Марибздель к бабке в деревню приехала.
Почему к бабке, спрашиваете? И в деревню?..
Ну, во-первых, потому что здесь красиво очень. Одна улица, которая будто бы сшивает две половинки деревни. А дома все окошечками на ту улицу стоят да и смотрят. С весны до зимы она вся жёлтенькая, мелким песочком присыпанная. Оттого даже в саму распутицу, от песочка этого самого, здесь всегда чистенько и небездорожно. Зимой же – снежок. И тоже хорошо. И опять чистенько.
Во-вторых, только бабка звала её настоящим именем «Маруся». Кирилл – «Марихуаной». Что? Кто такой Кирилл, спрашиваете? Так отец это. Её будущего ребёнка отец. Она с ним ещё год назад познакомилась, как только в область приехала. А приехала потому, что мать её из дому выгнала, когда очередной её муж стал к Машке приставать. А мать решила наоборот, что это Машка к нему.
Кирилл ещё на вокзале подошёл к ней да и говорит: «Привет. Чо, приехала? А жить есть где?»
Когда Маня головой мотнула, в смысле, «нет», он рукой махнул и говорит: «Пойдём…» Так и привёл к себе. У него целых две комнаты в коммуналке было. А постель одна только. Потому ночью они и легли вместе. Ну, и так всё случилось. В первый раз. Для Машки в первый раз, потому что ей было-то шестнадцать всего. А Кирилл – старый уже. Ему двадцать семь.
Назавтра он Маню на хлебозавод отвёл, и там она работать стала. Тестомесом. Через полгода девки, ну, и бабы, конечно, тамошние и сказали ей, что эт она не уставать стала от работы, а просто беременной сделалась. Вечером Маня Кириллу об этом сказала. Он в это время картошку ел, из сковороды прям, которую ему Маня пожарила, а рядом деньги, зарплату свою, положила, как обычно. Сказала, значит, тихонько так. Он картошку доел, деньги забрал и говорит: «Ну и вали тада отсюда…»
И Маруся «свалила». К матери поехала. Это мать и придумала для Маши имя «Марибздель», когда та ещё в школу ходила.
Ага, приехала, значит. Заходит. А у матери дым коромыслом – гостей полна хата и муж новый, Костик. Он моложе Кирилла, а слабеньким оказался. Пьяный, наверное, потому что, и сразу к Мане приставать стал. Ну, пьяный же. Она в рожу ему дала, один раз, он и уснул прямо сразу, на кухне.
Вот тогда Маня, не прощаясь, от матери ушла и к бабке поехала.
Приехала. И села у ворот, на лавочку. Сидит, значит, думает, а вдруг и к бабке нельзя. Но не страшно ей. Соображает себе: поеду тогда назад в область, там в больницу санитаркой устроюсь, а им, санитаркам, тоись, комнату при больнице дают. Там же и от ребёночка избавиться помогут. На кой он Мане-то нужен, ребёночек этот?
Бабка из калитки вышла, Марусю увидела и говорит: «Чо расселась-то здесь? Сидит, главно, позорит меня на всю деревню, как бесприютная. Заходи, давай, в избу!..» Когда Маня встала, бабка сразу всё поняла: «О! Да вас, никак, двое скоро будет!..»
Маруся растерялась и что делать не знает. Тогда бабка и говорит: «Чо опять не так? Обои и заходите!.. У меня как раз щи ещё горячие, только сама отобедала».
И зашла Маня. И руки под рукомойником во дворе помыла. И за бабкой в дом вошла. А та сразу внучку свою непутёвую кормить начала. Щи пересоленные были, кажется. Или это потому, что Маня плакала прямо в тарелку. Кто его знает.
Ночью, когда уже спать угнездились, Маруся в темноте (потому что не так страшно в темноте-то!) спрашивает, а жива ли ещё бабка Ведониха, которая всех местных лечила, и теперь вот Мане, наверное, от ребёночка «вылечиться» поможет.
А бабка как закричит из темноты прямо:
«Ишь чего удумала, приститутка малолетняя! Я тя «вылечу»! Сама вылечу! Возьму вон коромысло и так лечить буду, пока оно не распрямится, а потом в другую сторону не выгнется!..»
Маруся испугалась старухиного гнева и сразу спать начала.
А назавтра ела хорошо и днём опять спать легла.
И на послезавтра – так же.
Перед тем как родить уже, так же, вечером, в темноте, бабке и говорит: «Я, баб, рожу и уеду от тебя. Снова в область. К Кириллу вернусь…»
Бабка возиться начала. Встала со своей кровати, подошла к Маниной и прямо в нос ей дулю, из корявых пальцев свёрнутую, сунула: «От тебе, а не Кирилл твой! Приститутка!!.»
И с завтрашнего дня, когда случалось старухе по какой-нибудь нужде из дому отлучаться, она Маню на замок запирать стала.
А уже к зиме ближе, в сентябре, тоись, Маруся и родила. Девчонку. Да хорошенькую такую, с волосиками льняными и глазками голубенькими. Вылитая, прям, бабка получилась, только маленькая. И без морщин совсем. Старая Ведониха новую жительницу планеты Земля и приняла. По телевизору говорили, что ещё к зиме поближе нас, людей, тоись, будет восемь миллиардов жить. Вот, значит… И одна из них – Манина дочка. Бабка её Светой назвала, чтобы прервать цепочку нехорошую, а то и сама она – Мария, и мать Марусина – тоже Машка, ну и Машка – Машка…
Пусть хоть Светке повезёт.
… А когда через неделю бабка из магазина пришла и хату отомкнула, то сразу услышала, как Светка кряхтит. А кряхтит, потому что замёрзла. Лежит на кровати голенькая, а в окне напротив прямо стекло разбито, и Машки нету. Да и что с неё, «приститутки», взять-то ещё!..
|
Сколько таких Машек в нашей стране! - детдома заполнены теснее, чем в войну...