По вырубленному и загаженному лесу ковылял нетвёрдой походкой плюшевый истрёпанных медведь, теряя опилки, выпадавшие наружу из полученных в очередной поножовщине за остатки водки и засахарившегося мёда с Пятачком дыр в плюшевой шкуре. Ковыляя и ощущая алкогольную ломку, тем более, Пятачок выжрал всё спиртное и купил кольчугу под резиновую шкурку, Винни-пух был готов на всё.
Луна возмущённо и грустно смотрела на опустившегося ниже некуда некогда героя сказок, а ныне спившегося бомжа, рыдая по романтическому прошлому, когда Ослик Иа не повесился таки с горя, когда Сова ещё не продала обманом всё имущество всех лесных зверей, а Кролик не был съеден в хорошо прожаренном виде пьяным Винни-пухом и Пятачком под очередной тост с медицинским спиртом. Надо сказать, Сове её оборотистость не помогла, повязали в первую же неделю и конфисковали имущество, а потом кто-то из бомжей говорил о вкусных окорочках, не похожих на куриные, сами Пятачок и Винни-пух пропили свои дома, обитая теперь в заброшенной лесной избе, принимая горькую, к которой их приучила жадная до денег Сова, сполна насмотревшаяся на беспредел со стороны плюшевого мишки и отомстившая ему за украденным и сломанный им самогонный аппарат.
И вот Винни-Пух шёл туманной ночью по лесу в поисках выпивки и окурков, и тут надо же, он узрел своими мутными с бодуна глазами подарок судьбы, в лесу и прямо на какой-то доске. Причём вместо какого-то там мёда там... водка и пиво. Ну, Пятачку он не даст ни грамма, кстати, а где Пятачок? Свининки-то охота, подумал мишка, и с безумным воем, словно людоед к толстяку-миссионеру, мишка ринулся прямо сквозь туман туда, не обратив внимание на то, что наступил прямо на какого-то ёжика и что вся лапа у него в малиновом варенье теперь. Лапы мигом схватили вожделённое целые сутки пойло, да ещё и с пачкой сигарет впридачу.
Но тут случился сюрприз, недоступный скудному от порочного образа жизни уму мишки, доска оказалась мышеловкой, поставленной уставшей от загулов некогда любимого мишки луной и захлопнувшейся... скажем так, на брюхе мишки, и от вопля оного даже луна в ужасе зажала уши.
