Самолет легко оторвался от земли и устремился в высь. Под брюхом стальной птицы в потухшем закате чернело и переваливалось перламутром море в широком колье прибрежных огней, растекающихся в предгорье, которому море омывает подножие. Ираида Ивановна с бесконечной тоской и сладким томлением смотрела на этот пейзаж за иллюминатором, вспоминая свой удивительный тур и стараясь запечатлеть и сохранить в памяти каждый его миг. Впервые она побывала за границей. Коллектив сотрудников на юбилей собрал некую сумму и, веря в традицию, что сорок лет дамы не отмечают, подарил с условием, что потратит она деньги на себя. И она это сделала. Не стала оригинальничать, а выбрала один из самых популярных отелей Турции и целых семь дней жила совершенно иной жизнью, нежели привыкла жить.
Впервые она жила не в проходной комнате двухкомнатной хрущевки с престарелыми родителями, а номере, в который даже персоналу вход был разрешен только с согласия Ираиды Ивановны. Номер выходил окнами на восток с видом на море. И каждое утро все семь дней Ираида Ивановна просыпалась с первыми лучами солнца, бодрая и выспавшаяся. Так просыпаться это совсем не то, что в начале четвертого в кромешной тьме от шаркающих шагов одного из родителей, идущего в туалет. Утро встречало её свежим бризом и легким прибоем, а не рычанием сливающейся воды в унитаз и заунывным журчанием набирающегося бачка.
К завтраку Ираида Ивановна выходила в легком сарафане, кокетливой шляпе и босоножках на остром каблучке, чтоб созерцать своих сотрапезников одетых так же аккуратно и легко. Никаких тебе пижам с протертым паховым швом, ночных сорочек с выцветавшим рисунком, запаха нечищеных старых ртов и дурно сваренной овсяной каши. Овсянку Ираида Ивановна любила. Вернее полюбила здесь, как впервые. Вкусная, нежная, сытная со сливочным ароматом и кусочками сладких фруктов, что цветной мозаикой украшали её нежно-кремовую поверхность. И кофе. Не привычный цикорий в старой турке ведерного объема. А крошечные белоснежные фарфоровые наперстки с изысканно изогнутой ручкой, стоящий на изящном блюдце в золотой арабской вязи.
В отеле было мало русских и это тоже было не похоже на обычную жизни женщины. От рассвета до заката она слушала рубленую немецкую речь, бурлящую французскую, напевную романскую, почти птичий говорок восточных гостей и ещё полсотни других языков. И всё это вместо однообразных возгласов рекламы из телевизора к комнате, монотонности новостей из радио на кухне и ворчливых комментариев родителей и там и тут, что вынуждена она слушать у себя дома.
После завтрака Ираида Ивановна шла к морю, а не в душное подземелье метрополитена с прогорклым выдохом прибывающей электрички, которая звуковой волной размозжит череп и растекшийся по его стенкам мозг болит и пульсирует. И входила она в его теплые ласковые волны не спеша, наслаждаясь чувственными прикосновением каждым сантиметром кожи. Млея и слабея под напористыми жгучими лучами солнца, что разгорячают тело и вызывают жажду. Утомленная этими ощущениями и в тоже время наполненная какой-то страстной энергией, рвущейся и желающей, Ираида Ивановна устраивалась в теньке у бассейна. Тянула через соломинку экзотический коктейль, вкушала крошечной ложечкой мороженное и ждала, когда полыхающая энергия смирится и растворится где-то в глубине её тела.
В один из дней совершенно случайно обнаружила она возле себя шезлонг с мужчиной её лет и потрясающей привлекательности, стоящий пикантно близко и в тоже время держа дистанцию приличия. Ираида Ивановна давно уже позабыла, как это, когда рядом ещё шезлонг, когда в теплом воздухе турецкого полудня открытыми участками кожи на расстоянии ловишь тепло, излучаемое не Солнцем, когда невольно каждое движение, каждое прикосновение губ к соломинке, каждый сладкий кусочек пломбира невероятно эротичны и сексуальны. Она помнила свой развод, и тот поток слез, и то унижение, и те разбитые вдребезги чувства и вазы, подаренные на свадьбу. Но сейчас, здесь, в этом воздухе было что-то пряное, дурманящее, обволакивающее, что полностью отключило опыт прожитых бед и запустило с нуля влечение.
Мужчина не говорил по-русски, Ираида Ивановна не говорила на его языке, но в ближайшие несколько дней слова были не только излишни, но могли помешать. Она знала, что в родном городе никто и никогда не сможет сделать так, как получалось у этого шезлонгного знакомого, она знала, что ни о чем не пожалеет, а имея официальный диагноз бесплодия, отдавалась потрясающим чувствам без страха и оглядки на возможные последствия. Спустя несколько дней знакомый с шезлонга ворковал что-то грустное и нежное, заглядывал в глаза и целовал ей руки, когда в автобус-трансфер были погружены её чемоданы и до вылета оставались считанные часы. Всё это Ираида Ивановна вспоминала с нежностью и печалью, когда самолет сделал разворот и взял курс на север.
Неожиданно солнечный и теплый денек в родном городе вселял в путешественницу веру в будущее и хорошее настроение. Улыбчивый таможенник, услужливый таксист, дорога без пробок, починенный лифт продлили идиллию семи турецких дней. И лишь громко захлопнувшаяся дверь родного дома, как в мышеловке, обрезала все нити воспоминаний, как неотвратимая Атропос. Поставив чемодан на пол в прихожей, Ираида Ивановна прислушалась, вдыхая привычный запах квартиры: смесь пыли на книжных полках, старой мебели набитой конским волосом, нагаром на сковородках из кухни и подгнивших коммуникаций из туалета и ванной. Было тихо. Где-то в глубине комнаты старые часы отмеряли время всем живущим и бесполезно тикали для ушедших. Под тяжелыми портьерами слепли окна и свет дня был строго ограничен в своих правах — пол шага от подоконника и не далее. Вздрогнул холодильник и задребезжал обитой кастрюлькой у себя внутри.
-Ну! - резкий окрик голоса отца вывел Ираиду Ивановну из задумчивости. - Что ты там затаилась?
-Слушаю дом... - странно ответила дочь на его приветствие.
-Лучше бы ты слушалась нас! - в прихожую вышла её мать, сухая высокая женщина, с мумифицировавшимися лицом, чувствами и сердцем. - Когда родители тебе говорят, то надо хотя бы принимать это ко вниманию!
-Я тоже скучала по тебе, мама. - Ираида Ивановна неловко обняла её и прошла в комнату к себе. И так как эта комната была проходная, то в неё не преминул пройти отец.
-Сколькирых ты там обслужила? - брезгливо спросил он.
-Нет слова «сколькирых», - вместо ответа сказала дочь.
-Со счету сбилась! - из кухни съязвила мать.
-И это всего-то за недельку! - ответствовал отец якобы в кухню.
Ираиду Ивановну привычно захлестнула обида и раздражение. Но она привычно сдержалась. Переодевшись, помыв руки, она пошла на кухню. За столом, лицами к ней сидели оба родителя и напряженно чего-то ждали. Ираида Ивановна взяла кружку и налила воды.
-Теперь карантинных пятнадцать дней пей только из этой кружки! - менторским голосом сказала мать. Отец довольно закивал головой и слегка улыбнулся.
Кружка с водой дрожала в руке и пить уже не хотелось. Побывав в условиях другой жизни Ираида Ивановна могла сравнить, и сейчас в эту минуту ей отчаянно захотелось обратно. Не к морю, отелю и мужчине, а просто в другую жизнь.
-За что вы так со мной? Как с неродной.... - сухо проговорила она родителям.
-А за что ты так с нами, как с чужими? - парировал отец. - Ты профукала уйму денег, переспала со всем побережьем, привезла в дом целый букет болезней, от которых мы умрем, сгнивая заживо! А мы тебе говорили: «Не трать деньги в пустую! Не швыряйся ими! Купи что-то полезное! Живи с умом!» Нет! Ты решила по своему! И потом спрашиваешь, почему мы так? Потому что ты с нами так!
-Но, папа, я побывала в другой стране. Я увидела море, иную культуру, других людей. Это было хорошее вложение денег. Мебель износится, а воспоминания останутся. - пытаясь в сотый раз отстоять себя, Ираида Ивановна говорила ласковым заискивающим голосом. - Мне сорок лет, я никуда не ездила дальше пригорода.
-Сорок лет, а ума нет! - процедила мать. - Тебя и Володичка бросил, что ты такая...
-Мама! - с му́кой в голосе воскликнула дочь. - Ты же знаешь, что это не так. Ты же знаешь, что он хотел детей, а я... А у меня... Мама...
Она заплакала и ушла в комнату. Потом через её комнату под аккомпанемент всхлипов медленно прошел в спальню отец, а ещё через время шаркая проплыла мать. Солнечный день кончился и за где-то за окном спустились сумерки зажигая точки звезд, восходил стройный месяц. Лишь в квартире Ираиды Ивановны был вечный мрак. И это относилось не только к освещению. Утром обычная жизни встала на обычные рельсы будней и покатилась, стуча иногда на стыках интересов, но минуя их с легкостью разогнавшегося состава. Дом-работа-дом-работа, зарядили дожди, похолодало и в один из промозглых вечеров в гриппозной давке метро Ираида Ивановна подцепила какой-то вирус. Болела голова, совсем не хотелось работать, постоянная усталость наваливалась в самый неподходящий момент. Потом она в столовке съела кислую скользоту под видом винегрета подхватив ещё и кишечный вирус. Промучавшись неделю и съев все таблетки в доме от простуды и отравления, Ираида Ивановна всё же решила пойти к врачу.
-Это тебе наказание, за то, что не слушала родителей! - накануне визита в поликлинику высказывала мать. - Ты думаешь, что двое взрослых глупее тебя, девчонки?!
-Мама, я уже не девчонка, - спокойно отвечала дочь. - Я взрослая женщина, мне сорок лет, у меня за плечами брак и развод, я на ответственном посту, меня уважают подчиненные. Как думаешь, ты в свои сорок лет была глупой девчонкой?
-Тогда было другое время, - чуть колеблясь сказала мать. - Тогда люди были людьми, тогда слово «честь» и слово «совесть» имели вес в обществе. Что сейчас имеет вес?
-Скажи, как вес чести и совести в обществе относится ко мне?
-Никак! - огрызнулась мать. - В тебе нет ни чести, ни совести! Ты по сути сбежала от родителей, чтоб заниматься грязным развратом в немытыми турками! Фу, мне брезгливо даже говорить об этом! А чтоб не быть проституткой в сорок лет, надо иметь нормальную семью!
- Ничего этого не было, - примирительно заговорила Ираида Ивановна. - Ни турков, ни разврата. А семью … Вы же с отцом категорически протестовали, когда за мной ещё кто-то пытался ухаживать после развода.
-А ты предполагаешь, что мы должны были радоваться, что сюда суются всякие проходимцы?
-Нет. - коротко ответила Ираида Ивановна, вздохнула и ушла в свою проходную комнату.
[justify]Очередь на прием к терапевту тянулась медленнее,
