«Джаз от джаза»
Я прощаюсь и прощаю вас,
Невидимый небом.
Плачет сердце – мой играет джаз:
Мне нравится это.
Не слушайте вы музыку мою,
Она непонятна.
Но часто говорите ей: - Люблю.
Ей будет приятно.
Мой джаз – мой композитор – моя тень
Пока еще дышит.
Но я не музыкант, и завтра
День меня не услышит.
Я джаз играю вовсе наугад,
Танцуют пальцы.
Я музыки не знаю, но я рад
С ней не прощаться.
Фанатик джаза, верный ученик
Его полета.
Не помню нот, да и не знаю их,
Но это что-то.
Я горд игрой, ее я не боюсь,
И сердце плачет.
Я счастлив оттого, что вам я друг,
А это значит,
Что музыка, которая моя,
Вам непонятна.
Но знать, что вы уже ее друзья
Ей будет приятно.
Ведь я прощаюсь и прощаю вас,
Невидимый небом.
Учитесь и играйте джаз,
Мне нравится это…
«Песнь о павшем от света»
Рукою заслонив светило,
Он взмыл навстречу облакам.
С проснувшейся сверхзвуковою силой
Расправил крылья великан.
Холодным телом был проглочен,
И тем быстрее стал стократ.
Все видит он и днем и ночью.
К земле направлен красный взгляд.
Сверкает телом несвободным.
На равных в царстве вольных птиц,
На равных с ветром – одиночкой:
Пределов счастья нет у лиц,
Коснувшихся живого неба,
Приласканных теплом лучей,
И в жертву в качестве кусочка хлеба
Стальному чреву напросившихся гостей.
А он как всадник перед боем:
Вдохнул надежду, сжал кулак,
Вселив в сердца мечты и волю,
Перед которой сам слабак.
Он – Повелевший великану,
Он близок к солнцу в этот миг.
Страх таится в глазах титана,
Не верит небо в рукотворный миф.
Смеется ветер – одиночка,
И дразнят птицы смельчаков.
Поставлена в полете точка
Для возжелавших воли простаков.
Возмущено нахальством солнце:
Страх лжетитана в царстве не своем.
Не верит страхам, смешанным с мечтою.
Сожгло титана с великаном испепеляющем мечом.
«Блеклость»
Радуйся, радуйся! Ты победил!
И блеск твоих глаз потух навсегда!
И как необычна блеклость тебя!
Ты уничтожил тебя, и уже никогда
Ты не поймешь, что значит блеклым быть:
Плыть по бесцветной воде.
Растворяться как бесцветная ночь,
Где? Разбиваются в прах.
Где? Уже не страшен страх.
Где? Не видно ничего.
Где? Бесцветная вода омывает тебя одного.
-Блеклость, блеклость! – зовешь ты в бреду.
Ты не хочешь понять,
Что уже не придут
Твои тени и страхи твои.
Радуйся, радуйся: ты победил!
Ты победил: ты остался один…
-Что за ерунда?
И Голем отбросил листы в сторону. Они расстелились на сыром каменном полу целым одеялом. Но часть их была подхвачена налетевшим через широкий оконный проем холодным порывом ветра. И растворилась в непроглядной густой тьме снаружи.
Голем проводил их холодным взглядом, практически неразличимом в прорезях глазниц черного шлема.
-И тебе не стыдно? - неожиданно услышал Голем сзади, - Мы же договаривались, забыл?
Скуля словно от прикосновения к свежей ране, доставляющей невыносимую боль, Ангел сделал несколько шагов внутрь арены. Это был самый настоящий ангел, в белоснежных длинных одеждах, со сложенными пернатыми крыльями за спиной, и золотистыми локонами до пояса. Ангел сам взял себе такое имя и требовал от остальных обращаться к нему так же.
Последний раз страж Западного Шпиля слышал этот поднадоевший писк четыре смельчака назад. С тех пор никто, кроме Голема, не заработал права встретиться со смертными. И только Ангел не мог спокойно этого выносить.
-Прости, я забыл про тебя, - спокойно развел руками Голем.
Ангел остановился рядом с мертвым телом, сжавшим в кулаке обрубок обоюдоострого меча. Золотые латы на нем ярко блестели в огнях десятка факелов. Именно здесь, на арене Западного Шпиля, Голем всякий раз ожидал очередной схватки, счет которым давно потерял. И всякий раз к нему приходил вот такой «золотой» рыцарь, лицо которого было закрыто глухим забралом. Оружие и доспехи всегда повторяли друг друга; их можно было найти в основании Шпиля, в главном его зале, откуда к стражу наверх вела длиннющая лестница. Но золотое защитное облачение редко кого спасало от всесокрушающего клинка Голема. Страж никому не давал поблажек, и победить его можно было только с помощью собственной физической силы и выносливости, и только выбив меч из мертвой хватки земляных пальцев, закованных стальными фалангами. В случае, если клинок Голема, все же, звякал о сырой пол, знаменуя победу смельчака, страж сам открывал решетку выхода с поля боя. И никогда не выражал эмоций поражения. Гораздо более интересным ему представлялись всяческие безделушки, которые смертные приносили с собой в качестве амулетов или талисманов победы.
Этот смертный пришел с запечатанной сумой на поясе, вскрыв которую Голем с удивлением и растерянностью обнаружил целый ворох исписанных листов бумаги.
-Почти ребенок совсем, - Ангел сел на колени подле мертвого тела, доспехи которого рассекла косая линия, - Бедное дитя.
-Что с тобой? - хмыкнул Голем, пресно разглядывая своего бывшего соперника.
-Это последний фирлес (fearless (англ.) – бесстрашный, С. Л.), - напомнил Ангел, - Последний.
-Надеюсь, навсегда, - прямо заявил Голем, - Эпоха фирлесов закончилась. Этот сопляк самое ярчайшее тому подтверждение, не считая тех четверых никчемных кретинов.
Ангел ничего не ответил Голему. Его тонкие пальцы подобрали несколько исписанных листов.
«На крыше мира»(фрагмент первый)
Я вижу солнце на закате,
Я вижу чудный горизонт
В лазурно-золотом параде.
Меня он запер, будто бы, со всех сторон.
Я вижу чуть реальный город,
Фантомная тропа ведет к его стенам.
Далекая дорога, ей в спутники могучий холод,
Какой непрочный мост, подстеленный к ногам.
Я вижу шпили острых башен,
Я вижу, как мертвы они.
И образ стражников не страшен,
Хранящих города огни…
Текст обрывался на самом краю листа.
-На кой черт тебе сдалась эта писанина? – наконец высказался Голем, дослушав певчую интонацию стража Северного шпиля до конца.
-Ты не поймешь, - Ангел попытался найти вторую часть стиха, безуспешно перебирал страницы, - Зря только по полу раскидал. Мы же договорились, что он выйдет отсюда живым.
-Накажи меня за мой проступок.
И земляная грузная фигура, закованная в неуязвимое снаряжение рыцаря, встала прямо перед Ангелом, уронив меч себе под ноги.
-Ты уже наказан, к моему глубокому сожалению.
-Я только выполняю свою работу, черт бы тебя побрал, хренов святоша! – бросил Голем вслед выходящему с территории арены Ангелу.
-И мне жаль, что ты не дал этому несчастному ни малейшего шанса и нарушил договор…
Черная непроглядная тьма встретила Ангела резкими порывами сырого ветра. Он видел только узкую полоску света, выходившую из основания остроконечной башни за спиной. Ангел пошел по ней, прижав к груди подобранные листы со стихами юного фирлеса. Он не ненавидел Голема за содеянное, хотя имел полное право вызвать стража на дуэль за нарушение заключенного договора. Потому что ЭТОТ фирлес должен был пройти три Шпиля со стопроцентным шансом сохранения своей жизни. Судьба ЭТОГО фирлеса решалась исключительно Ангелом, исключительно на арене Северной башни. Таков был договор, заключенный последним из четырех стражей с тремя другими. В принципе, только от Голема, не особо одаренного разумом, можно было ожидать такой исход дела. Но в том его задача – сражаться с фирлесами, ступившими на Крышу Мира. В том задача всех четырех стражей, в том числе и Ангела. И все четверо до последнего момента выполняли ее более чем исправно. И абсолютно не имело смысла заключать никаких сделок с остальными о сохранении жизни последнего из фирлесов до встречи с Ангелом.
Он всхлипнул и вытер рукавом слезы, сочившиеся из голубых красивых глаз.
-Не надо плакать, - она сложила руки на плечах Ангела.
Видимо, страж не заметил своих рыданий вовремя. Несколько слезинок достигли пола, тем самым вызвав Ласку – стража Южного Шпиля.
Она выросла сзади, она всегда появлялась со спины. В основании ее башни стоял нежно розовый фонтан в виде трех женских обнаженных тел, сцепивших друг друга в знак единства. Сверкавшие в свете огней холодные свежие брызги вырывались в три этажа прямо из-за спин изваяний. Ласка встречала фирлесов прямо там, в образе молодой светловолосой красавицы в роскошном атласном платье с отливом. По одному ее желанию вода в фонтане оборачивалась нежным и сладким на вкус вином, аромат свежести наполнял воздух всего Шпиля, кружил голову, замутнял рассудок. Очень немногим удавалось держаться против такой расслабляющей атаки. Для продолжения испытания Ласка приводила в действие механический подъемник, поскольку у ее гостей практически не оставалось сил держаться на своих ногах, не говоря уже о том, чтобы подниматься по сотне ступеней на вершину башни.
На арене Южного Шпиля фирлеса ожидал поистине шикарный прием. Столик на двоих, бокалы вина, приятное магическое освещение, все та же дурманящая свежесть вокруг. Ласка старалась максимально расслабить очередного фирлеса, увести в царство вечной неги и наслаждений. Поддавшемуся всем этим уловкам оставалось только прикоснуться своими губами к прелестным губкам Ласки, чтобы буквально захлебнуться свежей холодной водой. Кроме того, страж Южного шпиля мог обернуться мужчиной, если фирлес оказывался противоположного пола.
-Он убил его, - Ангел больше не мог сдерживать своих переживаний, и не по-детски разревелся, - Он убил бедного мальчика. Голем нарушил свое обещание не драться в полную силу.
-Мой маленький, - Ласка оказалась перед рыдающем стражем, - Иди ко мне, мой хороший. Дай я обниму тебя.
Ее прелестное личико, милый добрый взгляд больших голубых глаз, сделали свое дело. Ангел сам шагнул в ее нежные объятия, так мать обнимает родное дитя, напуганное жутким кошмаром.
Слившиеся тела вспыхнули слепящим ярким светом. Множество лучей прочертили кромешную темень, устремились вверх. И в следующий миг грянул мощный раскат грома. Ливень обрушился на обнявшихся стражей, электрические разряды осветили черное небо, будто затрещали фотоаппараты тысяч репортеров.
-Ну почему Голем такой? – сквозь слезы причитал Ангел, - Что я ему сделал?
-Бедняжка, - Ласка гладила его по голове, - Ну все, все…. Хватит плакать.
-Не отпускай меня, ладно? - в этот момент Ангела с головы до ног охватила искренняя нежность, на которую Ласка была способна.
Она всегда помогала ему. Ни с кем другим не вела себя так, как с Ангелом. И в ответ на его просьбу не расцепить объятий только еще крепче прижала к своему слегка прохладному телу.
-Иногда мне хочется, чтобы ему срубили голову, - признался Ангел под действием нежных рук, - Иногда я просто его ненавижу.
Что-то полыхнуло ярким оранжевым факелом сверху после его слов. Капли дождя буквально испарялись от нарастающей жары, приближающейся с неимоверной скоростью. А через миг что-то приземлилось в нескольких шагах от застывшей парочки, озарив ее огненным светом.
-И кто же у нас кого ненавидит? – Файя скрестил на груди руки, - Я не узнаю тебя, святоша. Что-то случилось?
Обо всех экстренных случаях, навроде убийства последнего фирлеса, стражу Восточного Шпиля рассказывали в самую последнюю очередь. Так повелось с самого первого дня. Уж кто и вселял в остальных стражей какой-то страх, то только Файя. Он любил страх, наслаждался дрожью в телах фирлесов, оказавшихся в
|
