Моя персональная тройка лидеров

             

Я отработал в школе сорок три года. Но после инфаркта, случившегося однажды летом, больше туда не вернулся. Почему, спрашиваете?..
Ну, во-первых, потому, что восстановление шло очень медленно, и я ещё долго казался себе манной кашей, налитой в презерватив. А во-вторых, слава Богу,  хватило ума понять, что наступило и у меня то самое профессиональное выгорание, о котором столь часто говорят в последнее время. А в нашем великом деле формирования будущего нации (так я до сих пор искренне считаю, поверьте!), как и у актёров, нужно уходить вовремя, чтобы не вызывать сочувственных вздохов у своих бывших учеников: а знаете, каким он был…
В последние годы у меня уже училось несколько человек, бывших «ушастыми копиями своих родителей». Откуда их родителей, спрашиваете, я знал в детстве, когда и они были «ушастыми»? Они тоже у меня учились.
А незадолго до инфаркта встретил на улице Светку Смирнову. Катила она перед собою коляску, в которой  копошился и орал младенец. Я чуть не умер. Знаете, почему? Да потому что Светкина мать Маруся у меня училась. Потом – Светка. И уже жил на земле тот, кто собирался прийти опять в мою школу, чтобы у меня в классе сидеть за партой.
Как-то (теперь, на пенсии, много свободного времени) я посчитал, сколько  же учеников прошло через мои руки, сердце и душу за эти годы. Получилось, около полутора тысяч…
Не очень много, правда? Только не забывайте, что мы, те, кто стоит за учительским  столом, «товар-то  штучный выпускаем». Это, знаете ли  (я имею в виду – выучить одного человек), «посильнее, чем «Фауст» Гёте».
Сейчас, когда кого-то из своих учеников иногда встречаю на улицах нашего большого города, то одних узнаю лишь по улыбке, которую они несут мне навстречу. Других помню даже по именам. Но есть трое, которые удостоили меня чести быть рядом с ними и их учить в самое разное время, которыми горжусь невероятно.

1)Боря
Он был хоккеистом, то есть, учился в спортивном классе, и все пророчили ему великое хоккейное будущее. А он сразу же, как только пришёл ко мне в класс, «выпучил» на меня глаза и уши и два последних школьных года с меня их не сводил. И читал, читал, читал страшно много, а потом расспрашивал меня, расспрашивал и расспрашивал. Когда окончил школу, то бросил хоккей, потому что поступил в тот же институт, который в своё время окончил  я, и начал учиться у тех же самых преподавателей, что учили меня и к чьим пьедесталам в душе своей я всю жизнь стремился дотянуться. Но так и не получилось, скорее всего…
Так вот, Боря. Его родители так не хотели, чтобы он расстался со спортом, что папа, вместе с сыном, даже приходил ко мне домой для серьёзного разговора. Помню, меня совершенно потрясла тогда взрослость Бориса, который сказал отцу: «Хоккей – это серьёзная работа. Филфак – работа ещё более серьёзная. А двух работ, чтобы было хорошо на обеих, я, папа, не вывезу…»
И – всё. И начал «вывозить» одну. Ту, которая «ещё более сложная». И окончил. И с красным дипломом (здесь он меня превзошёл! Чем  несказанно горжусь!!) И совершенно блистательно начал работать в школе.
Но в это время страна наша раскрошилась на осколки разной величины, и всем стало не до школы. Её как бы забыли в суете обрушившихся на всех глобальных проблем. А у Бори была уже семья. И её нужно было кормить. И пустился он вплавь по мутным водам бизнеса. Так до сих пор и плавает. Мы редко видимся. Но я по-прежнему люблю его и очень им дорожу…
2)Попова
Её звали, кажется, Марина. Но точно не уверен, ибо с первого дня, как только мы повстречались, стала она для меня Поповой.
А Попова – это вулкан, тайфун, бульдозер! Она хотела делать всё. И знать – тоже всё. Потому и окончила школу с золотой медалью. А прежде чем её, школу эту самую, окончить, она писала мне сочинения по тридцать шесть листов (там не было и тени пустой болтовни при этом!), выпускала раз в две недели гигантскую школьную стенгазету (современным школьникам это неведомо), каждого выпуска которой ждала вся школа. Занимала все первые места на выставках рукоделия (научилась ради этого вязать крючком) и художественной самодеятельности. Она великолепно пела. С тех пор слово «Попова» стало для меня метафорой, означавшей высшую степень качества. Если кого-нибудь из последующих учеников я хотел похвалить, то говорил ему: «Ну, ты прямо, как Попова!..»
После окончания школы она, узнав, что в другом конце нашей гигантской страны мой брат преподаёт в консерватории, отправилась туда, сказав: «Отлично! Поучилась у одного брата, теперь поеду к следующему…» Проучилась полтора года и сорвала голос. Уехала жить в Ленинград (так тогда ещё назывался Санкт-Петербург) и там вышла замуж. Совершенно счастливо, ибо одарила мужа своего троими детьми…
Несколько лет назад я оказался в её городе и уже через пару  часов после приезда сидел в её большой квартире. А Попова потчевала меня жареной корюшкой и рассказывала, рассказывала о своих замечательных детях и изумительно талантливом муже, которым теперь она служит так же самозабвенно, как когда-то училась.
3)Никитка
Он пришёл ко мне долговязым, худеньким и очень похожим на верёвочку, украшенную копной русых волос сверху и гигантским кадыком на шее. Все прочили ему великолепное будущее в области точных наук, однако и моё внимание  он вскоре обратил на себя какой-то необычайно взвешенной глубиной суждений. Когда он учился в десятом классе, я как-то сказал на уроке, что мы не имеем права говорить о том, что русская литература – величайшая литература в  мире, ибо для подобного утверждения должны столь же свободно, как русским , владеть  и английским, французским, испанским языками, чтобы читать  великого Диккенса, Бальзака и  Сервантеса не в переводах, а в оригинале….
… Сейчас Никитка мой служит в одном из посольств нашей страны и свободно изъясняется, пишет и читает на двенадцати языках. Недавно мы с ним виделись. Он напомнил мне тот самый урок, который стал  для некого «важнейшим толчком в жизни» (он сам так сказал, не я!) А потом добавил: «Вы были совершенно правы, учитель! Шекспир на староанглийском звучит совершенно божественно. Жаль, что его соотечественники читают  его
(ну, те, конечно,  кто читает! Не Лиз Трасс или Борис Джонсон, разумеется!!.) лишь в переводе на современный  английский  язык.

Я стал старчески многословен. Прошу прощения как у тех, кто прочтёт, может быть, эти строки  так  и у тех, о ком упомянул  автор в своём эссе. А ещё: простите меня те, кто оказался за рамками этого маленького повествования. И дай вам всем Бог Любви, Здоровья и Счастья…