Люди красивы

             


Иногда Господь посылает на землю тех, кто самим фактом пребывания рядом должен напоминать живущим: в о т   т а к и м   д о л ж е н   б ы т ь   ч е л о в е к…
Это всегда совершенные образцы, при встрече с которыми  люди словно лбом ударяются о стекло: на мгновение  слепнут и прикрывают глаза, чтобы не ослепнуть навсегда, а потом … потом начинают рассматривать, даже не понимая, впали ли они в состояние восторга или ненависти, потому что завидуют.
Трудно быть, наверное, Толстым, ибо ты так глубоко видишь  и понимаешь  каждого, пусть даже невероятно красивого  человека,  все «бородавки»  и шероховатости в нём видишь. Именно поэтому, скорее всего, он и сочинил своего Платошу Каратаева, ставшего одним из смысловых и нравственных центров «Войны и мира».
Не бывает таких хороших  наяву, ибо жизнь для них не предназначена.
А мы, люди попроще, столбенеем, повстречав пусть даже  только  чуть –чуть  другого, не такого  как мы…
Однажды в Колве, маленькой рыбацкой деревушке на юге Гоа в Индии, бродя вечером по крошечным магазинчикам,  которые торговали всяческой туристической шелухой, я вдруг остолбенел, взглянув на ту, что стояла за прилавком и торговала мужскими сорочками из хлопчатой бумаги. Нужно мне ничего не было, тем более  никогда не купил бы я простую  прямую, почти невесомую  эту робу, но пройти мимо той, что эту «красоту»  предлагала, я не мог.
Была она невысока ростом, совсем не худа, а чуть полновата  той замечательной припухлостью, которая  всегда очаровывала нас, тех, кто живёт в России,  в индийских женщинах – героинях их грандиозных  «Зиты и Гиты», «Бродяги», «Танцора  диско». Изумительно «вырезанные» на лике её глаза с чуть приподнятыми внешними уголками  постоянно меняли своё выражение, словно жидкое чёрное масло перетекало, струилось, ускользая и всё время меняя форму. Белоснежные белки глаз и зубы.  Последние казались особенно белыми из-за фиолетово-перламутровых дёсен, их обрамлявших. Руки, выточенные из  молодого эбенового дерева, украшенные перламутром  глубоких овалов ногтей, порхали над  товаром, который она нам предлагала. Вся она была закутана в дым ароматного сари, жившего вокруг  тела  хозяйки своею отдельной жизнью. Потому-то и не купить у неё хоть что-то было решительно невозможно.
У  одного из психологов я прочитал, что нас в человеке  привлекают не столько  черты  его облика, сколько  то, как он движется. А  двигалась она, как пела: тонко, изысканно,  тщательно выводя окончания каждого слова-движения.
Была она столь же прекрасна, сколь безобразна «Женщина в зелёном» Рериха. Потому я и купил у неё рубашку зелёного цвета, которую до сих пор  берегу  в своём гардеробе, ибо мне кажется, что она хранит аромат той самой встречи.
В Нью-Йорке мы всё время просили организаторов нашей конференции по проблемам современной русскоязычной прозы (почему –  в Америке?!.) сделать нам экскурсию в знаменитый Гарлем. Они всё время как-то уходили от этого вопроса, но однажды… как всегда – «однажды»…  сообщили, что завтра мы едем.
Перед экскурсией мы были предупреждены, что останавливаться мы нигде не будем, потому что в Гарлеме это небезопасно (туалетом наш комфортабельный автобус оснащён), а ещё: если по автобусу начнут вдруг стрелять, то пугаться не стоит, ибо стёкла, да и сам автобус  бронированы.
И вот там, среди расписанных граффити стен и собравшихся кучками людей, вдруг увидел я негра…  Знаю, что слово это сегодня «неполиткорректно», но – наплевать, потому что он был негром. Мужчина лет тридцати удивительного физического совершенства. Сквозь нарочитые прорехи в его одежде отчётливо было видно его абсолютно  красивое мужественное тело, увенчанное скульптурной головой, украшенной сахарной улыбкой. Он знал, что хорош собою, а потому улыбнулся нам всем и помахал рукою в знак приветствия. Оглянувшись, я увидел, что все в автобусе смотрели в этот момент на него…
… А наша Наташа вовсе не красавица. И улыбается крайне редко, потому что ей попросту некогда и поводы для  улыбки случаются нечасто, потому что детей в семье четверо. Она – старшая.  Самой маленькой, Оле, только что шесть исполнилось, и осенью она в школу идти должна. А школа сегодня – сущее разорение: портфель, форма, ручки-карандаши, тетради и прочее.  Папы с мамой уже почти  год нет: умерли с разницею в два месяца, и оба от проклятого ковида.  А Наташе скоро двадцать. И она – глава семьи, потому что  совершеннолетняя и добилась, чтобы детей у неё не забирали.
Ради того , чтобы всех прокормить, она на две работы устроилась, а ночью, ну, или рано утром, если накануне очень устала, а потому не успела, моет она ещё и подъезды в нашем доме.
И ничего, наверное, не знает про скрипящий от чистоты серебряный песок на берегу Индийского океана, по которому ходят босые индианки, укутанные в сари. И никогда, скорее всего, не слышала она гарлемского рэпа. Да и про опасный Гарлем, наверное, тоже ничего не знает, потому что живёт в безопасной России и растит здесь своих детей. Ну, то есть, не совсем своих, конечно, а  сестёр и брата.
Может быть, хоть они, когда-нибудь увидят очень красивых людей, живущих на берегу океана…