Очерк-притча. «Дорога в Святую обитель».
I. Дорога.
Мысль о путешествии в Николо-Сольбинскую обитель – Русский Православный женский монастырь, единственный в мире, имеющий сразу три (!) колокольни, так таки и воплотившаяся в жизнь тринадцатого июля две тысячи двадцать четвёртого года в день праздника Православной церкви – Собор Двенадцати апостолов, отмечаемый на следующий день после празднования памяти первоверховных апостолов Петра и Павла, возникла у меня как-то вдруг – нежданно-негаданно, но не просто так. Мой одноклассник Павел, с которым мы не встречались чуть ли не со школьного выпускного бала, то бишь уже более сорока годов, пригласил меня на фестиваль колокольного звона в эту самую Святую обитель. Он рассказал, что является соорганизатором этого мероприятия, а кроме того, ещё и примет в нём участие лично, потому как сам служит звонарём в храме Архангела Михаила, что в селе Загорново Раменского района Московской области, уже много-много лет.
Нужно, признавшись, упомянуть: сходу благодарно приняв предложение Павла – безусловно интересное и впечатляющее, изучив в дальнейшем различные маршруты и способы перемещения в ту пу́стошь из своего нынешнего пристанища – с противоположенной стороны Московской области, я рассчитал, что на одну только её колёсную составляющую в оба конца – от дома до обители и обратно – придётся никак не менее десяти (!) часов. Учтя же, что по дороге мне предстоит сделать двенадцать (!) пересадок с одного вида транспорта на другой, то есть моё путешествие непосредственно привязано к расписанию автобусов, электричек и маршруток, мне вменяется также принять и следующее неизбежное: она – дорога – назначает время моего выхода на неё на 04:00 и приводит стрелки часов возвращения в мои пенаты к циферблатному апогею – к 24:00. Значит, всё моё путешествие займёт без малого сутки! Ошалев от такой перспективы и усомнившись, выдержу ли я всё это чисто физически – опасаясь, что мой личный «апогей» наступит раньше циферблатного, я тут же стал искать повод для себя и оправдание перед Павлом: как бы так обставиться какими-нибудь «причинами» невозможности выполнения моего обещания «буду обязательно! и – не премину!» – ну, чтобы не ехать.
Однако, практически накануне колокольного фестиваля, в моей жизни произошло скорбное событие – скончался мой старший двоюродный брат Артур, с которым мы были духовно близки, который помогал мне в делах и научил многому. Это и определило: «Каких бы усилий это мне не стоило, но я обязательно посещу это Святое место – пусть все дорожные препоны и возможные путевые испытания обратятся, как бы, моим паломничеством!» А посему, ехать нужно – всенепременнейше! К тому же, моя житейская опытность давно мне доказала, что в миру ничего просто так не случается: ни в явлениях, ни в замыслах, ни в поводах или причинах к их непременному воплощению.
Итак, пошли-поехали.
Я поставил будильник на три тридцать утра, дабы перед выходом успеть выпить чашку кофе, покормить свою кошку и своевременно прибыть в точку начала своего паломничества – автобусную остановку, с которой на дежурном автобусе для сменного персонала окрестных предприятий добраться до железнодорожной станции, находящейся в нескольких километрах от меня. Чтобы уже с неё на первой же электричке отправиться в своё пятисоткилометровое путешествие.
Проспав всего-навсего три часа, меня что-то пробудило ещё до сигнала будильника, сразу же настроив мою нервную систему на взволнованное равновесие, показавшееся мне, почему-то, естественным. Хотя, наверное, и потому, что накануне я лёг почивать лишь с одной данной себе установкой – «не проспать!» Открыв глаза и ещё не успев подумать, дескать, «не пора ли вставать?!», заведённый сигнализатор, точно в установленный ему срок, разразился неистовыми воплями: «Встать! Вста-ать! Вста-а-ать!»
Пропуская подробности щепетильных сборов в дальний путь, а также нюансы многократно за многие годы проделанного мною пути – от моего пристанища до города Сергиев Посад, продолжу с того момента, когда я уже прибыл на его железнодорожный вокзал. И даже чуть дальше: начну с того, что я, заняв своё место во вполне комфортабельном автобусе межрайонного сообщения, отправился с городского автовокзала до села Нагорье. Кстати, в том селе есть чему подивиться. К тому же, оно находится всего-то в сорока пяти километрах (против пятисот, что мне предстояло преодолеть) от города Переславль-Залесский, входящего в Золотое кольцо России. В Нагорье мне следовало поменять колёса ещё раз, чтобы на маршрутке местного значения уже через каких-то двадцать – двадцать пять мнут прибыть в пункт моего устремления – Николо-Сольбинскую киновию. Конечно, есть, ну, по крайней мере, была возможность добраться туда и прямым – единым – автобусом из Москвы. Но расписание его движения уж больно жиденько-хлипенькое. Да и транспортно-пересадочные перипетия всегда добавляют впечатлительную гущу в скудное ожидание маршрутного конца.
Да, замечу, что чрезвычайно повезло с погодой: ясное небо с небольшими перистыми облачками, щекочущими глаза своею утреннею девственностью, сбивающимися то там, то сям в скромные венчики, не бросающие при этом и пятнышка тени ни на что, а лишь придающие шарм лазуревой вышине над головой, подчёркивали его бесконечность, чистоту и непредвзятость. Хотя гидрометцентр и назначил погоде быть сегодня переменчивой, ничто не давало и капли сомнения, что эта поездка не останется не запечатленной во мне на долгие года, а коли сподобиться, то и навсегда.
С автовокзала Сергиева Посада мы отправились точно по расписанию в 09:30. Объезжая центральные, полные туристов и светофоров улицы по старинным улочкам и переулочкам, полупустой автобус уже через пятнадцать минут и без особой натуги выбрался из городской застройки за её черту. Урбанистическая архитектура и мирская суета скрылись долой и из глаз моих, и из водительского зеркала заднего вида, как будто бы всего этого каждодневного человеческого бытия в них и небывало, очистив взоры для иной красы.
Мы въехали в другой мир – волшебный своим безмятежным спокойствием, полной чашей и бескрайней радостностью. Так всегда представляется гостям чужая жизнь: мол, сплошь чудеса природные нерукотворные, обустроенность, за так кем-то данная, заполненная манной небесной, да беззаботье всех и каждого в абсолютном счастье.
Мчались мы по этому счастливому новому миру без толчков и привередливостей, миру сказочных полей и лесов, холмов и болот, время от времени охотливо и бесстрастно перемежающихся между собой и меняющимися друг с другом местами. Правда, иногда, ну так – для разнообразия, чудесная сказка за окном притормаживала, спотыкаясь о свои небольшие, порою древние, веси, чаще проскакивающие мимо нас почти незамеченными, потому как автобус, чуть пригашая свою скоростную удаль, останавливался буквально на минуту только в некоторых из них, да и то лишь «по требованию». В остальном же – звенящая чистыми колокольцами да бубенцами полудикая первозданность. Приставка «полу» к слову «дикая» оставалась неотъемлемой его частью весь путь нашего следования и только потому, что мы ехали и в самом деле в нестаром, прибамбашенном всяческими гаджетами автобусе, по добротной двухсторонней асфальтированной со свежей разметкой трассе с артикулом 46К-8400 – вполне земной и цивильной и, почти, без перекрёстных помех.
Но всё это не умаляло, не коробило высокопарных впечатлений. А скорее наоборот: подчёркивало на контрасте то, что дорога наша – праведная, что всё это – и есть наша жизнь, наша страна, прокладывающая свой истовый путь и истово же по нему идущая. И все мы – и в ней, и на этом пути – ни гости, ни попутчики, ни мухи на возу, отнюдь; но! – резиденты, то есть граждане своей – нашей страны России на все сто. И это едино и всецело! А ещё и то, что всё наносное и скверное – сгинет однажды из нашей жизни, провалится в тартарары, когда наступит тот благословенный миг.
Я алкал красоты Смоленско-Московской возвышенности, упивался ими и не мог насладиться вдоволь. Она поражает своей непохожестью на какие-либо другие физико-географические автономии: здесь и высокие холмы, они же низкие горы – где-то абсолютно лысые, где-то заросшие всем чем угодно, и бескрайние урочищные равнины с лесами и перелесками, с полями и лугами, с бесчисленными речками и речушками, с непроходимые болотами и марями, трясинами и топями. В летний зной равнина представляется то ухоженными полями или разноцветными лугами, то выжженной степью, разрезаемыми лесными клиньями и перелесочными клинками. Всё пока́занное она постепенно уводит за черту горизонта или же упирает в трепещущую в дальнем мареве лесную ленточку, больше похожую на горную гряду или же на мираж на столь неизмеримом на глазок расстоянии. Или заменяет их долготу на поднимающиеся перед глазами до небес непроглядные боры и чащи. Время от времени странствующий оказывается то на дне лощинной долины, то, как будто бы, на вершине лобного плоскогорного плато. Оттуда – с вершины – пред его взором распахиваются наши бескрайние просторы, сравнимые, разве что, с природными широтой и открытостью души русского человека.
Феерическое буйство полевых и луговых цветов, злаков и разнотравной дурнины – люпина, пижмы, ромашек, рапса, сурепки, ковыля, репешки, репейника, всеми своими цветами и оттенками белого, розового, красного, фиолетового, лилового, зелёного, золотого, жёлтого – являлось повсеместно. Разноцветья, уж я и не знаю – каким образом и по чьему повеленью, то сбиваясь полковыми коробками, как на праздничном параде – по видам и родам войск, то смешиваясь друг с другом, как по команде «вольно, разойдись», или же как трудящиеся на первомайской демонстрации – то кучкующиеся, то разбредающиеся, встречали и провожали нас на всём пути, приветливо гордясь собой, наполняя наши глаза белой завистью к их стройной и одновременно безмятежной жизни. Издали эти поля походили на лоскутные одеяла с калейдоскопическими в своей неповторимости и изменчивости узорами, которые когда-то шили мои бабушка и мама.
[justify] С бесподобием лугов и полей конкурировали лишь соль же чудотворные величественные лесные чащи. Мы влетали с открытых просторов в густые кущи как-то вдруг – без приле́сковых прелюдий: р-р-р-аз – и мы уже там, как в детском фильме – «Сказка о потерянном времени». Световая ярость в одно мгновение оборачивалась вечерними сумерками: с непривычки от такой резкой перемены глазам казалось, что свету пришёл конец, что его вмиг