Хождение в народ

Дело было как всегда в те стародавние времена, когда ваш покорный слуга, хоть уже и отслуживший в армии и вполне достигший половой зрелости, ещё не достиг зрелости мозговой. В компании ещё двух организмов был послан на помощь хлеборобам в подшефный колхоз. На дворе стояла поздняя осень, и колхозники сушили урожай, вернее то, что удалось убрать без нашей помощи. Остальное оставалось стоять на полях с перспективой «идти под спичку» ранней весной.

Прибыв в колхоз «Революция» и отметив там свои путёвки, мы были тут же направлены в медвежий угол колхоза — деревню Назарково. Там была база для шефов колхоза — работников приборостроительного завода. Ну как база? Это был обычный бревенчатый барак на окраине деревни на две половины и с двумя печками. В нём-то мы и поселились.

Этот медвежий угол колхоза был и в самом деле медвежьим. И не только по наличию данного вида фауны. В это время медведи, надев пижаму и скинув домашние тапочки уже сладко почивали в своих берлогах разной степени комфортабельности. Но кроме них там водились и другие хищники, а так же местные аборигены, не отличающиеся от них в свирепости и интеллекте. Этот угол, мнимый как участок состоял из горстки деревенек, половину из которых можно и так называть, а другая была схожа с хутором, не считая заброшенных. Не смотря на внешнюю свирепость, местное население по душе было чем-то вроде папуасов. Не избалованные благами цивилизации, они имели из них только два: алкоголь и телевизор. Первое благо они худо-бедно добывали сами с помощью зерна и мёда. А вот со вторым было не просто бедно, а совсем худо! Неудивительно, что телемастер был для них кем-то вроде Миклухо-Маклая. Это была славная эра докомпьютеризации и доцифровизации, поэтому весть о моём приезде без сбоев и зависаний мгновенно облетела всю округу. В этом колхозе я бывал по нескольку раз в году, и каждый раз кроме первого я брал туда лишь походный ремонтный чемоданчик и набор запчастей. Понятно, что к вечеру рабочий барак был полон ходоков, прибывших на грузовиках, мотоциклах, тракторах и даже на лошадях. Печь весело потрескивала дровами, мои спутники и сами уже были в дрова, ошалев от гостеприимства и моей популярности в данной местности, а так же от обильного угощения в основном медовухой, домашними пирогами, творогом, мясом и курами. Так что на ближайшую неделю голодная смерть им не грозила. Если только от обжорства.

Утром в силу возраста я встал огурцом, выбрал сравнительно трезвого тракториста и отправился в путь, обещав своим мужикам баню в субботу и моё недельное отсутствие передал их с рук на руки бригадирше под опеку. За нами последовал караван жаждущих телевизионной культуры из тех, кто смогли подняться, конечно. Кочуя от дома к дому, от деревни к деревне, я восстанавливал сельским труженикам второе благо цивилизации. Остальные из нашего кортежа почтительно толкались в сенях или вообще торчали на улице, восстанавливая здоровье и стараясь не шуметь, чтобы «не мешать мастеру». Они чуть ли не с благоговением наблюдали за моими магическими действиями, в результате которых мёртвый телевизор вдруг начинал не только говорить, но ещё и показывать! Каждый раз это сопровождалось неподдельным изумлением. А, когда мне удалось оживить телевизор, который не смог починить какой-то Митька Тряпкин аж из самого Пошехония, то я вообще поднялся в их глазах чуть ли не до тотема племени, чуть ли не до священного животного!

Одно только тормозило мой вояж — это местная неизменная традиция немедленно обмывать радостное событие у земляков. Меня каждый раз намеревались напоить, но я нашёл хитрый способ отлынить. Оставшимся необслуженным из сопровождающих я на пальцах объяснил, что пока я пью, их собственные телевизоры будут погашены. Тем более, что обладатели транспорта, заимев работающий телевизор, навсегда застревали у экрана. И от меня отстали. К концу недели ремонтный обоз совсем иссяк, и я вернулся в Назарково.

Мои приятели, опухшие и помутневшие от недельной пьянки, без энтузиазма восприняли это известие. Утром я чуть ли не насильно поволок их в Тарсипово. Это была деревенька на три двора, и жило там три семьи соответственно. Семья Соболевых — самая большая. Дядька Миша — основная рабочая сила деревни. Конюх, животновод и полевод одновременно. Его дети, уже известные вам по прежним рассказам Юрка, Олюшка и Санко. Дядька Саша Беляков — механизатор без ноги. Со своим деревянным протезом, выкрашенным в щегольской зелёный цвет он без труда управлялся с колёсным, гусеничным тракторами и с льноуборочным комбайном словно Маресьев. И семья Афониных — Галя с Серёгой. Они даже не были в колхозе, а перебивались сдачей грибов, ягод и орехов. Хотя Серёга иногда подрабатывал в колхозе в страду. Юрку Соболя я недавно женил, будучи свидетелем на его свадьбе, и он с женой уехал…. в Переборы! То есть он жил на моей малой Родине, а я оказался на него! Олюшка тоже подалась в Рыбинск. Остался один Санко.

С приятелями мы обошли все три дома. Колян оказался неплохим часовым мастером, а потому и на его долю работы хватило. Я традиционно оживлял телевизионную технику. Андрюха с Санко топили баню. Санко со времён нашей последней встречи возмужал. Шестнадцатилетний паренёк, он больше смахивал на здорового мужика. Вообще-то в деревнях рано взрослеют и быстро растут. Идеальная экология и здоровая натуральная пища делали своё дело: кому в рост, кому в корень. Санке пошло и туда и сюда.

Ну вот и банька поспела! Ароматными вениками мы выколачивали из себя недельную дурь, поддавая жару на каменку. Словно порошком мы отстирывали с себя остатки альдегидов и тяжесть с головы. Совершенно разомлевший, я без страха вышел на улицу, как рядом с собой услышал девичьи голоса. Тут же проворно спрятался за дверцу так, что сверху торчала лишь голова, а снизу одни ноги. Дело в том, что баня стояла посреди деревенской улицы, давно потерявшую свою направленность. Заросла бурьяном и лопухами. Вместо центральной дороги была лишь извилистая тропинка. Девки шли из магазина соседней деревни в свою через Тарсипово. Они несли сумку вина и через это были в чрезвычайном возбуждении. Одна втолковывала подруге: «Да ну их к чёрту этих парней! Напьются и ничего не могут. Толи дело мужик: отдерёт, как отстирает!» Говорящую я не видел, но ход её мыслей мне понравился. Как оказалось это были студентки медучилища из Рыбинска, и завтра они уезжали. Ну а сегодня — отвальная! Всё это мне поведал Санко, уже давно проторивший к ним дорожку. До амурных дел у него не доходило, и он надеялся на меня.

Медички жили в здоровенном пятистенке с хозяйкой-бабкой. Остатки группы числом с полудюжины жило в доме напротив. Часов около восьми я с Санко, прихватив гитару, с энтузиазмом и предвкушении скорой выпивки и всего остального уже весело шлёпали по грязи тропинки, ведущей к реке. Деревня медичек принадлежала другому колхозу. На утлой душегубке как-то не перевернувшись мы преодолели речушку и по косогору поднялись в деревню. Хозяйка-бабка сначала восприняла было меня в штыки, но моё обаяние сменило её гнев на милость, а, когда я практически одним ножом оживил её большой и сравнительно новый телевизор, то она и вовсе выпала из реальности, приникнув к голубому экрану. Студенток тоже поразило такое быстрое завоевание хозяйкиного пиетета. Все девки были мои. А наличие гитары и всех парней делало моими. Причём моя техника владения инструментом и отличные вокальные данные не оставляли претендентам на роль лидера никаких шансов. Уже искушённый в искусстве конферанса и тамады, я рулил весельем с ловкостью эквилибриста: обращался к девкам вежливо «милые барышни» (и каждая воспринимала это на свой счёт!), шутил безобидно, ни к кому лично не обращаясь, ровно и приветливо с вниманием разговаривал как с явными красавицами, так и с дурнушками. Красавицы от этого были подстёгнуты ревностью, а дурнушки воспряли, считая что ничего ещё не потеряно. Не частил, но и не тормозил с тостами…. Кароч, через час все были влюблены в меня и вполне готовы дерзнуть.

Первой дерзнула староста группы. То ли привычка лидера, то ли первая окосела… Так-то ничего себе — вполне миловидная, но масса, габариты!!! Я тоже был дунувши, но не настолько же! Потом словно открылся ящик Пандоры. Граждане Содома и Гоморры стыдливо отводили бы глазки, наблюдая за этим безобразием. Все словно с ума посходили, какая уж там романтика! Ошалевшие девки словно озверели! То ли я их драл, то ли они меня — сейчас как вспомнишь-так вздрогнешь. Чесс говоря, я и не ожидал, что эти несовершенно взрослые, с виду маменькины дочки могут быть такими неистовыми. Дальше пошло как у кота, упавшего в бассейн со сметаной: уже не до жиру — живым бы выплыть! Спас меня Санко.

Он мирно спал под столом честным пьяным сном. Проснувшись по нужде и будучи в шоке от увиденного, мигом протрезвел, но панике не поддался (что значит здоровая деревенская пища!), а, втихую собрал мою одежду и вынес её на крыльцо. Затем позвал меня якобы выпить, тайком провёл вокруг русской печки и через кухню вывел меня в сени, а потом и на улицу. Выйдя на крыльцо, он первым делом накинул на дверь навесной замок. Морозный воздух привёл меня в чувство. Я мигом оделся, и мы почти бегом, позабыв гитару, направились к реке. Он перевёз меня, показал дорогу к Назаркову, а сам направился обратно. Я лицемерно пожелал ему удачи, посоветовал беречь себя и взял ноги в руки, благодаря Бога об удачном избавлении. Если бы я знал, как мне далеко до избавления!

Наезженная дорога шла через деревню Овинчищи. Это была деревенька из двух дворов — семьи егеря и дома его родителей. Не смотря на редкий дождик, чередовавшийся со снежной крупой, грязь под ногами была подмёрзшая и пружинила при каждом шагу.

Я бойко продвигался вперёд. Уже километра за полтора светились редкие огоньки Назарково. Вдруг сзади у Овинчища я услышал вой! Сначала не обратил внимания — думал: показалось. Потом под этот вой забрехала собака егеря. И тут я вспомнил, что в балке у ручья Ракоболь есть волчье логово. Я спрашивал у егеря, почему он не прикончит их, ведь балка была метрах в ста от Овинчищ? На что тот отвечал, что близ логова волки не охотятся. Так что его скотина была в безопасности. Тем более, что в балке жила только одна волчья семья, и волчица на лето сделала помёт, а под зиму волк должен уйти из семьи.

Вой продолжался, и я трезвел прямо на глазах. Кругом было льняное поле — ни куста ни деревца. Сзади жёлтым огнём горели пара глаз. Хорошо хоть, что снопики не вывезли. Выдергали, в снопы связали, а не вывезли! Бригадирша говорила, что смысла нет: стоит копейки и даже бензин не всегда оправдает, да и сушилка зерном забита. Я подобрал один снопик, поджёг и словно факел поднял над собой аки Данко. Оглядываясь, я заметил, что под светом «факела» уже несколько пар жёлтых глаз. В голову лезли дурные мысли: «почему глаза жёлтые — печень что ли шалит?», «а папаша их уже смотался, или остался алименты платить?», « а что для меня было бы лучше: чтобы девки разорвали, или волки?». Решил, что лучше всё-таки волки. Усилием воли так и не дал себе сойти с ума. Волки преследовали, но не приближались, хотя и не отставали. До деревни