Кубанский шлях. Ч.1 гл.8. В селении староверов

 
   Наутро суховей не кончился. Очень хотелось выйти из пуньки, но, опасаясь гнева  суровых хозяев, высунули только за дверь головы. На улице раскольников было немного. Кто-то шёл по своим делам. Пробежала баба с кулём сухого камыша, прошествовал казак в окружении ребятишек. Он что-то рассказывал, они с уважением внимали ему.
– Смотри, Фрол, как у них чисто, и все деловитые, строгие. Мне у них глянется. Остаться бы здесь.
– Ты им не глянешься. Неужели непонятно? Они нас ненавидят.
– Так, спросить можно. За спрос не отвертят нос.
– Всё у них правильно, а воли тоже нету. Одни запреты, – поморщился Фрол.
К пуньке подходил вчерашний молодой парень. В его руках была коврига хлеба и ведро с водой. Угрюмо поздоровавшись, он передал приятелям хлеб, из карманов достал с десяток огурцов, поменял в корыте воду.
Фрол и Степан вежливо поблагодарили его.
  – А зовут тебя, как? –  спросил Степан, – я Степан, а это Фрол.
– Антоний, –  хмуро ответил парень.
Степан улыбнулся и примирительно проговорил:
– Хорошо живёте, Антоний. Ладно!
– С Богом, с душой в ладу, вот и ладно.
Парень, прошептав свою молитву,  перекрестился, спросил:
       – Что ж вы никонианской веры, а бегите с Руси?  Это нас, христиан истиной веры, гонять отовсюду. Нашу братью – казаков многих пытали и кнутом били и носы и губы резали напрасно, и жен и девиц брали на постели насильно и чинили над ними всякое ругательство, а детей наших, младенцев, по деревьям вешали за ноги. А от веры отцов и дедов мы не отказались, как вы.
– Дело не в вере, Антоний.
         Степан задумался и, с натугой подбирая слова, выговорил:
– Воли хочется. На своей земле пахать-сеять. Чтобы никто  не мог тебя чести, жизни лишить.
Фрол уважительно посмотрел на товарища и добавил:
– Надоело барину пятки чесать. Понятно?
– Это понятно.
Парень взял ведро и,  вздохнув, сказал:
– А  мне с вами некогда языком чесать. Вот поговорил, а это грех, и мне нужно теперь искупать его лестовкой ,  земными поклонами с молитвой. И за каждый грех нужно сделать сто поклонов.
– И грешить после такой лестовки не захочется, –  понимающе усмехнулся Фрол, –   А можно с кем-нибудь из ваших старших поговорить?
– Спрошу, – закрывая дверь, кратко произнёс парень.
– Вишь, какие строгости. Думаешь, придёт кто? Про коней хочу спросить. Солица у тебя есть, моя закончилась? –  разрезая пополам огурец,   спросил Фрол.
Степан, молча, протянул приятелю тряпицу с солью. Неспокойно было у него  на душе.  Мучила неопределённость. «Попросили помощи, а сидим, как полоняне. И чего ждать от этих староверов?» – думал он.
На другое утро Антоний привёл своего деда, старого казака Еремея. Фрол лежал, вытянув ноги с изъязвлёнными щиколотками.
           – Что у тебя с ногами? – спросил парень.
Еремей многозначительно посмотрел на приятелей и задал вопрос, от ответа на который не увильнёшь:
– За волю или за татьбу?
– За волю, –  ответил Фрол, сообразив, что старик понял, откуда раны.
– Пришлю мази, будешь мазать утром и вечером. Если не пропустишь ни дня, болячки заживуть.
– Благодарствую. Замучили совсем. Пеплом присыпаю, а не помогает.
– Пепел тоже разный. Бываеть, что и не помогаеть.
Старик, видно, разбирался в лекарских делах. Он присел на солому. Антоний остался стоять.
– Зачем звали? Об чём гутарить хотели?
– Вы принимаете к себе других людей? – начал Степан.
– Это, смотря каких. Истиной веры принимаем. Или тех, кто готов принять нашу веру,  подчиняться нашим законам, жить праведно.
– А убить человека по вашей вере можно?
– На войне врага можно. И так, в отдельных случаях, допускается.
Один  человек убил очень много виноватых и невинных людей. И решил больше этого не делать. Пошёл к священнику и спросил, какое ему за это будя положено наказание. Тот велел надеть на этого лихого человека кандалы и сказал, что когда Бог простить его, вериги сами отпадуть. Ходил этот лихой человек от одной станицы к другой, и встретил женшшину, она ему и говорить:
– Я эту станицу испортила, сейчас пойду другую портить!
И пошла. Понял он, что она колдунья, и решил, что он столько людей погубил, а она их, сколько ишшо сгубить. Окликнул он её, вроде, подожди, догнал и задушил цепями. Цепи тут с него и упали. Он пошёл к попу, тот ему и сказал:   
– Господь простил тебе грехи за то, что ты убил ведьму.
– То есть, если убить колдуна или ведьму, то с себя очень много грехов можно свести? – удивился Степан.
– Конечно. Только каждодневно всё равно надобно лестовки творить. Искупать всё новые грехи. Ведь рядом с человеком летаеть два ангела: один хорошие дела записываеть, а другой – плохие. И когда человек окажется на Судном дне, ангелы будуть зачитывать по очереди хорошие и плохие дела. И сами понимаете, кому дорога в рай, а кому – в ад.
– А если убить просто человека, врага?
– Не на войне? Нет, нельзя. Только, если исполняешь наказание по решению круга: казнишь за брак с иноверцами, за разбой, грабёж, убийство. За это у нас – смерть. Если сын или дочь подняли руку на родителев – смерть. И кому-то надо исполнять наказание преступивших наш закон  людей. Только этот грех убийства искупается палачом лестовкой.
– Строго! – удивился Фрол, – А коней у вас можно купить?
– Нет. Мы снимаемся с места. Скоро и эти земли будуть царские, договорилася царица с турками. Дозоры выставляеть. Наши единоверцы давно ушли за Кубань. А теперь и мы пойдём.  Потому и коней вам продать не можем – самим нужны.
– Вас поэтому гулебщиками зовут?
– А как бы не звали. Истинной веры мы. Остальные неправедные перед Богом. 
Уходя, Еремей напомнил:
– Завтрева  моя бабка принесёть вам мази.
  Ветер не стихал. Фролу надоела пунька. Уже все лозинки-прутики рассмотрел и сосчитал в ней.
– Эх, не спросили мы, сколько суховеи  длятся. Три дня уже сидим тут. Я посмотрю, не тишится ли ветер.
– Что смотреть. В ночь мы всё равно не пойдём. Дождёмся утра.
– Степан, пошли по нужде сбегаем.
– Да что тебе неймётся, ходили уже.
Фрол накинул на плечо мешок.
–Так, я пошёл.
– Мешок-то оставь. Увидят, что ты по нужде с мешком ходишь, отымут, да ещё изобьют, чего хорошего.
Фрол снял с плеча мешок и, присыпав его сеном, выскользнул за дверь. На улице было сумрачно от пыли – солнца не видно. Даже здесь, в ограде, ощущалось горячее движение воздуха. Фрол огляделся. Было безлюдно. Только навстречу гнала коз девка.
Фрол остолбенел. Никогда он такой красы не видал: глаза чёрные, глубокие, ресницы чуть ли не до писаных бровей достают. Правда, нос и рот были закрыты повязкой, от пыли. Зато фигура до того статная: талия, бёдра, грудь…. И ростом чуть ли не с самого Фрола. Он чувствовал, что надо что-то сказать. Уйдёт же! Но  всегда бойкий на язык, на этот раз он лишился дара речи. И стопы ног  будто приросли к земле. Он промычал что-то невразумительное. Девица даже не посмотрела на него.
Вот она уже поравнялась с ним. И тут только его члены обрели подвижность.
– Как величают такую красу писаную? – с восхищением спросил.
Девица взглянула на Фрола. Он заметил в её глазах интерес. Или хотел заметить? Тут же превратившись в разбитного малого, каким он и был с девками, Фрол подскочил к красавице:
– Меня Фролом зовут, а тебя как величают?
– Мне нельзя с тобой гутарить, – промолвила девица и, опустив глаза к долу,  добавила, –  ты неправедный, никонианец.
Фрол весело рассмеялся:
– Ну и что? Никонианец не мужчина разве?
– Грешник, – тихо произнесла она и продолжила путь.
–Сотворим грех вместе, – Фрол последовал за девицей, схватил её за руку и опять засмеялся,   – А потом ты лестовками отмолишь его.
Ах, зачем он это сделал? Зачем вообще вышел из пуньки? Из ближайшей хаты вылетели двое молодых казаков с  плетьми  и  принялись его колотить. Как не увиливал Фрол от ударов, как не подпрыгивал  и не пытался убежать, они обложили его,  как волка. Били со знанием дела, с протягом. Сколько ударов пришлось на его спину и ноги – не счесть. И вот уже Фрол,  истекая кровью, лежит в дорожной пыли. Ещё пара ударов, и конец… Не выдержать… Но  тут подоспел Еремей.
– Не берите, ребяты, на себя грех смертоубийства, – строго произнёс он, –  лучше выбросите этих собак в степь, сами сдохнуть, греховодники.
Казаки послушались старика, подхватили за руки-ноги ухажёра и кинули за плетень.
 Когда он пришёл в себя, по-прежнему дул ветер, рядом на земле сидел Степан, закрыв от пыли руками лицо. К нему ластился пёс. Фрол застонал.
– Ах ты, кобелиное отродье! – откликнулся Степан. –  Что ты полез к девке? Мы были там и так на птичьих правах, а ты ещё и грешить вздумал. Казаки так разъярились, что схватили меня и вышвырнули, как собаку, за ограду. Хорошо, что следом мешки выбросили.
– И мой?
– Я ж сказал – мешки!
– Слава Богу! – обрадовался Фрол, – целехонько моё достояние.
  Он, стеная, подполз к мешку, обхватил его руками, погладил и мечтательно произнёс:
– А всё-таки девка – краса писаная!
– Тьфу! – плюнул Степан, –  кто о чём, а о голый о бане.