Меня во дворе все очень любят. Стоит мне выйти, улыбаются, приветствуют. Просто души во мне не чают. Когда я мимо прохожу, старушки слезу пускают, дети почтительно разбегаются. Про взрослых я уже и не говорю. Чуть не каждый день мне признаются: «Мы так вас любим. Вы — такой великий человек». Я всегда в ответ: «Бросьте. Не такой уж я великий». Хотя сам, конечно, понимаю, что я — именно такой великий. А однажды окружили меня всем двором и говорят: «Уж так мы вас любим, так любим, что прямо мочи нет. Еда в горло не идёт, руки вот-вот готовы на себя наложить. Разрешите уж нам Вам памятник поставить, чтобы всю нашу любовь к Вам выразить. А если Вы нам не позволите, то мы с горя все умрём». И тут же все согласно закивали, но добавили: «Правда и тогда мы Вас меньше любить не станем, даже наоборот. Будем в отдалении Вами восхищаться», — и мрачно так завздыхали. Я им отвечаю: «Я ваше восхищение мною вполне понимаю, ибо сам от себя в постоянном восторге пребываю». Что делать? Сжалился, разрешил им памятник Мне поставить. Попозировал. Отлили. Установили. Памятник такой. На постаменте Я стою и повелительно так, и вместе с тем покровительственно указую куда-то вдаль. Больше всего в памятнике поражает мой взгляд, преисполненный какой-то особой, свойственной только мне одному глубокой мудрости и грустного снисхождения к другим от осознания недостижимости для них такого уровня величия. Пара старух от этого моего взгляда даже в обморок упали. Вынести же его никто не в состоянии: либо плачут, либо отворачиваются. Говорят, что глаза памятника, будто, в самую душу глядят. От этого памятника все в восхищении, а некоторые, особо сентиментальные, я сам видел, по ночам на него молятся и жертвы ему приносят. Так что теперь подле моего подъезда памятник мне самому стоит в натуральную величину. Вот только всё впечатление портит то, что кто-то на нём неприличное слово написал. Кто бы это мог быть? Наверняка, кто-нибудь чужой. Ведь у нас во дворе все меня любят. Вот и памятник мне поставили.
