Жестокий романс

Девушка с внешностью Полины Виардо пела. Звуки низкого хрипловатого голоса будто качались на волнах лёгкого бриза гитарных аккордов. Тени от танцев свечей прятались в распущенных волосах, под прикрытыми веками, в уголках губ. Короткими вспышками освещали уголки комнаты, будто подавая кому-то сигнал в неизвестность.

«А напоследок я скажу…»

В читальном зале районной библиотеке шёл вечер старинного романса. Зрители сидели вокруг сцены, боясь пошевелиться, спугнуть настроение, возникшее вокруг исполнительницы. Настолько щемящая грусть сквозила в истинно купеческой истории бесприданницы, безнадёжно влюблённой в недосягаемого красавца, истории, которая лилась неудержимым потоком  из уст.

Ольга пела, перебирая гитарные струны, забыв о зрителях, проживая свою любовь, утопая в прищуренном по-Паратовски взгляде своего избранника, примостившегося за дальним столом, который слушал задумчиво, отрешенно.

История повторялась. Нет ничего нового в этом мире. Как прежде, влюблённая в обвешанного цепями уже нашего времени любимого, наивная дурочка, молила о любви и сострадании.

Ольга пела. Жёлтые отсветы свечей принимали почему-то красноватый оттенок. Это тревожило: «Мама не отвечает. Отец естественно, как всегда. в нирване. Но мама…. Странно» .

Песня окончилась. Звуки стихли. Зрители не решались аплодировать, всё было очевидно без оваций. «Паратов» всё держал под рассеянным прицелом «жертву», втайне восхищался собой.

Оля достала телефон, звонков из дома не было. Родители по-прежнему не брали трубки.

Она в который раз уже привычно размышляла о том, как, когда и почему их такая счастливая вначале семейная жизнь превратилась в тяжкое тревожное существование, делавшее несчастными всех.

Детские картинки мелькали, как кадры фильма их прошлой жизни. Вот мама, тоже похожая на знаменитую возлюбленную Тургенева, с маленькой Оленькой на руках. Темноволосые, томноокие, белокожие с веселым румянцем во все щёки. Они смеялись, обнявшись. Отец кричал в восторге: «Мои мадонны!». Ведь это было! Так начиналась их семейная жизнь. Фееричной, счастливой, полной взаимной любви. Они распевали песни под гитару. Ходили в походы. Ездили на море.

Музыкальный вечер стих. Гости разошлись. Ольга безуспешно пыталась дозвониться маме.

А потом жизнь потихоньку стала меркнуть. Отец всё чаще задерживался где-то с друзьями. приходил выпивши. Вначале это не сильно портило отношение. Поворчав на мужа, уложив его спать, мама Женя утром кормила его супом, слегка журила, брала обещания. Заветы охотно давались, но не выполнялись.

Какое-то время семья, привыкнув к новой реальности, мирилась с ней, приспосабливалась, приноравливалась. Оленька заканчивала общеобразовательную и музыкальную школы. Собиралась учиться на библиотекаря.
Отец уже постоянно пил. После работы, едва добравшись до дивана, даже не поев, храпел, дыша перегаром. Ночью умирал от водки и обострившихся болячек. Утром потихоньку выскальзывал из дома. Вечером всё повторялось.

Ольга тихо шла по вечернему городу. Домой идти не хотелось, и нужно было торопиться, вдруг что-то случилось, ведь мама не отвечает. На сердце и ниже, где-то в желудке, свернулась клубком тяжесть. Почему свечи на сцене отражались красным? Может, специальные, с эффектом? Девушке не нравилось это воспоминание и чувство, вызванное им.

Скоро, за тем переулком, их дом. Надо поспешить.

Оля не уловила тот момент, когда мама изменилась. Её всегда тёмные глаза стали почти чёрными. Настроение всегда подавленное. Она больше молчала, вздыхала. Подходила к окну. Открывала, будто ей не хватало воздуха. Длинные волосы, развевающиеся на свежем ветру, тонкие бледные пальцы делали её похожей на птицу. Грустную, трагическую птицу, запертую в клетке. Пресловутые цепи во все времена.

Оле хотелась приласкать, успокоить маму, выпустить на волю. Но та не давалась, замыкалась в себе. Шла накрывать на стол и делать то, что было должно. И этот груз, лёгкий и веселый вначале, теперь становился неподъёмным бременем, отнимающим душевные силы.

Почти пришла. Девушка глянула на привычно тихий телефон. Что-то не так.

Дочь вдруг вспомнила тот момент, когда увидела в глазах мамы, привычно подошедшей к распахнутому окну, блеск, оживление. Всё стало неуловимо меняться. Дома жизнь оставалась прежней, но, казалось, Женя переставала это замечать. Будто нашла отдушину, цель, которой можно было жить и выживать. Мама и жена выполняла свои ежедневные обязанности, уходила из дома. Возвращалась лёгкой и спокойной. Старалась быть терпимой и ласковой. В её облике уже зрелой Полины Виардо появилась та тонкая, глубокая, затаённая искра, которая дается в результате сильных душевных потрясений. Эти перемены изменили их жизнь.

А вечно пьяный муж вдруг очнулся и понял, что потерял всё, что имел. Его единственная любимая жена стала чужой. Она, вероятно, нашла своё новое счастье. Не с ним, спившимся алкоголиком. А с тем, кого полюбила, кто помог выжить. с одной стороны это было закономерно. С другой, нестерпимо больно, так, что не было сил существовать и дышать. Его мир рухнул.  Мадонна покинула, молча, просила простить и отпустить. Он каждый день клялся мысленно, что он достойно и тихо уйдёт в никуда, чтобы не мучиться самому и не портить жизнь близких. Брал гитару, наигрывал, напевая: «А на последок я скажу…».

Но после того, как переживал про себя это освобождение, выпивал бутылку водки, ложился на диван. И всё повторялось.

Ольга вошла в свой двор. Еще на подходе слышала шум. Странно, ведь уже поздно. Рядом с их подъездом стояли несколько скорых и милицейских машин. Фонарь освещал толпу поздних зевак. Из лица были подняты вверх.

В сердце, или в желудке, рванула боль. В глазах заплясали жёлтые свечи с красно-чёрными ореолами.

Все смотрели на их балкон. Там стоял взлохмаченный отец. На стене за его спиной большое безобразно-грязное красное пятно. Откуда здесь красная краска? Да ещё такая липкая, противная. её жирные капли стекали по ограждению и громко плюхались на асфальт, издавая громкие монотонные звуки в мёртвой тишине. Не было слышно ни людей, ни машин. Только это зловещее «Кап! Кап! Кап!»

Отец заметил дочь, застывшую на углу. Лицо его, скованное гримасой чуть расслабилось, губы зашевелились. Рука попыталась махнуть, но так и застыла в воздухе.

Но где же мама? Её нигде нет.
Жени и не могло быть видно. Она лежала на балконном полу в луже этой мерзкой алой краски. И испачканы волосы, лицо, вся молчаливая женщина. Птица, залитая кровью.

Ветер тронул лицо отца. Он все же махнул Оле рукой. Выдохнул. Наклонился. Полетел вниз вместе с багровыми каплями. Возглас толпы. Шлепок. Тишина.

После трагедии, Ольга долго болела. Её приютили родственники. Помогли с продажей квартиры. Поддерживали, никуда не торопили, лишь бы девушка нашла силы пережить и выжить.
Прошло время. Конечно, боль осталась. Такую боль не вылечит никакое время.

Настал момент, когда девушка, проснувшись утром, привела себя в порядок. Отправилась в библиотеку, рассчиталась, стараясь не привлекать сочувствующих взглядов.
Пожелала счастья женатому возлюбленному.

Сняла квартиру.

Устроилась в оперный театр. Билетёром.