ДОРОЖНЫЕ ИСТОРИИ
Судимирский
На байдарках с Санькой намасляли мы не мало. Но здесь ведь как? Тащить килограмм сорок на двоих - долго не пронесешь. Пробовали. Да так, что спина колом становилась. Вот и выходит: любишь кататься, люби и саночки, то бишь лодочки носить. Поэтому приспособились искать подъезд к реке, где мост, где дорога с остановкой поближе. Что бы автобус, такси. Автостопом, наконец. До железки. А там дело плевое.В этот раз снимались мы в районе села Чернышено Калужской области, там, где Рессета сливается с Жиздрой. В месте слияния живописный золотистый песчаный пляж. Приплыли мы сюда от Кцыньского моста. Лимит выходных дней был исчерпан. А от Чернышено до Думинич, что на железке Калуга-Брянск, рукой подать. В Думиничи приехали на попутке. Голодные, усталые. Там рядом с железкой кафе. Водочку разливают. Из еды только хлеб, да яйца. Заказали, аж, по шесть яиц. Такого не помню. Знатная яичница получилась. Опять же под водочку. Поклажу свою у крыльца сбросили, чтоб не напачкать в кафешке. Сидим, кайфуем, посмеиваемся, вспоминая наши похождения…
Вот они нарисовались у двери. Четверо. Ребята, по всему видать датые. Таращатся в наглую. Глаз не отводят. Глаза водярой залиты. Смотрим, один отделяется. Колотый. С перстнями на пальцах, как и положено, по числу ходок. Местный сучий потрох, типа в авторитете. Садится к нам за столик. Берет мою рюмку. Смотрю, второй рукой тянется за вилкой.
- Это моя рюмка, - говорю я колотому, и смотрю в его неуверенные пьяные глазки,- а это моя вилка. Я буду ею кушать свою яичницу. А тебе она вряд ли пригодится, - и подношу вилку поближе к его зенкам, что бы он увидел ее получше и кое-что понял и не только про яичницу, - Вилкой, земеля, можно случайно выколоть себе глаз, - мой собеседник осторожно отодвигается от меня.
- А я думал, что здесь пехота…- цедит колотый.
- И ошибся. Здесь штаб гвардейского танкового полка, а у порога наши треки, - я развиваю тему, одновременно нарезая булку своим серьезным походным ножом.
- Эй, пацаны, кто-нибудь хочет еще залечь под наши гусеницы, - весело кивает в сторону сявок Саня, и мы пропускаем по рюмашке. Наш юмор не оценили. Потому что некому. У порога уже никого нет, и «пехота» осталась одна, что называется без единой гранаты перед двумя танками.Вот он выгребает из кармана последнюю мелочь, берет себе рюмашку, и присаживаясь на краешек стула, спрашивает:
- А можно с вами,- мол, - по рюмочке.
- Можно, если борзеть не будешь. Тебя как в миру-то?
- Колька я Судимирский.
- А чего Судимирский-то, Колян? Где Судимир, и где Думиничи?
- Да меня все здесь знают, я ж морской котик. У кого хошь спроси, как я язык чесал белой акуле.Становилось весело, до электрички из Сухинич еще с час. Мы вышли на улицу. Судимирский увязался за нами. Я закурил. Санька взял у меня сигарету, понюхал и вернул мне назад. Санька так всегда делает, из-за солидарности больше, сам-то не курит. Мы сели на завалинку, прислонившись к обсыпавшейся стене и с ожиданием посмотрели на Судимирского.
Что больше всего на свете любит белая акула?
Без чего нельзя вырыть яму и построить дом?
Вот-вот, - через пару затяжек продолжил Судимирский, - у нас морпехов была такая тренировка: сидишь два часа в холодной воде Баренцева моря в клетке в водолазном костюме и ждешь белую акулу. Акула приплывает и начинает тыкаться мордой в клетку. Морда, конечно, не пролезает. А ты смотришь ей в глаза и начинаешь поглаживать ей морду рукой. И тогда акула закрывает от удовольствия глаза, открывает свою пасть, полную зубов и показывает язык. И ты начинаешь ей чесать язык. Морские котики, знают, в натуре, что пока чешешь акуле язык, она пасть свою не сомкнет. Почешешь язык, в натуре, и быстро руку нужно убрать, иначе откусит, - Судимирский, честно глядя в наши изумленные глаза, закончил свою необыкновенную историю. Было забавно.Что он только не вытворял перед нами в зале ожидания маленького железнодорожного вокзала в Думиничах. Раскладывал переломанные напополам спички определенным образом, плевал на них, и спички (о чудо !) расплывались по плевку, образуя самую настоящую звезду. В местах, как говорится, не столь отдаленных «морских котиков» учили, видать, что надо! Даже мыслить неординарно, нестандартно.
- Без чего нельзя вырыть яму, - вопрошал Судимирский.
И мы с Сашкой наивно перечисляли банальные вещи:
- Без лопаты, трактора, рук, труда. Земли, наконец.
- Нет, неправильно, - лучась гордостью победителя, глубокомысленно подводил итог Колян, - Без дна. Яму нельзя вырыть без дна.
И тут же снова продолжал пытать нас, - А без чего нельзя построить Дом?
Саня, окончил строительный факультет, и решил взять реванш, перечисляя все этапы технологической цепочки строительства дома. У него, что называется, от зубов отскакивало. Так его прорвало:
- Без котлована, экскаватора, кирпича, крана, цемента, - сыпал Саня.
- Нет, неправильно, - Судимирский стоял с видом хозяина, подбоченясь, поглядывая на нас сидевших сверху вниз.
- Без проекта, без сметы…, - не сдавался Саня.
- Все не так, - Судимирский продолжал расти в наших глазах.
- Без строителя, бригадира, прораба, - тут вмешался я, внося существенный составляющий организационный момент.
- Нет же, - Судимирский был неумолим, - все же очень просто. Как же вы не понимаете? Без стука нельзя построить дом. Без стука!
И мы с Сашкой шлепали себя ладонями по лбу. Действительно, как все просто, хотя и неожиданно. Когда я взял музыкальную паузу и попытался изобразить что-то типа тирольского на губной гармошке, Судимирский, под аплодисменты ожидающих электричку сплясал яблочко. Я так думаю, что он также легко один в трех лицах изобразил бы и «Танец маленьких лебедей». В общем Судимирский разошелся не на шутку… Но тут показался поезд.
- Держи, - Сашка, достал из кармана бумажную десятку, - заработал. Судимирский, взял червонец и вопросительно посмотрел на меня. Я добавил еще столько же, - опрокинь на дорогу. Судимирский улыбнулся, быть может впервые. Больше мы с ним не встречались. А жаль…
В тамбуре
Дорога для меня - это поезда. Самолет что? Взлет, пристегните ремни, посадка. А вот поезд - это живое общение. Особенно, когда ты сидишь с приятелем всю ночь напролет в тамбуре на ящике для мусора напротив туалета и травишь анекдоты. Так мы добирались с Володей Феськовым из Брянска в Москву на одном из украинских поездов. Дело было в полночь. Билеты, по всему видать выдали нам задвоенные, и места наши оказались занятыми. Дело было в девяностые. Для кого-то эти годы лихие, но нам они казались тогда смутными. Проводник пожал плечами и исчез. В темном плацкартном вагоне, храпели. Пахло горилкой, салом и чесноком. А еще «тухлыми» носками. Поэтому особым желанием расчищать себе места в этом смраде мы не горели. Лавируя между вытянутыми вонючими ногами храпящих парубков, мы с Володей пробрались в дальний конец вагона и пристроились в нагретом тамбуре. Дело было зимой, и всегда, можно было, проветриться и покурить, выйдя на продуваемую вагонную площадку. У нас была бутылочка «Столичной» и сигареты. Я прихватил с собой немного бутербродов с колбасой, а у Володи в запасе оказалось множество анекдотов и разных историй. Владимир Афанасьевич раньше работал в цирке. Задача у него была не простая. Он стоял и держал на своих могучих плечах кувыркавшихся гимнастов. Был он силен и справлялся, пока не постарел. А потом с супругой, профессионально занимавшейся музыкой, читал лекции по школам.
-…А еще была история в Ташкенте. Мы там представление давали, -рассказывал Володя, - Как-то вечером то ли местные взяли, да измазюкали на ночь лысую голову Ильича на центральной площади несмываемой краской? Что делать? По утру народ проснется и вот те на! Где политика партии, куда обком смотрел? Так вот знаешь, за ночь вылепили и установили новую голову вождя. И вот, народ поутру идет на работу и диву дается – Ленин стоит в кепке на голове, а в руке у него зажата еще и вторая кепка. Все равно оскандалились.
А у меня тоже история была. Решили мы по пьяни ниспровергнуть бюст Ленина в нашем общественно-политическом центре. Сняли с постамента и повалили на спину. Через полчаса прибегает бабулька-сторож с вахты. Плачет, надрывается в истерике. Что ж это деется? Мол стоял Ленин, а теперь лежит. И ее, дескать, за то уволят в два счета. Что слезы этой бабульки в сравнении с каким-то там бюстом. Одним словом целый час нам понадобился, чтобы Ленина обратно возвеличить.Так мы с Володей и ехали. Расскажешь чего-либо, глотнешь «Столичной», закусишь, курнешь… И, как всегда это у мужиков бывает, после истории, политики, бытовых тем, ближе к утру начали травить анекдоты про женщин, ну и мужчин, конечно. Володя был просто кладезь анекдотов про Василия Ивановича, Петьку и Анку, Абрама с Сарой и Вовочку. В общем ржали мы от души…И тут под утро, часов в пять как пошли женщины из вагона по утренней нужде. Идут одна за другой. А тут два мужика каких-то странных сидят. Они в туалет, мужики смеются, они выходят, снова смеются. Им же невдомек, что смеемся мы вовсе не над ними, а над анекдотами. В общем, смотрели на нас как на маньяков. А нам куда деваться? Так вот до Москвы и ехали. Ну, зато обратную дорогу отсыпались, даже не похрапывали. О храпе, у меня, кстати, отдельная история отложилась.
От храпа можно и умереть.
Захожу я в поезд как-то с утрица зимою. Темень в купе, хоть глаз коли. Ни те почитать, ни те кроссворды поразгадывать. Скучно, тоска забирает. Едем втроем. Напротив меня женщина на нижней полке и мужик на верхней.Слышу, мужик похрапывать начал. А как поезд тронулся, так и пошло понарастающей. И «Хр» и «Хр». А потом и еще больше «Хррр», «Хррррр»... Протяжно так, с ударением на последнюю букву. Женщину разбудил. Я это понял, когда увидел, как мощная женская нога выскочила из-под одеяла и что есть мочи долбанула в низ верхней полки. Мужик даже не пошевелился, вроде притих. А потом снова, и еще пуще завел свою суровую ночную песню.Тут уж тетка терпеть не стала. Подскочила и ну его шматовать, приговаривая:
- Совсем спать не даешь, козел. Сколько я еще буду терпеть?
Женщин будить под утро – это себе дороже. Вот тут-то я и встрял:
-Эх, - говорю, - женщина, а как вы его, мужа-то?…»
Тетка меня в темноте полки напротив вряд ли заметила, но не оробела.
- Какого мужа? На хрен он мне такой сдался.
[justify]- Храп, женщина, явление непроизвольное, во сне его не
