разрешили идти домой. В основном пешком, кое-где нас подвозили красноармейцы - обозники, я добрался до своей деревни. На пепелище жило пять человек. Через две недели пришла мама. Она была измождена и походила на скелет. Она была счастлива, увидев меня живым. Расспрашивала меня о моих злоключениях, но никогда не рассказывала, как ей жилось в неволе.
Удивительно, но через десять дней после мамы пришел Коля. Ведь он был еще слишком мал, когда нас отправляли в неволю. Он был помещен в детский лагерь, из узников которого хотели сделать верных псов гитлеровского режима. Их шести – семилетних хорошо кормили, учили говорить, читать и писать по-немецки. За употребление родного языка наказывали. Им преподавали основы военного дела и заставляли заучивать наизусть отрывки из майн кампф. Несмотря на столь интенсивную промывку малышам мозгов, Коля помнил, кто он и откуда и сумел добраться до родной деревни.
Не хватало только отца. Мама считала, что он погиб. Надо было жить, а как? За едой ходили в лес. Собирали ягоды, грибы. Есть такие ранние грибы, называются сморчками. Варили и ели крапиву. Посадить овощи не представлялось возможным, т.к. не было семян. И когда, нам предложили переселиться в Литву, мама согласилась.
Поселили нас на хуторе близ небольшого городка Рокишкис. В доме было все, во дворе скот. Мы ухаживали за скотом, доили двух коров и ели. Мама начала готовить семена для посева и посадки. На третью ночь нас разбудил громкий стук в окна и двери. В дом буквально ворвались трое молодых вооруженных мужчин.
- Ты кто? - спросил маму по-литовски, самый молодой из них, почти юноша. Мы не поняли. Тогда он повторил вопрос на немецком. По-немецки мама ответила, что она хозяйка.
- Was!!!- заорал парень и ударил маму по лицу. – Я здесь хозяин! Оказалось, кулацкая семья, глава которой сотрудничал с оккупантами, была отправлена в Сибирь, а сын хозяина сбежал по дороге. Он присоединился к вооруженному отряду, скрывавшемуся в лесу. Отряд нападал на отставших красноармейцев, по ночам убивал коммунистов. Потом членов этих отрядов стали называть «лесными братьями».
Пришельцы потребовали накормить их, уходя, набили рюкзаки продуктами.
- Чтобы к завтрашней ночи вашего духа здесь не было, - сказал молодой хозяин маме. Иначе всех вас перестреляю. Но прежде у тебя на глазах пристрелю твоих щенков.
После этого на ночь мы прятались в подполье, на сеновале. Иногда они приходили, но не могли найти нас. Но однажды они пришли днем. Избили нас и приказали, чтобы к ночи мы ушли с хутора, иначе смерть.
Мы ушли в Рокишкис. Мама обратилась за помощью к коменданту. Он пристроил маму на работу. Нам предоставили комнату. С началом учебного года Коля стал посещать школу, а меня отправили в ремесленное училище в районном городе Паневежисе. Я получил специальность мастера по ремонту радиоаппаратуры и по окончании училища был распределен на работу в ателье по ремонту радиоаппаратуры данного города. Когда пошло массовое производство телевизионных приемников, мы стали и их ремонтировать. После окончания вечернего техникума был назначен заведующим ателье и работал в этой должности до выхода на пенсию в 1990 году. Я в армии не служил, т.к. здоровье мое было подорвано в годы войны. А Коля по достижении девятнадцати лет был призван. Служил на станции Слюдянка в Иркуской области в караульной роте. Охранял продовольственный склад. Ночью, когда он стоял на часах, склад ограбили. А его грабители закололи финкой. После его похорон мама переехала ко мне. Умерла она в 1982 году.
Он взглянул в окно: - Вот я приехал, досвиданья, спасибо за приятную компанию. Пойду жить дальше,- он надел куртку, взял свою сумку и вышел из купе.
Г. Электрогорск, 2009 г.
