Произведение «Пётр и церковная реформа» автора M.А.

Единственное в чём объективно можно обвинить Петра как государственного деятеля — это в отмене патриаршества. Но так ли велика и эта вина?
Славянофил Хомяков вовсе отрицал «заслугу» в том Петра: «Низложен был патриарх, но это свершилось не по воле Государя, а по суду восточных патриархов и отечественных епископов. Позднее на место патриаршества учреждён был Синод, и эта перемена введена была не властью Государя, а теми же восточными епископами, которыми, с согласия светской власти, патриаршество было в России установлено».
Крупнейший из русских философов, хорошо знавший историю и глубоко её понимавший, Владимир Соловьёв справедливо замечал, что «наш церковный спор, неразрешимый на узконациональной почве, произошёл как раз перед появлением Петра Великого и заранее оправдывал его преобразования». Соловьёв настаивал: «Беспристрастный и внимательный взгляд на исторические обстоятельства, предшествовавшие учреждению Синода и сопровождавшие его, не только удержит нас от несправедливых укоров великой тени Преобразователя, но и заставит нас признать в сказанном учреждении одно из доказательств той провиденциальной мудрости, которая никогда не изменяла Петру Великому в важных случаях. Упразднение патриаршества и учреждение Синода было делом не только необходимым в данную минуту, но и положительно полезным для будущего России».
Первый отечественный биограф Петра Иван Голиков был убеждён, что «установление Святейшего Синода и духовных училищ, спасительные наставления его, предписанные в духовном регламенте пастырям Церкви, и проповедуемое повсюду чистое слово Божие, есть несомненное доказательство и как бы печать его благочестия».
Церковный деятель, князь Жевахов доказал свою верность Православию в эпоху когда это могло стоить жизни и потому является большим авторитетом в вопросах веры чем, многие «столпы» благочестия. Он всячески заступался за Петра в церковном вопросе. Жевахов писал: «Содержание «государственной» власти в России было иным, чем на Западе, и по отношению к России такое «преобладание» выражалось не в подавлении церковности государственностью, а в преимущественных заботах и попечениях государства о материальном благоденствии и духовном процветании Церкви. И лучшим свидетельством этого положения являются именно церковные реформы Петра I. Благоденствие Церкви и государства не может покоиться только на личности Царя и Патриарха, и вот почему Император Пётр Великий провозгласил и провёл в жизнь принцип не только морального, но и юридического единения между ними. Не порабощение Церкви государством, не лишение свободы и гнёт, не один только контроль государства над Церковью лежали в основе реформ Петра, а защита и охрана Церкви, составляющая прямую обязанность Монарха как Божьего Помазанника и Ктитора Церкви».
Публицист Дивеев, которого, в свою очередь, высоко ценил сам Жевахов также защищал церковную реформу, именно как следование православной традиции: «Пётр был вместе со Вселенскими Соборами, вместе со всей традицией Византии. Если православный Император Византийский председательствовал на Вселенском Соборе, утверждал его постановления, даже самый Символ веры, если Византийский Патриарх для церковных богослужений облачался в одежды Императоров, то как можно утверждать что Богопомазанный Император Всероссийский не имеет права заниматься делами Церкви? Что бы ни говорилось, что бы ни писалось, как бы тяжки ни были обвинения Петра в произволе и насилии, но факты без слов опровергают их. Синодальный период церковной жизни был эпохою наибольшего расцвета Церкви в России».
О том же писал профессор богословия Суворов: «Признание за русским Императором высшей правительственной власти в Православной Церкви является историческим наследием после императоров византийских».
Даже иностранец, прусский дипломат Фоккеродт не увидел никакого отступничества в петровском начинании: «В основе вероисповедания, а именно в церковных догматах. Пётр I не сделал ни малейшего изменения во всё своё царствование, напротив, ещё всегда заявлял всеобщее усердие к сохранению чистоты вероисповедного учения».
Историк Ключевский, в целом, критичный по отношению к Петру, не считал его при том ни безбожником, ни тем более «антихристом». Он даже оправдывал до некоторой степени петровские «всепьянейшие соборы»: «Народные нравы если не оправдывают, то частью объясняют эти непристойные забавы. Кому неизвестна русская привычка в весёлую минуту пошутить над церковными предметами? Известно также отношение народной легенды к духовенству и церковному обряду. В этом повинно само духовенство... И Пётр был несвободен от этой церковно-народной слабости: он был человек набожный, скорбел о невежестве русского духовенства, о расстройстве Церкви, чтил и знал её церковный обряд».
Ломоносов: «Его первое веселие был дом Господень, в котором не слушатель токмо предстоял Божественной службе, но сам чиноначальник умножал внимание и благоговение предстоящих своим монаршим гласом и вне государского места».
Церковный историк Н. Тальберг: «Несмотря на греховные забавы, затрагивающие духовный чин, Царь Пётр не был тем безбожником, которым хотят представить его теперь хулители Императорского периода. Видим мы поющим его на клиросе и читающим Апостола в соборе Животворящей Троицы, выстроенным им в 1710 г.; видим читающим в Великую Субботу паримии в Соловецком монастыре. Ведаем, что духовником его был иеромонах Иов, основатель скита, подвижник. Деревянная церковь на Заячьем острове построена в 1702 г. по личному приказанию Петра и в его присутствии. В 1690 г. Пётр велел возобновить в Высоко-Петровском монастыре в Москве храм. Царь Пётр возобновил Новгородский Перекомский монастырь. Троицкий Белбажский монастырь основан в 1708 г. по воле Петра в целях миссионерства. Церковь в Вознесенском женском монастыре в Смоленске построена Петром. Церковь Воскресения святого Лазаря в Троице-Сергиевой Лавре построена в 1718 г. Петром. Валаамская обитель, после разорения её шведами 100 лет пребывавшая в запустении, восстановлена в 1715 г. указом Царя Петра».
Мережковский, отрицательно оценивавший личность Петра, всё же отвергал обвинение его в духовном отступничестве: «Надежда Петра Великого — участие России в мировой жизни духа, в мировой культуре, но для этого участия он не отрекается от родной стихии, от особенностей русского духа».
Русский философ, всегда отстаивавший национальное начало, Иван Ильин почитал Петра «гениальнейшим из Государей» и объяснял его реформы заботой о сохранении и укреплении веры: «Петру Великому пришлось заставить русских людей учиться необходимому. Он понял, что народ, отставший в цивилизации, в технике, в знании — будет завоёван и порабощён, и не отстоит себя и свою правую веру... Он постиг необходимость дать русскому сознанию свободу светского, исследовательского взирания на мир, с тем, чтобы сила русской веры установила в дальнейшем новый синтез между Православным Христианством и светской цивилизацией и культурой. Пётр Великий понял, что русский народ преувеличил компетенцию своего исторически сложившегося, но ещё не раскрывшего всю свою силу религиозного акта, и что он недооценил творческую силу христианства: Православие не может санкционировать такой уклад сознания, такой строй и быт, которые погубят народную самостоятельность и предадут врагам и веру, и церковь. Он извлёк урок из татарского ига и из войн с немцами, шведами и поляками: Запад бил нас нашей же отсталостью, а мы считали, что наша отсталость есть нечто правоверное, православное и священно-обязательное. Он был уверен, что Православие не может и не должно делать себе догмат из необразованности и из форм внешнего быта, что сильная и живая вера проработает и осмыслит, и облагородит новые формы сознания, быта и хозяйства. Христианство не может и не должно быть источником обскурантизма и национальной слабости».
Философ В. Ильин: «В петербургской России было христианства гораздо более, чем его было в московской Руси — вопреки народническим, славянофильским трафаретам».
Один из немногих современных историков, кто по праву принадлежит к русской исторической школе, С. В. Волков указывает, что «Порицание «синодального» периода происходит несмотря даже на то, что именно в это время было достигнуто небывало широкое распространение православия, то есть в наибольшей степени осуществлена основная миссия церкви — нести свет во все пределы ойкумены. Именно и исключительно благодаря императорской власти в лоно православия были возвращены миллионы русских людей на Западе и обрели спасение миллионы иноплеменных обитателей южных и восточных окраин России».
Пётр не отвращал русских от христианства. У него каждая вторая фраза начиналась с поминания Бога. Напротив, он только ещё теснее приобщал русский народ к христианскому духу. Заставил в полной мере стать христианами, осознав себя таковыми. Он создал почву, на которой выросло философское обоснование веры. Только после петровских реформ начинает формироваться полноценное богословие.
Впоследствии, никакая европеизация не помешала появиться святым и святителям Димитрию Ростовскому, Тихону Задонскому, Паисию Величковскому, Игнатию Брянчанинову, Серафиму Саровскому, Амвросию Оптинскому, Зосиме Верховскому, Ксении Блаженной, Иоанну Кронштадтскому, Феофану Затворнику и др.