Ее рассказ запомнился мне надолго. Простая, уже немолодая женщина с Брянщины рассказывала о событиях далекой войны.
–То, что показывают в фильмах, лишь полправды. Не все покажешь. Вот я, малообразованная, и то понимаю, что не обо всем говорить можно. Политика, значит, такая. Да и как все покажешь? То, что мы видели, пережили… оно ведь: если кто слабонервный, и заболеть при виде подобного может.
– Вы о зверствах немцев говорите, тетя Дуся?
– Да нет, немцы у нас не так зверствовали, приходили, уходили. Стреляли – они в нас, наши в них. Поначалу, чего уж греха таить, вежливые фрицы были. Особенно один мне запомнился, молоденький такой. Все «битте, битте», говорил. Это по-немецки пожалуйста. А что «битте»? Бить тебя надо, вот это по-нашенски. Хуже немцев мадьяры были. Мы так венгров называли. Вот эти звери были настоящие. Никакого тебе «битте». Девоньки вы мои, если бы только знали, чего мы от них натерпелись! Они наших пленных солдатушек живьем жгли. Поколют штыками и полуживых еще кинут в ямину. А ямину ту забросают соломой и подожгут. Никого не жалели. Ни баб, ни грудных детей. На моих глазах у соседки из рук ребенка вырвали и на штыки. А сами гогочут. Скот угоняли, а кто сопротивлялся, прикладом по зубам и головой в печку. Мы со страху от них по погребам прятались. Нашу деревню разграбили, дотла сожгли. Уже после войны солдатушки возвращались: ни кола, ни двора. Одно пепелище. А где семья? Бог весть. Кто убит, кто в рабство угнан. Я с тех пор больно этих мадьяр не люблю. И когда моя внучка по комсомольской путевке поехала в Венгрию, недовольна была. Да разве ж молодежь нас спрашивает! Приехала, говорит: бабушка, они теперь наши друзья. А я про себя думаю: как же быстро злейший враг другом стал. Не к добру. Предадут при первой же возможности. И ножик в спину воткнут. Может, я чего и не понимаю в большой политике, но опыт житейский имею. И случись такая возможность вновь придти на нашу землю, тот же звериный оскал покажут, вы уж мне поверьте.
Этот рассказ вдруг вспомнился незадолго до того, как выпала возможность на майские праздники посетить Венгрию по туристической путевке. Иллюзий не было никаких. Самый верный союзник фашистской Германии. Странно было бы ожидать, что венгры будут раздавать георгиевские ленточки и слушать доносившиеся из динамиков песни Победы. Действительно. Тишина восьмого мая. Девятого – скромное возложение венков к памятнику советским воинам на площади Победы. Слава Богу, хоть не все памятники снесли. Нельзя сказать, что память о той самой кровопролитной войне исчезла. Как и немцы, венгры винят своих националистов в зверствах по отношению к евреям. Затухнуть, кануть в небытие этой памяти не позволяют проживающие в этой стране лица иудейского вероисповедания. Посетив мемориал, посвященный жертвам Холокоста, подумала, глядя на застывшую в металле обувь на набережной Дуная: а где памятники жертвам венгерских зверств на землях Воронежской, Курской, Брянской областей? Не тренд, как модно сейчас говорить?
Десятого мая нам была предложена поездка в провинцию Этьек на дегустацию местных вин. По пути заехали в имение графов Брунксвик в Мартонвашаре, где некогда Бетховеном была написана знаменитая «Аппассионата». Чудесный солнечный день, восторженные воспоминания о посещении белоснежного дворца. Чтобы разнообразить поездку, придать ей бетховенский колорит, наш гид Вилма, немолодая мадьярка с довольно хорошим знанием русского языка, поставила «Оду к радости». Прекрасная музыка дополняла восхитительные пейзажи весенней Венгрии, мелькающие за окнами автобуса. Настроение у всех было приподнятое, если не сказать больше – радостное. Чему немало способствовало посещение винного погребка в Этьеке. Ближе к венгерской столице Вилма спросила, понравилась ли нам поездка. Все хором ответили: «Да!»
Тут она стала серьезной.
– Знаете, – неожиданно произнесла Вилма, – я вчера смотрела телевизор. Передачу из Москвы. Меня поразило, как много людей несли портреты своих…
Она на минуту задумалась, подбирая слова чужого ей русского языка.
– Своих умерших родных. Погибших на войне. Людей было так много, что они заняли всю Красную площадь.
Минуту все молчали.
– Так это был Бессмертный полк, – раздался женский голос с первых рядов. – У нас теперь каждый год проходит подобная акция по всей стране.
– Да? – искренне удивилась Вилма. – Я ничего о ней не слышала.
– Не только в Москве, по всей стране, – сказал средних лет мужчина, сидящий на соседнем ряду. – У нас в Уфе в прошлом году многие вышли на улицу с портретами воевавших родственников.
– И у нас в Петрозаводске!
– И у нас!
Вся география обширной страны: Магнитогорск, Петербург, Ростов, даже далекий Северобайкальск. Все наперебой стали рассказывать, сколько людей каждый год перенимает эстафету великого подвига.
На лице Вилмы читалось замешательство.
– Какие вы молодцы, – сказала она, – что храните память о своих родственниках. Мой дед тоже воевал. Он… он умер под Воронежем. От ран, полученных в бою. Так сказали моей бабушке. О его могиле наша семья ничего не знает.
Вилма замолчала. Да, и в Венгрии есть память о тех, кто не вернулся с обожженных войною полей, кто канул безвестно, найдя упокоение в братских могилах. Но нет там, и не будет Бессмертного полка. Как нет и Великой победы.
– А не спеть ли нам «Катюшу», — предложила Вилма и хлопнула в ладоши.
Люди в автобусе вначале нестройно, а затем, все чаще попадая в лад, запели про простую девушку Катюшу и ее сизого орла на дальнем пограничье, которому шлет она свой бесхитростный привет. Водитель внимательно вслушивался в слова языка, на котором была впервые исполнена ставшая хитом на Западе песня. Автобус, устремляясь к центру, уже катил по улицам Будапешта. Песня закончилась, оставив после себя сладкое послевкусие. И тут внезапно, рассекая повисшую тишину, красивый мужской голос запел: «Враги сожгли родную хату, сгубили всю его семью…»
Песню никто не поддержал. Все притихли, возможно, никто не знал подзабытые строки Михаила Исаковского. А голос продолжал: «Куда ж теперь идти солдату, кому нести печаль свою?».
Впереди показалась величественная панорама Пешта с островерхими соборами и воздушным зданием парламента, одним из красивейших и узнаваемых строений венгерской столицы. Автобус миновал подножие холма Геллерт и подъехал к мосту Эржебет.
Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд,
А на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.
Песня смолкла. Никто не проронил ни слова. В этот момент пришла мысль: какую же жертву принес наш солдат, освобождая холмистые дунайские берега от фашизма? И, наказав зло, как часто возвращались победители к своим разоренным, в том числе и мадьярами, домам.
Вилма, стараясь сделать это как можно незаметнее, смахнула со щеки слезу.
– Вот мы и приехали, — сказала она своим мягким голосом в микрофон.–
Надеюсь, поездка вам понравилась, и в следующее свое посещение Венгрии вы снова будете с нами.
Август 2017г.
|
