Агафон переправился через Дон с двумя мужиками, вплавь, держась за лошадь одного из них. Крестьяне были легко одеты, в лаптях и говорили, что на той стороне будет всё: и деньги, и лошади, и одёжа, и вино хмельное, а главное – воля. Они стакнулись с попом на ярмарке, потом весело погуляли в кабаке. Собутыльников прельстила немеряная сила отца дьякона. Он на спор под пьяный хохот зрителей гнул подковы, разгибал цепи и головой проламывал глинобитные плетни.
За беглым диаконом охотились. За несколько месяцев пребывания на Дону поп был замечен в бесчисленных кражах, грабежах и драках и даже получил прозвище – Дикий расстрига. Казаки не раз объединялись на его поимку, но каждый раз дьякон ускользал от них, как будто предчувствовал засаду.
Надо сказать, даже подельники его побаивались. Он в пьяном буйстве перед уже решённой переправой чуть не задушил кушаком одного из них, Семёна, который пытался отобрать у него бутыль с брагой.
Агафон, если не был пьян, то был недоволен, и тогда ворчал или поносил всех грязной руганью и богохульными словесами.
Малочисленная ватага за Доном, однако, успехов не добилась. Она уже несколько месяцев тщетно носилась по степи, стремясь присоединится к более крупной шайке, или, на худой конец, найти Агафону какого-нибудь коня. Семёну и второму подельнику, Асею, надоело по очереди возить его на своих жеребцах, чуять сзади себя его тяжёлое дыхание, нюхать зловоние, исходящее от его пропотевшего облачения, и слушать постоянное сквернословие «святого отца».
Тёмные дела, пьяные бесчинства, разбой, лжа не тяготили совесть заблудшей овцы Господа нашего. Главное для Агафона – утроба. И если она требует, он не остановится ни перед чем. «Яко сказано: василиск останется василиском, аспид – аспидом, прах – прахом», - часто приговаривал диакон. А утроба его требовала и требовала всё новых «яств».
Поскольку в Задонье беглецам не везло, они сговорились отправиться далее, за Кубань. Во-первых, там теплее, во-вторых – вольготней, а уж конями там и вином или бузой , по которому все соскучились, у черкесов, разживутся точно.
Пока Семён с Агафоном, сидя у костра, обгладывали косточки зайца, Асей обследовал местность и принёс весть, порадовавшую его товарищей.
– Тут, недалеко, вёрст семь, того… черкесский аул. Подкараулим одного кого-нибудь и того… отберём у него коня. Я того… приглядел удобное местечко на кургане, в кустарнике, там и деревца есть. Засаду устроим, того, чо ли. Надоть нам, мужики, с вами … того, покумекать.
– А чо кумекать. Верёвку на шею, и с коня долой! – отрыгнув зайчатиной, предложил Агафон.
– Так давайте сейчас и поедем туда, посмотрим, – оживился Семён.
Но на курган подниматься не пришлось. В полуверсте от них, как по заказу, появился всадник. Асей дал знак. Время! Дружки вскочили на коней и с гиканьем и свистом стали гнать черкеса. Тот помчался вдоль берега в сторону аула. Расстояние между людьми сокращалось, и разбойникам уже было видно, что преследуемый черкес – мужичина немолодой, рыхлый и для них не противник.
Выхватив из подсумка верёвку с петлёй, Асей размахнулся. Вервь со свистом захлестнула шею черкеса и сдёрнула его с коня. Старик выпустил поводья и с хрипом свалился на землю. Семён погнался за конём, Асей и Агафон бросились к черкесу.
Степан и Фрол настороженно следили за происходящим из шалаша, успокаивающе поглаживая рвущегося наружу пса.
А тем временем разбойники пытались связать поднявшегося старика. Они снова сбили его с ног, но, падая, несчастный внезапно наклонил голову и нанёс обидчику удар в пах. Тот взвыл, – а в руках попа сверкнуло лезвие ножа.
– Ах, ты мать честная, – прошептал Степан и ужом скользнул из шалаша. Фрол не хотел ввязываться в чужую драку. Но, что есть, то есть, и он, ругнувшись, рванул вслед за Степаном. За ними бросился Верный.
Завертелся клубок разгорячённых дракой тел, злобное рычание и ругань перекрывались лаем пса. Ржали лошади. Степная пыль заволакивала побоище.
Разъярённый поп, недовольный тем, что ему помешали чинить расправу, замахнулся ножом на приятелей, но неожиданно Степан выхватил из-за пояса кинжал и вонзил ему в предплечье. Поп, озверев, здоровой рукой схватил Степана за грудки и, несмотря на могучую фигуру парня, приподнял его над землёй. Пёс вцепился врагу в ногу и повалил на землю.
Другой разбойник, крепко прижав черкеса к земле, начал шарить у него за пазухой, однако удар Фрола в голову опрокинул его навзничь.
Третий бросился седлать лошадь черкеса, но вдруг заметил вдали пыль из-под копыт множества лошадей. То по степи нёсся целый отряд всадников.
– Уходим! – воскликнул он, оставив коня старого черкеса.
Разбойники вскочили на своих коней и помчались прочь. Раненый Агафон ревел от злости: его крепко держал за ногу Верный. Хотя вот он, конь черкеса! Один скачок! Но видит око…
– Убери собаку, – прорычал поп трубным басом, уставившись на Степана острым немигающим взглядом.
– Иди, – безучастно проговорил Степан, послушно оттаскивая Верного от жертвы.
Агафон, не отводя от врага взгляда, встал и, затем, прихрамывая, устремился к реке.
– Ты что это… отпустил его? – заметив это, недоумённо взглянул на друга Фрол и хотел, было, догнать изверга. Но тот исчез.
– Пусть, – пробормотал Степан, удивляясь самому себе: зачем он это сделал? Непонятно.
Стон черкеса отвлёк его от мыслей. Друзья подошли к бедняге и, взяв под руки, стали его поднимать….
Подскакавшие к ним горцы, спрыгнув с коней, кинулись на защиту соплеменника. Но старик их остановил, что-то залопотав по-своему. Затем низко поклонился приятелям:
– Ви мой живот спасал. Благодарност будет. Поидем, поидем в мой унэ. Кушат будэм.
Заселение Кубани казаками. Война с турками (1787-1791 гг.)
