Народничество в литературе — одно из самых больших зол, какое с ней могло приключиться. Было много достойных и даже великих дворян, но все они оставались за кадром, вне фокуса искусства. Выдающиеся люди были неинтересны для пишущей и читающей публики. Не ценили тех, благодаря кому существовала и имела возможность для развития не только страна, но и та же литература. Высокое происхождение выставляли чуть ли не позорной меткой. Кшатриев поменяли местом с чандалами. Аристократы были как будто не нужны (как будто — ибо обойтись без них в реальной жизни всё равно не могли, но вместо признательности поливали грязью). Это привело к тому, что позднее с ними начали расправляться физически. Гвардейский офицер Гершельман вспоминал, что ещё в начале века кадеты вынуждены были носить дубинки и кастеты, чтобы иметь возможность защищаться при нападениях. Это ведь не жандармы, не городовые, а будущие офицеры, которым предстояло умирать за страну (в те «отсталые» времена офицер, прятавшийся за спину солдат, был нонсенсом). Общество, в котором такое происходит, здоровым никак не назвать.
Писатели-народники, превознося (не всегда заслуженно) «народ», к которому аристократия относилась не в меньшей степени, чем простые мужики, подспудно пестовали ненависть к тем, кому не посчастливилось быть «простым». С народом возились, восхищались там, где по большому счёту нечем было восхищаться, оправдывали глупость и грубость, даже выводили эти качества как достоинства. Философ Владимир Соловьёв заметил на эту тему: «Для того чтобы народ был достойным предметом веры и служения, он сам должен верить и служить чему-нибудь высшему: иначе верить в народ, служить народу значило бы верить в толпу, служить толпе людей». Так у нас и вышло. Толпою подмяли индивидуальность, посредственностью благородство.
Искажённый литературной призмой дворянин выглядел жалким, неинтересным, вредным нахлебником. Однако это не мужики водили людей в бой под Измаилом, Бородино и Плевной, открывали далёкие земли, изобретали, лечили, создавали прекрасные произведения искусства и писали о простых мужиках. Дворяне тоже чего-то да делали. Но мало того, что их достижений не ценили, так вообще перестали замечать. Народническая литература проклинала аристократа за его манеры, происхождение и принципы, обращаясь к люмпен-пролетарию. Аристократу же можно предъявить обвинения в любых грехах, кроме одного — он не может быть быдлом. За это его только сильнее ненавидели. Либерал, князь Трубецкой полагал, что здесь не было и подлинного демократизма. По его мнению, «русское освобождение было погублено русским народничеством».
Именно народничество привело к террору и нигилизму. Оплёвывали аристократичность, утончённость, красоту телесную и истинно духовную. Народничество искало и придумывало оправдание уродству и тёмности. Простому мужику, что бы он ни натворил, как бы ни напаскудил, всегда было гарантировано сочувствие и снисхождение. Сначала в литературе, а потом и в самой жизни. Автор «Вех» Пётр Струве писал, что «народническая проповедь в исторической действительности превращалась в разнузданность и деморализацию». Искусство обладает сильным, слишком сильным влиянием на человека, зачастую оно оказывается сильнее реальности. Русская литература как нож разрезала русскую жизнь, как молот выбила все опоры. Поэтому в 1917-м всеми преданное офицерство (дворянское по происхождению и по жизненным принципам) не нашло поддержки и билось за Россию, по сути, одно против всех.
Литература дала направление для удара, указала социального врага. Возвеличила мужика, принизив не менее, а часто более достойного дворянина. Так и родился миф о «буржуе», виновнике всех бед и источнике всех зол. К «буржуям» относились все, кто выделялся из общего стада. Вот только, когда ограбили, частью поубивали, частью изгнали элиту, жить стало не лучше, а, наоборот, хуже, гораздо хуже. Некому стало лечить, руководить, управлять, развивать. Замену, конечно, нашли. По миллионным потерям от голода и войны, легко убедиться, насколько плоха и никчёмна была эта замена. Новых Пушкиных и Толстых не появилось. Врубеля и Рериха не удалось «переплюнуть». Не стало меценатов, исчезла благотворительность (в тех масштабах, в каких она раньше существовала). Уничтожить свою культурную элиту — было самое глупое, что можно придумать, и самое подлое, что можно учинить. Дворяне вели к процветанию России, формировали народный характер. Народническая литература вбила клин между крестьянами и дворянами, зависящими друг от друга, более родственными, чем это может показаться, и более близкими, чем это было до пропаганды вражды. Ярый оппозиционер Милюков в своих мемуарах приводил эпизод, как уже в ХХ веке крестьяне, бывшие крепостные его рода, приезжали к нему за советом. Видимо, в их деревне ещё не успели открыть народную школу, где учителя-разночинцы объяснили бы, кого надо ненавидеть.
Народничество в значительной степени привело к революции и Гражданской войне, а те, в свою очередь, поставили русский народ на грань полного вырождения.
