В продолжение темы о гениях.
Мой единственный эпистолярный друг Моисей часто повторялся. В письмах он был безупречен. Позже в реале приходилось за рюмкой чая каждый раз выслушивать одно и то же. Он рассказывал один и тот же эпизод, как будто в первый раз, с жаром, эмоционально, ожидая от меня такой же реакции. Мне же приходилось делать не только умное лицо, при этом надо было ещё выглядеть лицом, крайне заинтересованным, удивлённым и шокированным. Поверьте, сковородке с ушами выглядеть умной крайне проблематично. Многие глубоко заблуждаются, принимая разрез глаз за то, будто мы хитро щуримся. С таким же успехом можем казаться, будто мы глазами смеемся. Сковородка удобна тем, что она может быть всем или никем. Азиаты умеют скрывать свои чувства. Глаза – зеркало души, и у любого большеглазого всё на лице написано. Азиат может улыбаться, кланяться по пояс, но это не повод расслабляться. Он может быть одновременно угодливым, податливым и злыднем. Главным ярким таким повтором было его предположение о гениальности отдельных личностей. “Сталин – гений!” – утверждал он с огоньком и азартом. Если я смела ему возразить, он начинал атаковать аргументами. Таким же гением был и другой человек, которого весь мир считает злодеем номер один. Это век двадцатый, если что.
Атрибутом другого любимого эпизода, который, обычно, доставался после второй рюмки, являлась мужская шапка-ушанка из рыжей лисы. Возвращались два известных поэта поздно вечером после очередного празднества домой на санях, и эпистолярный друг заметил вдалеке в сугробе чью-то лисью шапку. Оказалось, это брат другого поэта пьяный валялся в снегу. “Если бы не мы, он бы замёрз!” – торжественно заключает эпистолярный. А глаза блестят, сам ждёт, что я на это скажу. Ну, обеднела бы якутская литература. Кстати, сам он был более высокого мнения о брате-поэте, нежели об обладателе лисьей шапки. После третьей рюмки я всех подряд готова была признать гениями. Гениям прощается многое. Гений зачастую является злодеем. Он ворует у Бога заготовки. Ему всё легко даётся. Но он же не может всё время стихи гениальные писать, с таким же успехом может ловко воровать и совершать любые злодейства. Гений – это сгусток безумной энергии. В нём огонь небесный, внутренний огонь. Если вовремя не избавляться от избытка, то можно сгореть заживо. Вот инстинкт самосохранения заставляет их выплёскивать всё умное и безумное на мир, который каждый раз не готов.
Всё гениальное чарует и пугает одновременно. Пишу, пугаясь одного стихотворения, не своего (упаси, боже!). Оно так ладно написано, а как так же ладно перевести на другой язык? Все прибамбасы языка якутского словами русскими не передать. Аллитерацию в рифмы, соблюдая ритмы. Не сковородка чугунная, а голова, когда дело касается стихов. Душа противится стихам. Любое стихотворное кажется тошнотворным. Это похоже на токсикоз, который у меня был один раз после моих уже родившихся детей. Может, я беременна... стихами, а сама не в курсе? Я, молодая беременная, которой не тошнило ни разу, к концу срока запаниковала. Говорят, рожать – это больно. Но никак не соскочить, тут выбора нет, только рожать. Когда выбор есть, он не в пользу стихов, даже чужих. К слову, не люблю выбирать, ибо всегда выберу не то. Как в эту голову чугунную впихать установку: “Надо!”. Уговорить себя, ибо цена этого стиха почти равна цене красного чугунка, о котором я мечтала. А вместо этого пишу вот ЭТО, которое без дивидендов, одна сплошная головная боль. Может, потому что тот чугунок я уже заказала. Цена стиха – половина цены чугунка. Можно же ещё что-то заказать, ухват, например. Как заставить сковородку с ушами думать правильно и прибыльно? Видимо, никак... Проще что-нибудь скоммуниздить, смошенничать, отобрать или себя напрокат дать, чем стихи за деньги писать. Цена стиха равна размеру писательского взноса, который я уже оплатила, видимо, зря. Чужда я им, пока не рожу стих. Хочется орать, что не хочу рожать.
Как вежливо отказать? Если честно, я не умею отказывать, от слова совсем. Когда-то учила японский язык, наверное, из-за того, что у них нет слова “нет”. Я всегда соглашаюсь, даже не успев вникнуть в суть просьбы. А потом “исчезаю”, чтобы не отказать постфактум. Потому кажусь врушкой. Вместо того, чтобы попытаться перевести хоть первую строку, думаю о том, как снять очередной ролик из серии “Говорит и показывает сковородка с ушами”. Предпочитаю быть фриком, нежели с шиком исполнить роль по возрасту умной, правильной инженерессы людских душ. Роль со всеми согласной, в меру властной классной дамы мне не по душе. У меня много сковородок, и разных задумок, от которых уже начинаю смеяться, что раньше времени разрожусь... матерными стихами. Я мужу монолог на якутском читаю. Он же на моём ни бельмеса, интересуется – о чём это я так эмоционально. “Так это я тебе в любви признаюсь, говорю, какой ты у меня хороший”. Он не верит, ибо половина слов понятна ему без перевода, ибо это мат. Русский мат – наше всё. Словарный запас с годами иссякает, а матерный полнится до бесконечности. Всё, что хотела я сегодня сказать, можно выразить парочкой матерных слов.
Гений – это сгусток безумной энергии. В нём огонь небесный, внутренний огонь. Если вовремя не избавляться от избытка, то можно сгореть заживо.
