Григорий Александрович торжествовал! Его встреча с Императрицей здесь, в Новоросии, крае, который еще совсем недавно именовали Диким поле, превзошла все его ожидания. Щечки Екатерины румянились, а глаза светились гордостью за него, за то, чего он смог достичь. Чудо, как она была хороша! Будто преобразилась под южным солнцем, заблестала, расцвела снова вместе с весной.
Светлейший, едва дыша, шел с ней рядом, кланялся, припадал губами к ручке. Но повсюду были люди, люди, люди. Такие лишние сейчас для них двоих, так давно не видевшихся, истосковавшихся.
Улучив момент на причале, во время спуска на воду трех кораблей Черноморского флота, Екатерина нежно погладила его щеку, прошептала:
- Как же я жду вечера, Гришенька.
Он, не заботясь о том, что их видит вся свита, наклонился к ее уху.
- Весь буду твой, матушка…
А вечер все никак не заканчивался, гости были рады отдохнуть от дороги, гудели, как улей, смеялись, произносили здравницы.
Только князь и Императрица их уже и не замечали, ведя свой особый разговор из взглядов и улыбок.
- Матушка! – не выдержал Светлейший, - дозволь тебе карты земель здешних показать!
Григорий Александрович подошел к самодержице, склонил голову и предложил руку.
- Ооо, весьма любопытно, - встрял австрийский император Иосиф Второй, но Екатерина так на него взглянула властно и гордо, что он тут же поправился, - я надеюсь, что потом Вы поделитесь впечатлениями.
Камердинер Светлейшего был парень сметливый, подхватив со стола канделябр, чинно следовал перед парой, освещая путь к покоям князя. Отворил резные двери, зажег в комнате остальные свечи.
Как только он скрылся за порогом, Григорий Александрович сбросил с себя всю придворную важность и с силой сжал любимую женщину в объятиях.
-Матушка, голубушка, Катенька, - шептал он вперемешку с поцелуями.
Она смеялась в ответ:
- Фазанчик мой золотой, Гришенька, в беспорядок платье все приведешь…
- Так пусть, душенька, соскучился я, все ведь знают, - продолжал он прижимать ее к себе.
- Так знать одно, а воочию видеть другое, - отвечала она, легонько отстраняясь,- дай хоть посмотрю на обитель твою. Как ты поживаешь тут.
Светлейший разжал руки, оправил камзол. Екатерина стала с любопытством оглядываться. У Потемкина, как всегда было разбросано по столам и секретеру множество бумаг и перьев. Она провела по ним рукой, одарила фаворита обворожительной улыбкой. Его энергий и пытливый, деятельный ум пленяли ее.
Но Екатерину, верную дочь эпохи Просвещения, в первую очередь заинтересовал высокий книжный шкаф. Что же тут ее любимый, милый друг читает?
- Мне интересно все, что связано с тобой, - сказала она, пробегая глазами корешки, - о чем думаешь, что за прожекты строишь…
И тут ее взгляд упал на кресло у камина, на спинке небрежно покоилась лиловая лента из женской прически.
Брови императрица сдвинулись. Взгляд стал тяжелым. Она сжала в кулачке ненавистную вещицу и метнула молнию в князя.
- Так вот, как ты к моему приезду готовишься, Светлейший? Ждешь говоришь? Вижу, вижу всю твою печаль, да скуку лиловую, как ленточка эта. Али мне это подарочек? Дорог, нечего сказать! Чего же ты, Гришенька, робок то вдруг стал и молчишь. Не смеешь ответить, али не чем?
У Потёмкина действительно во рту пересохло. Еще утром никаких лент здесь не было. И их обладательницы тоже.
Для Императрицы не было секретом, что он монахом не жил. Но как она только что сказала, одно делать знать, другое дело – вот в руках у нее аргумент. Причем очень неприятный.
Мозг лихорадило, но путного ничего в голову лихого царедворца не приходило.
- Да что ж, ты, Матушка, помилуй, - ничего более вразумительного он не нашелся ответить и решил гнев преломить ласкою, припасть на колено, ручки целовать, нравилось ей это, он знал.
Да только не успел и шагу к Екатерина ступить, как в него полетела злополучная лента, а сама она покачала головой и залилась смехом. Григорий совсем опешил.
- Ой, Гришенька, ну и хитер ты, ну и хитер, - отдышавшись от смеха заговорила Императрица, сама направившись к нему, - ревновать захотел меня заставить. Чтоб помучилась я. Боишься, разлюбила?
Он только кивнул неопределённо в ответ:
- Прозорлива ты, матушка.
Она вновь засмеялась, обвивая его шею теплыми, нежными руками:
- А ты не бойся того, что в сердечке место твое займет кто-то. Быть того не может. Гришенок бесценный, беспримерный и милейший в свете, я тебя чрезвычайно и без памяти люблю…Хочешь я тысячу раз тебе это напишу?
Вместо ответа он наконец то увлек ее в особенный, долгожданный поцелуй, от которого голова кружилось, мысли терялись.
У двери поскреблись. Верно фрейлина. Пора было Императрице возвращаться на пир. Григорий, нехотя отпустил свою голубушку и посетовал:
- Я немного задержусь, отдам распоряжения к завтрашнему дню.
- Все понимаю милый, только ты меня не томи сегодня, ждать буду рук твоих, я помню, что на причале обещал…
- Я уже секунды считаю, как вновь с тобой свидеться, - ответил Потемкин слегка осипшим от возбуждения голосом.
Императрица ушла, Григорий подхватил с полу нечастную ленту, зазвонил в колокольчик.
Тут же появился камердинер, склонил голову. Григорий напустился на несчастного, охаживая лентой:
- Ах ты, Митька плут, ах, шельма! Как она здесь оказалась?! - Ярился князь, тыча слуге лентой в нос, - велел же тебе, бесу, что б опочивальню тщательно убирали!
- Так, Ваша светлость, барин, Григорий Александрович, - увертывался Митька, - и не было ничего, откуда взялась не ведаю…
Злость спала, Григорий грустно улыбнулся. Знал, что хозяйка этой ленты любит его. Мстила. Князь велел ей на время визита Императрицы сказаться больной и не приезжать на прием. Ее же берег, дурочку. Как к его новому увлечению отнесется Екатерина он не знал, но и проверять не хотел. Все равно, все остальные женщины были только увлечением, скрашивали будни, не более. Сердце его всегда было там, где была Екатерина, и только ей он давал венчальные клятвы.
Давно не слышалв и не видела ..
Чудесная миниатюра !