По мнению О. Генри, свинья, вылетевшая из другого конца аллеи, может лететь, опережая собственный визг на двадцать футов.
По собственному опыту знаю, что визг четырнадцатилетнего подростка, увидевшего мышь, может сотрясать стены, потолок, грустный плафон в потолке и стол в рядовом номере пансионата так, что с них белым сказочным дождем сыпалась штукатурка (со стола – опилки!). И неизвестно еще, чей визг был громче: о’генриевской свиньи или мой!
На этот немыслимых децибел вопль прибежала бледная мама и крикнула с порога:
– Что? Что случилось?
– Вот! – продолжала вопить я, указывая на крохотную коричневую булочку около открытой балконной двери.
Булочка оказалась очаровательным полевым мышонком, кругленьким, с плюшевой рыже-коричневой шерстью и двумя черными глазками-бусинками.
Мама всплеснула руками:
– Взрослая дылда! И такого лапочку ты боишься? Это же полевой мышонок. Смотри, какой хорошенький!
Мама осторожно взяла булочку в руки. Та прижалась к маминой ладони и стала от этого ее круглее. Только между маминых пальцев свисал длинный хвост.
– У него сердечко бьется как сумасшедшее, – покачала головой мама. –Ты его напугала до смерти своим криком. Не стыдно тебе? У нас гость, да такой хорошенький, а ты орешь так, что в столовой слышно. Раскрой тихонько пальцы. Ну, посмотри, какой он миленький.
Мама посадила булочку мне в ладонь. Я ощутила бархатистую нежную шерстку и… две черные бусинки обиженно посмотрели на меня и моргнули.
– Откуда он здесь взялся? – мне уже было стыдно за свой ор.
– Да, оглянись, – мама махнула рукой в сторону балкона. – У нас первый этаж, балкон почти на земле, а вокруг луг, сухая трава.
Пансионат действительно был построен в одном из живописных уголков Азербайджана – Габале. С балконов первого этажа можно было преспокойно спрыгнуть на луг.
– Вот они и прыгают, мыши-полевки. Они хорошенькие, не чета городским мышам и крысам. А это малыш вообще еще.
– Пиииик! – вдруг возмущенно застрекотал малыш. Видимо он считал себя взрослым.
– Давай ему молока нальем, – осенило меня.
– Сама наливай, – улыбнулась мама. – Он на тебя дуется, вот и загладь вину.
– Пииииик! – пискнула булочка, соглашаясь.
– Только подогрей, не хватало еще, чтобы гость простудился! – мама рассмеялась и протянула мне пачку молока из холодильника.
– Давай, давай, мирись! А то он до сих пор трясется, боится.
– Пииииииик!!! – раздался очередной гневный писк.
– Пик, пик, мышонок Пик, – умиротворяюще сказала мама. – Ну, как там молоко, нагрелось?
Я налила теплого молока в блюдце. Булочка с глазками недоверчиво понюхала и жадно принялась лакать, только хвостик нетерпеливо подрагивал. Молоко стремительно исчезало. Я подлила еще.
– Голодный, бедняжка, – улыбнулась мама. – Жаль, нельзя оставить. Пансионат, да и не привыкли мышки-полевки жить в доме. Сейчас ускачет.
И верно! Мышонок наелся, еще больше скруглился, довольно заблестел глазками и вдруг с ликующим «Пииииик!!!!» подпрыгнул и сиганул с балкона в темень, в душистую, пахнущую травами ночь.
– Беги, мышонок Пик, – вздохнула мама. – Вот так заскочил в гости, наелся – и опять домой, на волю.
– А помнишь, у тебя книжка в детстве была – «Мышонок Пик»? Ты ее все почитать просила вслух, когда сама ее читать не умела. Помнишь?
– Помню, конечно же. Виталия Бианки. А что?
– Так, ничего. Хорошая книжка. Добрый человек написал ее. Если человек с любовью пишет о животных – ему можно верить.
И, словно подтверждая мамины слова, темный луг за балконом вдруг взорвался звоном цикад и очень тонким звуком «пииииик»!
– Согласны! – в маминых глазах засверкали озорные лучи. – Пойдем, пройдемся перед сном?
Летний вечер доносил запахи сухой травы, вяленой алычи (местные хозяйки сушили ее прямо-таки в промышленных масштабах – воздух был пропитан терпким ароматом проваренных в соленом кипятке плодов) и звенел на разные голоса цикадами, полевками, горихвостками-чернушками. Мама говорила о писателе Виталии Бианки, о его любви к природе, о рассказах, на которых она выросла, и которые потом читала мне, а мне было весело. Одна фамилия Бианки напоминала мне «пьянки», и я начинала хихикать.
– Да ну тебя! – в сердцах сказала мама и сорвала три сухие былинки полыни. – Что в лоб, что по лбу! А я тут разливаюсь соловьем! Вообще не буду рассказывать. Захочешь, сама узнаешь.
«Захочешь» случилось спустя много лет. Когда и тот душистый летний вечер, и сухой луг с его полевками и цикадами, и уютный пансионат, и мама остались далеко, и, кажется, уже совсем в другой жизни. От нее у меня остались три сухие былинки полыни в вазе и голос, доносящийся сквозь память. Все глуше уже, но еще различимый…
Полынь - трава-память ...
***
В Санкт-Петербурге на Университетской набережной, 1 находится Зоологический музей. Именно здесь начинается история Виталия Валентиновича Бианки, писателя, известного каждому советскому школьнику. «Мышонок Пик», «Муравьишка, который спешил домой», «Оранжевое горлышко». Именно Виталий Бианки описал жизнь природы с нежной и внимательной любовью ко всему живому. Именно с Виталия Бианки начинаются все детские теле- и радиопередачи о природе и окружающем мире.
Драматичная судьба писателя никак не отразилась на его текстах. Они добрые, светлые, лукавые и жизнеутверждающие.
Итак, в 1894 году в жилом флигеле одного из зданий Санкт-Петербургской Академии Наук, на Университетской набережной, 5, в семье ученого-орнитолога Валентина Бианки родился пятый, самый младший ребенок – сын Виталий.
Род Бианки по одной линии имел немецкие корни, а по другой – итало-швейцарские. Прадед Виталия был известным оперным певцом. Перед очередными гастролями он решил изменить свою немецкую фамилию Вайс (по-немецки «белый») на Бианки (по-итальянски тоже «белый»). Так появилась на свет фамилия, прославившая писателя, и… так смешившая меня в детстве.
Отец работал в Зоологическом музее и однажды взял маленького сына с собой на работу, чтобы показать музейную коллекцию. Ребенок был заворожен! Он не верил отцу, что это всего лишь чучела. Мальчик думал, что когда все уйдут застывшие звери и птицы оживут и, лая, повизгивая, мяукая, стрекоча, пища, рыча, начнут рассказывать ему свои истории.
«Мне всегда казалось странным, почему люди, даже взрослые выдумывают небылицы, когда быль чудеснее всего? – писал Бианки. – Выдумывают каких-то чудовищ, глотающих корабли, а не удивляются, что живое морское чудовище – кит не может проглотить даже маленького человечка – такое у него узкое горло».
Зимой семья Бианки жила в городе, а летом в поселке Лебяжьем, под Ораниенбаумом. Юным Виталием владели две страсти: лес и футбол. Он подолгу пропадал в лесу, изучал обитателей леса и всерьез увлекался футболом – был левым крайним нападающим в нескольких клубах, а в 1913 году даже выиграл весенний кубок Санкт-Петербурга.
Мальчик очень любил мать, а строгого и вечно занятого отца немного побаивался. Валентин Львович всю неделю проводил в городе, на службе, приезжал в деревню только вечером в пятницу, а утром в субботу уже уходил в лес – охотиться.
Из увлечений Виталия отец поощрял только интерес к биологии. Футбол категорически не одобрял. Говорил, что работать надо головой, а не ногами. А уж бурной фантазии сына он даже опасался. Впрочем, запретить сыну сочинять он не мог. Природа Лебяжьего и наблюдения за ней легли в основу будущих рассказов Бианки.
Юность Виталия складывалась успешно: он поступил в Университет, на естественное отделение, изучал орнитологию. В феврале 1916 года женился, но пожить счастливой семейной жизнью не удалось: призыв в армию, фронт, а потом Гражданская война.
[justify]«[i]Осенью 1919 мне с семью рядовыми удалось бежать с фронта. Я вернулся в Бийск, где у меня оставалась
Прочёл на одном дыхании.
Очень своевременно. Даже для того, чтобы подкормить птичек с начала заморозков до весеннего тепла и появления первой зелени, нужно усилие.
С другой стороны - как говорит мой муж (да это и без него, в общем-то известно) - раз мы остались жить - значит, надо жить.
Значит, надо писать, ездить, общаться. Потихонечку входить в тот ритм, который был при Вале.
А о ней вспоминать добром.
Я бы ещё добавила, вспоминать и представлять, что она всё это видит и чувствует. И радуется за нас, что мы пишем, что-то придумываем, делаем - одним словом, живем. Потому что Валечка - это и была сама жизнь.
Написано очень тепло. Я люблю твои эссе. Люблю хотя бы потому, что они написаны совершенно отличным от общепринятого слова "эссе" языком.
В них всегда есть что-то такое, что как магнит притягивает, возвращает к содержанию, заставляет прочитать снова и снова.
Фактически все советские дети выросли на книгах Бианки и Чарушина. И не советские тоже. Многим эти имена знакомы, что говорить.
Кстати, выражение, которое я часто повторяю "что с этого толку: ни меду, ни воску!" - это тоже из книги Бианки (сказка про лесной теремок).
Маленькая была - меня тоже забавляла его фамилия. Но у бабушки было много пациентов, и какими только фамилиями они не обладали - так что я привыкла с детства, что фамили могут быть разными, и иногда очень смешными.
Мышонок Пик мне знаком лет с семи. Я сама читала, т.к. научилась этому ещё до школы. И помню ещё, как меня веселил рассказ, как дед с внуком поймали лося за рога, и как он их по реке вёз. И окончилось всё очень смешно: "И лодки нет, и рыбы нет, и лосятина в лес убежала".
Ну, мышонок Пик - это святое.
Спасибо тебе, Лямашенька. Пишешь ты, конечно, изумительно. Всегда с любовью к тем, кто является героями твоих эссе и рассказов.
Их ведь действительно надо любить, своих героев.
По-другому хорошо написать и не получится.
Наверное, Валюша сейчас тоже бы так сказала. Ну, или примерно как-то так.
Что же... будем жить. Жить и беречь тех, кто с нами рядом.
Спасибо тебе.