Этюды о Восточном Казахстане. Этюд № 14

С Ермеком судьба свела нас совершенно случайно: в Усть-Каменогорске живут наши общие друзья. Вот у них мы и познакомились. И разговорились. Разговор сразу сложился как-то доверительно и просто. Может, потому, что в этом городе мы оба были гостями и вскоре должны были разъехаться по домам. Оба понимали, что, скорее всего, больше никогда не увидимся.
А ещё потому, что странен был мой новый знакомый. Прежде всего -  внешне: были в его облике черты какой-то высокой интеллигентности, смешанные очень гармонично с удивительной народностью. И мысль его была как-то совсем свободна: из уст его ни разу за время нашей беседы не вылетело ни одной банальной сентенции.
Отец  Ермека – русский учитель математики, а мама –  медсестра-казашка. Познакомились его родители на семипалатинском ядерном полигоне, где оба работали в малом, засекреченном тогда на все секретные замки городке, куда подходила  железная дорога. А станция называлась «Конечная»…
Когда мой собеседник сказал мне об этом, я, почему-то, вспомнил, что в Москве есть переулок с почти трагическим названием «Последний»…
Но там, в столице России, а когда-то и нашей общей столице, это воспринималось как милая шутка, ибо за тем  переулком снова был город, обитали люди, кипела жизнь.
В том месте, о котором рассказывал мне Ермек, за станцией «Конечная» ничего больше не было. Была лишь пустая звенящая степь, исковерканная на земле и под землёй разрывами ядерных бомб, которых за все годы существования полигона здесь испытали 465.
Сегодня полигона нет.
Но  земля и люди, жившие здесь, остались. Остался и Ермек, потому что правительство Казахстана решило построить  на этом месте город для мирных ядерных исследований. А имя ему дали Курчатов, ибо Игорь Васильевич не раз сам бывал тут и руководил очередными испытаниями.
Ермек рассказал мне, что когда-то папа говорил ему, будто видел здесь всемогущего Берию, который однажды тоже почтил своим присутствием это грозное место.
Сейчас городок совсем не большой, но жители его пытаются на ядерных руинах наладить человеческую жизнь, а потому живут, работают, родят и растят здесь детей.
По окраинам есть полуразвалившиеся здания, есть и останки заброшенной воинской части, когда-то за колючей проволокой охранявшей государственные секреты. А в центре возрождающегося к жизни места люди разбивают скверы и сажают цветы, потому, наверное, что так уж устроен человек, что не может он думать о плохом и страшном вечно. Жизнь своей могучей новой порослью пробивается даже там, где «горело  даже то, что не могло гореть»…
Когда я спросил красивого человека Ермека, в жилах которого текли сразу две братских крови, почему же он не уехал, а остался жить в Курчатове, он глянул на меня мудрыми серыми раскосыми глазами и ответил:
- Почему, спрашиваешь?..  Мама мне когда-то говорила:  главное, что делает человека человеком, это – верность. Верность дому, своей семье, дорогим тебе людям и местам . Если бы все, кто живёт на земле, знали об этом, то планета наша давно бы уже стала большим цветущим садом, в котором жили бы всегда молодые и счастливые люди.
И, прощаясь со мною, пожимая большой сильной ладонью мне руку, Ермек сказал  то, что я и дальше понесу с собою по жизни:
- Знаешь, мне кажется, что для того, чтобы чувствовать счастье, человеку нужно принять в себя столько же несчастья в жизни…