Богоматерь Воплощение-2

НИКОЛАЙ БРЕДИХИН

БОГОМАТЕРЬ ВОПЛОЩЕНИЕ

Повесть


ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Казалось, сколько ни бился Федор мыслью, а тщетны были его усилия, однако круг постепенно суживался и осталось в нем только два момента, когда что-либо могло к нему прицепиться: Лже-Арефий с его мальчиком-девицей и Саввовский монастырь. Отец Евфимий, безусловно, знал больше, чем сказал при прощании, но бесполезно было его просить, а вот Ферапонт вполне мог приосветить загадку.

–  Ты уж прости, что я не принял тебя тогда, в первый раз, – вздохнул тот елейно, – и поблагодарил тебя не лично, а через отца духовника за освященные кадило и потир, что ты принес. Я боялся за тебя, хотел, чтобы ты как можно меньше провел у нас времени. Даже не посадил тебя трапезничать, лишь дал в дорогу продуктов. Тогда ты обиделся, я видел, но теперь понимаешь, надеюсь? Да все равно не помогло, к сожалению. Не уберег я тебя, либо ты сам себя не уберег. Как я понял, у тебя ко мне вопросы?
–  Да, – кивнул Федор, – что со мной?
–  Что с тобой? – пожал плечами Ферапонт. – Известное дело, привязалась к тебе нечистая сила. Но привязалась крепко, чем-то ты ее очень прогневал. Отец Евфимий прав, гнилые у нас места, гнилее некуда. Он-то, хитрец, у края обосновался, а я вот в самом что ни на есть пекле. И молитвы творим, и обеты налагаем на себя дополнительные, ничего не помогает. Хорошо, хоть замерло на мертвой точке дело: здесь, внутри, мы полные хозяева, но стоит за ворота выйти, там уже не наша власть. Лукавить не стану: мне ведь во многих палестинах-то бывать доводилось, почти всегда, когда в глуши какой обитель закладывается, встречается сопротивление. Но постепенно обычно оно сглаживается, с Божьей помощью преодолевается, а тут бесполезны любые усилия. Но и уйти нельзя, неужто уступить рогатому? Так вот и живем надеждою: когда-нибудь Господь утешит страдания наши и за долготерпение вознаградит.
–  Но когда и как это могло произойти, – твердил Федор о своем в отчаянии, – и почему со мной именно?
–  Не ты первый, не ты последний, почему бы и не с тобой? Ну а когда? – Ферапонт задумался. – Пока были с тобой реликвии святые, вряд ли, так что где-то на обратном пути от нас.
–  Тогда, стало быть, когда я шел с Арефием?
    –  Нет, этого никак не могло быть, – покачал головой Ферапонт категорично. – Это уже было тебе искушение. Тут лучше меня никто не скажет: отца Арефия я хорошо знал, и он совершенно не похож на человека, о котором ты мне рассказывал только что. Мы с Арефием начинали, но куда мне до него. В жизни ни до того, ни после мне не доводилось встречать более праведного и преданного Христову делу инока. Он был воин, подвижник, а уж как он себя изводил веригами да постничеством! Такие люди только из житий нам известны. Как Симеон Столпник, например. Можно было бы предположить, конечно, что предстал он тебе в настоящем своем облике, а увидел его ты глазами лукавого, да только Арефий ведь умер. Сказывают, что отправился он с новым паломничеством в Святую Землю, да погиб в пути от рук басурман. Я не удивлюсь, если его канонизируют как святого рано или поздно. – Он помолчал, затем добавил в раздумье: – Только вот почему бес именно Арефием тебе прикинулся? Чтобы большее впечатление на тебя произвести?
Федор еще ниже склонил голову.
–  Что же мне делать? – прошептал он измученно.
Ферапонт пожал плечами.
–  Молиться. Когда-нибудь Господь да смилостивится. Да и убраться из здешних мест подальше. Вижу, вижу в тебе сейчас нечистого, с трудом сдерживаю, того и гляди вырвется и понесется вскачь по монастырю. Прости, но я ничем не могу тебе помочь, отрок, ступай с миром. И молись. Побольше молись!

2

Да, совет был неплохой, и самое простое и лучшее было бы ему, Федору, уйти навсегда отсюда. Но не мог он, бродил вокруг да около, будто незримыми цепями прикованный. Поселился в скиту и, вроде бы, все пошло у него, стали поговаривать о нем с благоговением, приходили к нему с недугами, горем, оставляли пищу. Потом вновь началась чертовщина.
Он забрался тогда в самую глушь, непроходимые болотные топи, сносил смиренно нескончаемые комариные укусы, вонь, холод, сырость, питался ягодами да кореньями. Звери лесные сделались как ручные и совсем не боялись его, белка даже бросалась в него орехами.
Теперь ничто не отвлекало его, и результат не замедлил сказаться: то, что так маяло его изнутри своей загадочностью, неразрешимостью, стало оформляться и выходить наружу. Пусть тенями, трудно различимыми силуэтами, но вполне конкретными образами. День и ночь в ту пору мелькали вокруг него бесенята, козлища, утопленники, упыри, но лишь набирались сил, присматривались, с какой стороны к нему подступиться.
Однако когда перешли в наступление, Федор достаточно уже приготовился, поняв главное: в его положении лучший способ бороться с нечистою – просто не замечать ее. Слепота и простодушие, без малейшего ропота сносил он все проделки и издевательства, пол его кельи кишел змеями и жабами, но Федор и это терпел, приучив себя не вздрагивать при их холодном прикосновении.
Нечистая неистовствовала в злобе, но ничего не могла поделать, однако и Федору жилось не сладко. Однажды явился ему бесенок и, уменьшившись до самых ничтожных размеров, стал нагло обгрызать черничные ягоды. Но Федор равнодушно щелчком смахнул его, словно какую-нибудь мошку и без брезгливости доел то, что после беса осталось. Это, видимо, доконало лукавого, он восстановился до обычного своего вида и стал внимательнейше смотреть на Федора, изучая его. Федор понял, что перед ним демонок чина высокого, но и тут не оплошал, двинулся прямо на окаянного, намереваясь пройти через него, как сквозь дымку. Бес не выдержал, отпрянул с ворчанием в сторону, затем и вовсе исчез, не стал дольше упорствовать.

3

Так продолжалось полгода, и не видно было конца противостоянию, когда еще издалека Федор увидел, как плетется к нему какая-то старуха. Федору не хотелось впускать ее в келью, и он вышел к ней навстречу. Что-то говорило ему, что на сей раз безмолвием ему не отделаться.
–  Далеко же ты забрался, мил человек. Вот уж не рассчитывала кого-либо в здешних краях встретить.
   Вблизи видно было, что бабушка не простая – чертова бабушка, была она совершенно голая, покрытая лишь складками кожи, волосами да наростами. Сгорбленная, поддерживаемая, казалось, только клюкой.
–  Что же ты молчишь, сыночек?
–  Черт тебе сыночек! – пробурчал Федор, осенив себя на всякий случай крестным знамением.
Однако старуха лишь усмехнулась его жесту. Нелегко было от нее отгородиться.
–  Знаешь, я вот думаю: я ведь хозяйка здешних мест, не пора ли нам подружиться?
–  Ишь ты, нашла друга, старая карга! Вельзевул тебе друг. – Федор намеренно решил отвечать грубостью.
–  Что же ты все поминаешь-то Его? А на "старую каргу" я могу и обидеться.
–  А что его поминать, коли сам бес передо мною? А карга, кто же ты есть, как не старая хрычовка?
Старуха покачала головой.
–  Так-то ты встречаешь меня?
И исчезла.
Но когда Федор вернулся в келью, он с удивлением обнаружил, что старуха там уже, уселась преспокойненько прямо под образами и трет с наслаждением горб о стену.
–  А у тебя ничего здесь, уютно, – хохотнула она, довольная ошарашенным видом Федора. – Нет ли у тебя еще баньки? Я бы с удовольствием попарилась. И чтобы ты спинку мне потер, веничком похлестал.
Банька была, действительно. Федор терпеть не мог нечистоплотности, и всяческих там "землеспальников" и "грязнышей" от души презирал.
–  А пинка под зад не хочешь, старая кочережка? – Федор решил и дальше придерживаться раз избранной линии поведения.
Но "бабушка" только взвизгнула от удовольствия, нисколько не смутясь отпором инока.
–  Что ты меня все старостью попрекаешь? Если дело лишь в возрасте, то так и быть, сброшу лет двадцать-тридцать, но неужто я тебе такая не мила?
Она внезапно встала, закружилась в пляске по келье, разом все за ней тотчас пришло в движение, загремело, засвистело вокруг, стали летать в воздухе огромные женские груди, взлохмаченные естества, слетелись будто со всего света ведьмы на метлах, стали совокупляться с повылезавшими изо всех щелей бесами. А старуха все приближалась и приближалась к Федору в безумном своем плясе, уже чувствовалось зловонное ее дыхание. Федор не удержался, его в конце концов вырвало и рвало до тех пор безудержно, пока в рвоте не появилась кровь.
Он открыл глаза, измученный, и обнаружил, что бесовщина поисчезала, а старуха, брезгливо отираясь от федоровой блевотины, внимательнейше в него вперилась, как в прошлый раз тот демонок.

Да, тут была сила не сравнить с его: рано или поздно ему несдобровать, что-то с ним содеют. И точно, уже в ближайшую ночь Федору приснилось, как парится он со старухой в бане, трет ей спину покорно, хлещет веником. Не так, так этак ведьма добилась своего, она даже потянулась к Федору с поцелуями, но тут он проснулся.
И решил больше не спать, доколе выдержит, творить молитвы. Однако сколько это могло продолжаться? Федор задумался. Что же делать? Убраться подобру-поздорову, как отец Ферапонт ему советовал? Федор давно уже понял, что самому ему из этого случая не выбраться, без помощи не обойтись. Но никто не хотел помочь ему. Бог молчал, хоть и внимательно выслушивал все молитвы федоровы, видимо, хотел проверить, как тот выдержит испытание. Евфимий тем помог, что выгнал его из монастыря, вот и Ферапонт совет дал вполне здравый и благожелательный. Дело за ним, за самим Федором? Но если бы он был в состоянии, сам-то! Впрочем... как же он мог забыть о Корниле? Вот кто нужен ему сейчас, просто необходим.
Федор приободрился, разом сбросил с себя состояние неуверенности, обреченности. И хоть темень была – глаз коли, не стал дожидаться рассвета, побросал пожитки в котомку и отправился в путь.
Корнил! Они очень дружны были в детстве, до тех пор, пока судьба их не разлучила. И увлечения друга тогда пугали и раздражали Федора: не в меру тот был, по его мнению, любопытен. Но сейчас без этих знаний никак было не выправиться. Ну а не поможет Корнил, так и зачем ему сюда возвращаться? Подальше, так подальше. Можно и в обитель какую попроситься, с братией все, чем одному, веселей.