(фанфик по роману В. Липатова "Ещё до войны")
Когда материна сестра тёть Оля умерла, то соседи прям сразу ей и позвонили, матери, то есть. Что вот, дескать, скончалась скоропостижно и надо бы похоронить, да и с дочкой Олиной чё-то решать тоже надо…
Мать тут же и поехала, утром прямо. С работы тоже по телефону отпросилась.
И – всё. Не было её дома пять, значит, дней. Только каждый вечер отцу звонила. Сам-то он мать не беспокоил, знал, что дел там у неё невпроворот, но каждый вечер садился за стол и клан перед собою телефон, ожидая, когда же мать позвонит. А когда оживал телефон и начинал «терлиликать», он подскакивал, прям как на уроке, когда спросят, и в сени выходил, чтоб пацаны не мешали, дети, то есть. А чё им, Сеньке с Венькой, мешать-то? Поди понимают, что дела в семье творятся серьёзные, ведь не маленькие уже: Сеньке двенадцать, а Веньке вообще даже и целых тринадцать лет!
Отец поговорит в сенях по телефону с матерью, заходит в дом, брови в кучку собирает и усы топорщить начинает:
- Так, значит, мужики! Мать сказала окна в большой комнате перемыть. Пошли, стал быть, приказ исполнять.
Ну, и чё объяснять-то? Сенька с Венькой сразу по большой кастрюле берут, тряпки там, а отец газеты старые мять начинает, чтобы потом этими мякишами окна насухо вытереть.
А в последний день перед приездом матери с похорон отец, после переговоров, в дом зашёл и сказал, чтобы Сенька с Венькой полы мыть начинали, а сам он пойдёт борщ варить, приезжают завтра патамушта. А кто «приезжают», так и не сказал…
… Всё. Приготовились. На следующий день ждут все трое мать свою, значит, и ещё кого-то. А она и приехала. Не одна, конечно, как и обещалась! Девчонку с собой привезла, тёть Олину дочку. Ей четырнадцать уже, прям как тётка взрослая, а не сестра Сенькина с Венькой. А зовут её, знаете, как? Аж робость берёт от такого имени: Ли-ли-я! Ага, прям так вот, как цветок!
Стоят, значит, на пороге, с ноги на ногу переминаются, а мать потом и говорит:
- Чё, дочк, стоишь-то? Проходи, знакомься. Это дядя твой (ну, теперь папой, стал быть, будет), Степан Ильич вообще-то его зовут. А эти два орла – братья твои, опора, значит, и надежда для тебя – Семён с Веньямином.
И уже, обращаясь к сынам, добавила:
- Глядите мне девку-то! Если кто её из чужих обидит, с вас три шкуры спущу!..
А за кого там три шкуры-то драть?!.
Если б вы ту сестру видели! У них в семье все крепкие такие, с толстыми ногами, которые на земле будто бы даже не стоят, а за неё, за землю, тоись, держатся. Руки толстые и тоже крепкие. А у кого, у отца или матери, крепче, и не скажешь сразу-то. В плечах все в семействе широки и крепки, в задах – то ж самое…
А эта стоит, главно, тощая, длинная. И главная длиннота у неё от ног происходит: худые и прям сразу после головы расти начинают. Не сестра, а селёдка какая-то. Про «селёдку» эт Сенька придумал и Веньке сразу шепнул, а тот согласно закивал в ответ.
Так вот и появилась в доме Усольцевых «ещё ( слава те оспидя!) хоть одна женщина», - эт мать так теперь говорила.
А Селёдка оказалась прям даже и ничего вообще-то! В школе училась хорошо. Да что там – «хорошо»! У Сеньки и Веньки аж рты открывались и сопли течь начинали, когда они в её дневник заглядывали: каждый день – по три-четыре оценки. Иногда четвёрки, а так всё «отл.» да «отл.».
По дому делать Селёдка всё умела, даже петли на мужицких рубашках, если обмахрятся, обмётывала хорошо и быстро.
А ещё она «пироженные» пекла! Да таки-и-и-е!! «Наполеон» называются!!! Если и есть большая вкуснота где-нибудь, так это только на Луне, и то, с той стороны, которую с Земли никогда не видно…
С уроками братам она тоже помогала. И не обидно совсем даже это делала, а просто объясняла, а потом говорила, что они уже и без неё сообразили, просто обдумывали.
Ну, они за это Селёдку свою тоже берегли. Очень. По субботам на дискотеку её водили, и если кто пригласить Селёд…, то есть, Ли-ли-ю на танец хотел, то они сначала вперёд выходили, держали руки в карманах и претендента разглядывали. Потом только, если оказывался, по их мнению, подходящим, расступались и допускали до сеструхи.
Если кавалер решался после танцев вечером пойти её провожать, то браты, чтобы не препятствовать личной жизни сеструхи, шли немножко сзади, всё так же заложив руки в карманы, и глаз с впереди идущих не спускали.
Возле дома браты делали «отсутствующие лица» и заходили в калитку, а Селёдку с кавалером оставляли на улице… Ну, чтоб поговорили там о разном…
Когда однажды она что-то там уж очень долго не возвращалась, браты, не выдержав, за калитку-таки вышли. Сеструха сидела на скамеечке и… - плакала! Сенька с Венькой, как два молодых коршуна, сели по обе стороны от неё и будто бы даже крыльями её накрыли:
- Лиль, а Лиль! Он чё, обидел тебя?..
- Целоваться полез?..
- Убью гада!.. – эт темпераментный Венька крикнул и уже привстал с лавочки, чтобы идти убивать негодяя, покусившегося на честь «ихней» Селёдки. Сенька последовал за братом.
И тут Лилька их остановила:
- Нет, мальчики! Не приставал. Сказал просто, что у меня ноги слишком длинные и что прожить с такими в деревне нельзя – сломаются быстро…
- Говорю же – гад! – Сенька сказал.
И снова братья вознамерились отправиться в погоню за оскорбителем.
И тут снова Ли-ли-я заговорила:
- Куда-а-а? Назад! Сидите возле меня. А я, я сама потом разберусь…
… И сели браты на лавочку по обе стороны от сеструхи…
… Случаются в жизни мужчины, которые женщин слушаются…
|