14. ГОРОДСКОЙ ЖЕНИХ
На семнадцатом году жизни Витька неожиданно потряс родню, деповских, весь город и самого себя. После разбега с Галкой он ударился в черную меланхолию, когда и белый свет не мил, и мрачные мысли усугубляют душевный раздрай. Впору с моста в Оку и все: ни печали тебе, ни воздыханий. И вот на этой волне, взяв школьную тетрадку в клеточку и сев за свой колченогий столик в каморке, Витька написал рассказ. Нет, вовсе не о своих переживаниях. О девчонке Ленке из дальнего от города колхоза. Героическая Ленка выучилась на шофера, получила в колхозе раздолбанный «Газ-51», который заводился не иначе как с «веревки», то бишь, с буксира, а тут, надо ж такому стать!, в самую что ни на есть страду поломались два комбайна (в нищем колхозе их и было-то всего два). Поехала героическая Ленка в райсельхозтехнику, получила запчасти, а на обратном пути, как на грех, заглох «газончик». Что делать? Схватила Ленка «кривой стартер», включила первую передачу и давай из последних девчачьих силенок накручивать рукоятку, двигая таким образом машину к уклону, дабы потом завести «с пинка». Короче, успела, растерев ладошки о железяку в кровь. Комбайны вовремя вышли в поле и до дождей убрали всю пшеницу. В общем, как-то так. Витька послал рассказ в Москву и через два с небольшим месяца стал лауреатом Всесоюзного литературного конкурса! И спустя много лет Виктор Алексеевич Дунаев так до конца и не уяснил, чем он тогда взял Большое жюри, сплошь состоявшее из маститых «инженеров человеческих душ»? Похоже, засветил на потребу текущему моменту дух времени.
Первой на очередной Витькин успех отреагировала баба Люба: «-Ну я же говорила; проходимец он и есть проходимец!» А мать всем знакомым и подругам показывала журнал «Юность» с Витькиным рассказом и радовалась как пацанка. Сам Витька, ясный лапоть, был на седьмом небе, и рухнувшей на него славы парню хватило почти на два года. В смысле, до следующего рассказа.
Вот чего Витьке не хватало, так это нахрапа, умения вовремя взять быка за рога. Став даже известным писателем и журналистом, он не перестал сомневаться в своем творческом потенциале и каждый рассказ, каждую статью, очерк, фельетон, заметку в двадцать строк петитом выдавал в свет с нервной дрожью, будто впервые взялся за перо. Графоманы от литературы, пушкари-поденщики от журналистики не сомневались и не сомневаются в собственной гениальности и пробивным способностям оных несть предела. Они досконально освоили древнейшую науку «популизаторства», соединив ее с твердокаменной наглостью. И прут во все двери, окна и форточки, заполняя страну и умы граждан макулатурой. Так что баба Люба согрешила, определив Витьку в проходимцы. Он совершенно не умел, да так и не научился ходить по головам.
Пока он просто жил. За полгода до совершеннолетия исполнил свою мечту: поступил в автошколу. Решил на данном этапе обойтись свидетельством об окончании восьмилетки. Все будет потом – аттестат зрелости, диплом о высшем образовании, профессиональная журналистика, членство в Союзе писателей, должности и почет. И черная зависть, ненависть, предательство со стороны друзей, ложные обвинения, подсиживания, попытки убийства. Все будет потом.
В январе 1965 года Витька получил водительское удостоверение. Из депо он уволился, ибо автошкола – заведение серьезное: ежели на обычных шоферских курсах ДОСААФ можно было обучиться в свободное от работы время, то областная автошкола забирала у студентов практически весь световой день. А то! Четыре пары на устройство, техническое обслуживание автомобиля и правила дорожного движения, да два-три часа на практическое вождение. Студентам даже стипендию платили, и выпускала автошкола не «чайников», а классных механиков-водителей.
Потолкавшись с месяц по родному городу в поисках работы, Витька совсем было скис. Не то чтобы кругом был переизбыток шоферов, хотя, конечно, автопарк всех городских предприятий не мог похвастаться изобилием машин, просто Витьке еще требовалось отслужить в армии. Поэтому и отказывали. Выручил Мишка Никольский из соседнего района. В автошколу поступали вместе, там и сдружились. Местные пацаны собрались устроить пришлому Мишке «прописку», а Витька отмазал. На том и сошлись. Мишка-то по окончании автошколы с ходу получил и место в своем совхозе, и грузовичок ГАЗ-51 в свежем виде, понеже дядька его был завгаром. Порадел Мишка и приятелю своему, уговорив дядьку взять Витьку водителем «летучки», то бишь, передвижной ремонтной мастерской на базе все того же ГАЗ-51.
Кадры на селе были нужны во все времена, паче того, коренные горожане. На фоне повального бегства деревенской молодежи в города, приход городских ребят на село считался немаловажным пропагандистским козырем. Вот Витька и попал в такие козыри. Про него, сознательного комсомольца, «плоть от плоти рабочего класса», написала областная молодежная газета. И на портрет места не пожалела. Надо было соответствовать. Да и село ему понравилось. Своя поликлиника со стационаром, средняя школа, два магазина, столовая. Клуб, правда, маловат, особо не развернешься. Изба-читальня с тесным зальчиком для показа киношек узкопленочной передвижкой, а не клуб. Народу на сеанс набивалось как селедок в бочке, но и тут, как говорится, уже была заложена перспектива – фундамент под Дом культуры. Плюсом к тому кирпичные механические мастерские с отоплением, автопарк на почти полсотни машин, собственная пилорама и столярный цех, животноводческий комплекс, прудовое хозяйство.
На постой Витьку определили к двум старушкам-сестрам. Попал он к бабулькам очень даже удачно. Приехал в совхоз практически без денег, в своей давно потерявшей блеск потертой телогрейке с облезлым воротником из искусственного меха, в демисезонных полуботинках за 12руб.52 коп., в кепке-восьмиклинке на голове. Горожанин, короче, а на дворе минус двадцать вперемешку с февральскими метелями.
Одна из сестер, Валентина Андреевна, сходила в контору и приволокла домой здоровенный узел: овчинный полушубок, собачью шапку-ушанку и валенки с калошами, да еще и не машинные, а настоящие самовальные, почти бурки, в коих в послевоенные годы щеголял отчим. Витька помнил еще униформу ответственных служащих: белые бурки с коричневой осоюзкой на скрипучей кожаной подошве, темно-синие габардиновые галифе, непременный черный френч со стоячим воротником, бекеша, приталенная, при бобровом воротнике, и каракулевая папаха.
Витьке из совхозного вещевого склада досталась хоть и не папаха, но вполне серьезного вида треух. Вообще-то он к одежде, как и к еде, был непривередлив. Что есть, и на том спасибо. Хотелось, конечно, и пофорсить иной раз, но коль не из чего форс давить, то и ладно. Витька брал не одежкой, а своей неординарной внешностью и кругозором. В чем убедился теперь уже в очередной раз.
Вернувшись затемно с работы, Витька застал у своих хозяюшек некую молодую особу довольно-таки привлекательной наружности. Выглядела особа под стать русской девице-красавице из ансамбля «Березка». Беленькое личико с румянцем на атласных щечках, слегка прикрытые пушистыми ресницами большие овальные глаза, аккуратно подведенные брови, коса в Витькин кулак толщиной. Еще бы кокошник, да сарафан до пят и все!, падай, мужики, ниц!
-Витечка, раздевайся, милый, да проходи к столу. – засуетилась старшая из сестер, Валентина Андреевна: - Племяшка, вот, наша с Томочкой в гости заглянула. Давай-ка, милый, тяпнем по рюмашке наливочки малиновой в честь племяшки-то, Танюшки. Да ты поглянь, поглянь, девка-то какая! Дояркой в совхозе. Уже орден имеет! – Валентина Андреевна, как говорится, без всяких дальних заходов поперла напролом, – За такой не пропадешь! – выдала она прямым текстом.
Особа, надо отметить, приглянувшаяся Витьке еще с порога, скромно потупив очи, рдела и бледнела попеременно, впрочем, ни словом, ни жестом не противореча добровольной свахе. Позже-то Витька узнал, что сваха за свои труды получила от Татьяны червонец, но то было позже, когда «поезд уже ушел».
За стол, конечно, Витька сел, ибо состоял у Валентины Андреевны на полном довольствии, а за день проголодался. Спиртного тогда он еще и в рот-то не брал, потому и повело его с пары-тройки рюмок слабенькой на градус наливочки основательно, и расхрабрился он не по-детски. Вызвался проводить Татьяну до соседней Чебышевки, где она жила вдвоем с матерью, прижимистой самогонщицей теткой Надей, в ближайшей перспективе Витькиной тещей и злейшим врагом.
В общем, Витьку уженили. Самым что ни на есть классическим способом. Несмотря на перипетии своей судьбы, в данных вопросах он был еще покуда лопушок. Романтик, одним словом, а этот титул дается один раз и навсегда.
Танька же была человеком от земли. На пять лет старше Витьки, с четырьмя классами образования, успевшая побывать замужем, она уже твердо знала, что и для чего делала. Затащив Витьку на чердак, набитый пахучим сеном с утоптанным лежбищем аккурат в самой серединке, на коем совершенно случайно оказалась перина, накрытая домотканой дерюжкой, теплое ватное одеяло и пара подушек, ухватистая доярка предоставила Витьке полную свободу действий. До Галины, первой Витькиной совратительницы ей, конечно, было далеко, но, как говорится, «голодной куме одно на уме».
В самый разгар страстей на чердак поднялась с фонариком костлявая, крючконосая тетка Надя. Вылитая баба Яга! Поднялась и принялась с визгом блажить на всю деревню, перепугав корову и прочую скотину.
На дворе еще стояла предутренняя густая темь, но народ уже гоношился. Где-то к пяти часам поднимались доярки, скотники, механизаторы, обслуживающие животноводческий комплекс. На тетки Надины визги прибежал сосед Коля Фордзон, тракторист, с которым Витька намедни ездил в «Сельхозтехнику» за комплектом поршней на раздолбанный ДТ-75.
-Ты чего орешь. Надёга? С дуба рухнула, аль помело сломалось?
-Ой, Колюшка, душенька ангельская! – запричитала тетка Надя, - Бандит городской, чума болотная, девку снасильничал! Как есть снасильничал душеньку безгрешную!
-Это Таньку-то? – хохотнул Фордзон, - Да она сама кого хошь снасильничает! Хоть быка племенного…
-Да что же ты такое говоришь, пьянь ты беспробудная! Вот все вы, кобели, одним миром мазаны. - сбавила тон тетка Надя. – Пущай таперь по закону женится, не то ославлю на весь белый свет!
В общем, пришлось Витьке идти в сельсовет под ручку с Татьяной через всю центральную усадьбу совхоза, не поднимая глаз. Вслед неслись смешки и подковырки типа: «-Ай да Комариха! Отцепила себе кусок! Девок-то нецелованных мешками по округе, а досталось ей!»
И началась у Витьки веселая жизнь. После вечерней дойки Танька хорошо ежели на своих двоих до хаты добиралась. Бражка у тещи не переводилась и, хлобыстнув по две-три кружки вдогонку за дневным недобором, они вдвоем лезли к Витьке драться. Теща – ладно – моль облезлая, хромоногая, а у Таньки рука была
