Утром, толкнув дверь, ведущую в коридор нашего цеха, я увидел сидящего в середине его кота. Вообще-то на заводе хватает всякой живности: мыши и крысы, кошки и коты, бездомные собаки и даже зайцы, обитавшие в кустах дальних закутков заводской территории. Это не беря в счёт прочую, в основном орнитологическую составляющую нашего промышленного зоопарка. Утки зимовали на фонтанах охлаждения заводской ТЭЦ, чайки вили гнёзда, откладывали яйца и высиживали птенцов на крышах корпусов. Дрозды и клесты залетали сезонами оборвать рябины или пошелушить шишек уже вырождавшихся голубых елей. Синицы и воробьи хватали по мелочи, украдкой. Ну и конечно голуби, галки и вороны — главные городские мусорщики — куда же без них!
Кот сидел и настороженно следил за моим приближением. Шагов за десять он с недовольным видом чуть ли не ползком полез в узкую щель под распашными дверями цехового парового узла. Я лишь мельком обратил внимание на замызганного, похожего на бомжа доходягу. В каждом цехе было много котяр той или иной меры задрипанности, исходя из их кошачьей судьбы и места обитания. Одни жили в кладовках и подсобках, другие — на производственных антресолях и даже между станками! Всё зависело от меры терпимости к ним цеховых работяг и рациона питания. Часть из них ходили обедать к задним дверям заводской столовой, других подкармливали сами рабочие — в основном одинокие сердобольные женщины. В общем-то, в сравнении с бездомными им жилось не так уж и плохо! Не то, чтобы процветали, но даже могли размножаться, не переходя, однако грань кошачьей демографии. Этого кота звали Васька. Вернее, так назвала его Тимофеевна — пожилая кладовщица спецодежды, когда впервые увидела. Она же добровольно взяла на себя роль кормилицы своего нового подопечного. До этого в паровом узле уже жила кошка Мурка. Тимофеевна резонно полагала, что ещё один кот её не объест, а Мурке как-никак веселее будет! Водопроводчик Тимофеевич — полноправный владыка парового узла был незлобный алкоголик. Не агрессивный во времена запоев, он отнёсся к появлению нового жильца с философским безразличием. В конце концов, это всего лишь кот, и, втихую попивать он лично ему не мешает. И даже по пьяной лавочке, когда получил из кладовой новую телогрейку, после «обмывки» оной решил старую презентовать Ваське. Так сказать: «с барского плеча»! Ваську этот подарок возмутил до глубины души. Телогрейка вся лоснилась от солидола и была запачкана гудроном, но лежать на пыльном бетонном полу было холодно и жёстко, и потому Васька снисходительно, словно сделав одолжение, соблаговолил принять подарок. Его неприязнь к людям и лично к Тимофеевичу ещё больше возросла: «Вот алкаш-сволочь! Жалко гаду было новый фофан мне отдать!», - думал Васька, и кончик его хвоста раздражённо постукивал по стёганой вате.
С появлением Васьки в цехе связано почти мистическое предание, которое впрочем, лично я склонен считать местным фольклором. Как-то начальник нашего корпуса, раздёрганный заводскими интригами, под горячую руку разнёс своего заместителя. Следующим утром тот пропал, а в паровом узле появился Васька. Зама искали и на работе и дома — как сквозь землю провалился! Васька же сохранял загадочное молчание. Скажете: совпадение? Ну что же… очень даже может быть! Я лично ни на чём не настаиваю и ни на что не намекаю. А кошачья жизнь Васьки текла дальше год за годом! Какая из девяти — кто знает? Тимофеевна регулярно таскала на работу колбасу и котлеты. Васька их не любил, но со всей благосклонностью потреблял свою долю за обе щеки, а в выходные даже отнимал у Мурки её запас рациона.
Она была кошка не строптивая и молчаливая. Мурка безропотно отодвигалась, когда Васька с чувством собственной правоты отнимал у неё котлету или кусок колбасы, послушно зализывала ему рваные уши или хвост после стычек со здоровяками, жившими при заводской столовой, покорно приседала на корточки и поднимала хвост по одному лишь его взгляду, когда тому приспичит справить нехитрое кошачье дело. Васька не любил и презирал Мурку за эту её философию терпилы, но не пользоваться своей сожительницей уже не мог — словно барин крестьянкой. Он подспудно понимал, что грязная драная кошка — это всё, чего он добился по жизни, всё, чего он стоит. И от этого всё больше презирал Мурку и всех окружающих, считая их виной его судьбы. Мурка периодически приносила до четырёх-пяти котят, и Тимофеевна с неизменным постоянством топила их в ведре. Но по доброте душевной обязательно в тёплой воде, чтобы им тонуть было не холодно. Иногда по ночам, когда Васька дрых, развалившись на тёплом мягком ватнике, Мурка беззвучно плакала в дальнем уголке парового узла по своим деткам, по постылой и нестерпимой своей жизни. Впрочем, другой она не знала, а потому даже и не могла помышлять об иной. Временами Тимофеевич в приступе пьяной нежности брал Мурку на колени и поглаживал ей шёрстку: «Трёхцветная ты моя!». «Тоже мне «трёхцветная»! - брезгливо морщился Васька — рыжая от ржавчины, а чёрная от сажи. Своего-то белого — чуть!» К Тимофеевне он относился с той же брезгливостью: «Раскормила себя — сзади так свинья свиньёй, только что о двух ногах! И за что только ей человеческий облик дан?» - с досадой думал Васька о своей кормилице. « Мурка, Васька! Что, дальше у рабочего быдла фантазии не хватает, кроме как на эту банальщину? А может быть я — Васисуалий или Виссарион? Вот же дура старая!» Однако молодые, стройные и длинноногие сотрудницы цеха с гладкими руками и ухоженными ногтями брезговали даже погладить Ваську, не то, чтобы кормить. Их он тоже считал дурами и воображалами.
Однажды осенью Васька решил познакомиться со Стрелкой — дворнягой, жившей при охране. Она считалась среди заводских животных аристократкой. У Стрелки было своё спальное место в их бытовке, и даже собственная миска вместо пищевого контейнера для полуфабрикатов из каких обычно кормили почую заводскую животину. И, как апофеоз привилегированного положения — собственный кожаный ошейник, украшенный надраенными латунными бляхами, сверкающими на солнце! Бомонд! Элита! Этот статусный раритет конфисковали вахтёрши у какого-то растяпы, изготовившего его для своего любимца, да попавшегося с ним на проходных. И вот теперь Стрелка гордо вышагивала вместе с патрулём по заводу в сдрюченном у другой псины ошейнике и громко лаяла с целью привлечь внимание к своей обнове. Едва только Васька сделал несколько шагов навстречу, как Стрелка прекратила лаять, и, оскалив клыки, молча помчалась навстречу коту. Её намерения были более, чем прозрачны. Васька пулей взлетел на дерево. «Ну и дура! Шалава, сука приблудная! Больно-то мне нужно водить знакомства с всякими уличными дворнягами!» - думал Васька, раскачиваясь на макушке под холодным октябрьским дождём.
Пожалуй, всё же была у Васьки одна особь, к которой он относился если не с пиететом, то, по крайней мере без раздражения. Это Лидочка — диспетчер соседнего цеха. Лидочка была нестарая и даже внешне нестрашная, но почему-то по жизни одинокая, без детей. Она напоминала задроченную школьную училку начальных классов с побитым взглядом жены алкоголика, брошенной им самим. По ночам во время дежурств Лидочка не включала свет в диспетчерской, и потому невзрачный облик Васьки не нарушал её эстетического равновесия. У неё всегда было заготовлено для кота: либо кусок варёной курицы, либо жареной рыбки, либо остатки студня. Она позволяла Ваське забираться на свой письменный стол, когда по ночам смотрела сериалы по полулегальному телевизору, спрятанному в углу диспетчерской. Левой рукой она вытирала слёзы от переживаний за героев мыльной оперы и от жалости к себе самой, оставляя на лице разводы от дешёвой туши для ресниц, а правой истово гладила Ваську по затылку и холке. Это было ужас до чего приятно, и Васька через минуту проваливался в сон. К его досаде сегодня опять приснился надоевший кошмар, снившийся не то, чтобы часто, но уж как-то слишком явственно — словно он когда-то имел место в его жизни. Какой-то нестарый блондинистый мужик, похожий на артиста, с красным от гнева лицом орал на него, как на мальчишку: « Ничего тебе доверить нельзя! Ты не инженер — ты тупица и лодырь!!! Уйди с глаз долой, чтобы я тебя больше не видел!» Затем — темнота… И, когда эта темнота начинала рассеиваться, то сквозь неё проступали контуры парового узла…. Васька вздрогнул и проснулся. Рука Лидочки продолжала поглаживать ему затылок. По телевизионной рекламе показывали штатовский кошачий конкурс. Хозяйка таскала на руках свою белобрысую расфуфыренную питомицу. Шерсть у кошки была так длинна и начёсана, что сама конкурсантка казалась размером в два раза больше её натурального. Васька равнодушно смотрел на экран. « Ничего особенного! Если той поднять хвост, а мне завязать глаза, то, пожалуй даже Мурка этой пиндосовской шкуре сто очков вперёд даст!» - успокоенный этими мыслями, Васька снова уснул...
