Protection

Он вытянулся во весь рост на прибрежной гальке, положил голову на руки и закрыл глаза. Вдохнул глубоко-глубоко, ощущая, как наполняются легкие и гладкие камушки впиваются в кожу, и с силой выдохнул - чтобы вместе с воздухом избавиться от усталости и раздражения, которые так мешали в последние дни концертного тура, когда уже не было сил выходить на сцену, собственные песни казались пустыми и недостойными исполнения, а восторженная толпа не радовала, а лишь ранила ставшую слишком чувствительной душу.

От ежевечерних выступлений, невозможности побыть одному, постоянного напряжения прослойка между ним и внешним миром истончалась, таяла, и существовать становилось нестерпимо больно. Даже просто говорить со своими музыкантами было невозможно, он моментально уставал и раздраженно отмалчивался в ожидании одиночества и тишины.

Спасением был этот уголок на берегу моря, частный пляж, огороженная вилла - и он один. Сюда он прилетал сразу после окончания тура, как только были улажены формальности, и все давно привыкли к этим побегам и прекрасно понимали его. Или делали вид, что понимали…
Одиночество было обязательным условием, и в такие моменты он радовался, что у него нет жены и детей - и возможно, никогда не будет.

Первые пару дней после приезда он лежал. Днем здесь, на берегу, лицом вниз, потому что не мог смотреть даже на море, вечером - в спальне, без света, без телевизора, в полной тишине, лишь изредка меняя позу, засыпая и просыпаясь. Он слушал собственное дыхание, и когда оно становилось не таким громким и всепоглощающим, понимал, что кризис миновал, душа начинала обрастать новой кожей, чувствительность притуплялась, и тогда он вставал, начинал готовить еду, не морщась от звона посуды, и даже немножко напевать. Проводил там еще неделю и уезжал домой, обновленный, полный сил, готовый ехать в новый тур.

Но в этот раз все продолжалось дольше. Дыхание не смолкало, оно заняло превалирующее место в его мире звуков, громче, чем ветер, чем шум волн и крики чаек. Лежа на животе, он часами вдыхал и выдыхал, медленно и сдержанно, касаясь сжатыми губами прибрежной гальки, но воздуха не хватало, вдох получался как всхлип - и он злился, и зажмуривался, и уговаривал свой организм успокоиться, от чего становилось еще хуже. Он вставал и заставлял себя плавать, но как только дно уходило из-под ног, возвращался на берег и снова ложился.

Чувствовал свое длинное худое тело, давящее своим весом на прибрежную гальку, он специально не брал полотенце или лежак - прохладные камни хорошо вытягивали из тела тяжесть и боль. Копну его волос шевелил ветер, то и дело их касались волны, и потом, ночью, он просыпался от запаха соли. Он разглядывал свои руки, словно чужие, поднимал ладонь к небу и смотрел сквозь пальцы на солнце, закрывал глаза и рука безжизненно падала рядом.
Стоило закрыть глаза, как шум прибоя привычно складывался в ритм и начинала возникать новая мелодия, как это часто бывало - но он усилием воли останавливал ее - не сейчас, тихо, нужна передышка.

Иногда он впадал в зыбкий тревожный сон, и тогда шелест волн превращался в гул толпы, сначала чуть слышный, как сквозь плотный слой ваты, потом приближающийся, в конце оглушающий - и он просыпался, рывком, с нечленораздельным возгласом, нервный озноб пробегал по телу и становилось холодно, несмотря на жару.

Шел четвертый день (или пятый?), лучше не становилось, и он не знал, что делать. Раньше всегда проходило само. Может, дело в возрасте, на восстановление теперь требуется больше времени? Значит, с каждым годом будет все хуже?

Его музыканты уже на следующий день после окончания тура вернулись к обычной жизни, семьям и вечеринкам. Усталые, но довольные и уж точно не озабоченные тем, что их дыхание слишком громкое и не дает полноценно существовать. Но зато они не сочиняли музыку. У них не было доступа к этому волшебству, они только исполняли то, что рождалось из его сверхчувствительной внутренней сущности, заботливо сокрытой от всех - и привлекало тысячи поклонников, заполняющих залы по всему миру, куда бы он ни приехал.

Он вспомнил, как на последнем концерте не хотел выходить на бис, не мог себя заставить, но толпа очень уж шумела и скандировала, топот и аплодисменты проникали сплошной стеной звука прямо в мозг, и конечно, они вышли и сыграли, но чувствовал он себя куклой, которая двигается, открывает рот перед микрофоном, пустой и мертвой оболочкой, ничего не видящей перед собой, кроме серо-черной массы, шевелящейся, как… личинки в земле.

Он перевернулся на спину и увидел, как садится солнце. Прошел еще один день. Где-то он читал, что йоги умеют на время останавливать дыхание. Где-то в интернете. Надо бы найти.