Царица Евдокия

    Смотрины завершились. Царь не выбрал ни одну из девиц. Прошел мимо, не перед одной не уронил платок.  
    Незадавшиеся невесты расходились, перешептываясь.  Одна задержалась и, дождавшись, когда остальные выйдут, начала что-то сбивчиво глаголать.
    Михаил Феодорович не сразу осознал происходящее. Давно никто не обращался к нему первым. Там более, - девушка.
    Он пригляделся к ней. Лицо – круглое. Румянец во всю щеку. Нос вздернут, в веснушках. Коса густая и рыжая.
    Такие, на Руси, в каждом селе обретаются. Но – мила, ничего не скажешь.
    Дуняша, ободренная молчанием, несла без умолку. Ей, почему-то, не было страшно. Людей, похожих на Государя, она раньше не встречала. Мужчины, которых она знала, были грубыми и шумными. А тут, - человек учтивый. Грустный, только. Такой, не обидит. И выслушает.
    Дуня слыхала, что Государь – вдовец, что была у него в юности несчастная любовь. Это придавало ей смелости. Должен же кто-то его утешить?
    В палату заглянул верный слуга, дьяк Федор Лихачев. Показал глазами, - Не выпроводить ли назойливую девицу?
    Царь замотал годовой. Дескать, - Не надо.
    Дуняша поняла и улыбнулась. Улыбка у нее была такая, что невозможно не ответить. Будто солнце просияло в Государевом дворце. Даже Царь, чуть усмехнулся в усы.
    Из того, что несла девушка, рассыпая слова, как горошины, он попытался извлечь смысл. Его строгий ум, расставлял девичьи слова по порядку, и они обретали значение.
     Итак, - ее зовут Евдокия, и она пребывает здесь незаконно. Просто, пробралась на смотрины, встав рядом с Катей Волконской, у которой находится в услужении.  Катя – имеет право быть здесь, а она – нет. Когда вернутся в Мещовск, (да, она из Мещовска, есть такой городок), ее накажут.
     Мать умерла, а отец пошел в ополчение князя Пожарского, заниматься дочкой было не досуг, потому и отдал ее знатным людям на воспитание. А, по сути, - в служанки.
    Да, они бедные. Отец, иногда, сам пашет, потому что у него всего четверо крепостных. И те старые. Род их – Стрешневы. Ни в каких книгах не записан. Отца зовут Лукьян. А она – Дуняша. Евдокия, то есть.
    - Я в Мещовск не вернусь, - неожиданно твердо сказала девушка. – Меня там, за то, что натворила, - на куски разорвут.
    - Позови Арину, - сказал Царь, стоявшему у двери Лихачеву.
    Сваха, Арина Аврамиевна, появилась быстро. Похоже, стояла рядом, подслушивала.
    - Я, лучше в лес уйду. В Мещовск – не поеду, - повторила Дуняша.
    Царь, неожиданно дал ей платок, который вертел в руках. Не уронил перед ней, а, просто, дал. Она, недолго думая, взяла.
   Сваха охнула.
- Ты - не уедешь отсюда несчастной, - с некоторым затруднением произнес Михаил. – Арина, обратился он к свахе. – Проводи Евдокию Лукиановну на верх.
    Арина поклонилась, взяла Дуняшу за руку и повлекла по коридорам и лестницам. Привела в светлицу. Там было славно. Печь жарко натоплена. Февральское солнце сверкало в слюдяных окнах.
    - Теперь ты – царевна, - сказала сваха.
    - С чего это? – удивилась Дуня.
    - Царских невест, величают царевнами. Государь же не может взять в жены, абы кого? А обвенчаешься, - наречешься Царицей.
    - Так он даже не спросил, - согласна ли я?
    - Раз приехала сюда, да еще тайком пробралась, значит, согласна, - рассудила Арина.
    - Он мне ничего, вовсе, не предлагал.
    - Платок дал?
    - Дал. - Дуня глянула на вышитый плат, который до сих пор держала в руках.
    - Ну, так чего тебе еще?
    - А куда он ушел?
    - К маменьке отправился. Благословляться. Что будет там! Прямо, не знаю… Ты, уж, не радуйся милая, прежде времени.
    - Я, все равно, радуюсь, - сказала Дуня и улыбнулась.

    Михаил Феодорович, стоял перед матерью, печальный, но непреклонный.
    - Почто, Государь, ты мне сердце рвешь? – выговаривала Марфа Ивановна. – Как мне теперь в глаза людям смотреть? Ведь ты, дщерей лучших родов отверг! И вот эту, - она не нашла нужного слова,  - избрал.
   - Вам и не след в глаза смотреть, - почтительно отвечал Михаил. – Вы – инокиня. В ангельском чине пребываете.
   Марфа поняла, – не отступится.
   - Поступай, как знаешь, Государь мой, - вздохнула она и отвернулась
   - Свадьба, - через три дня, - сказал Михаил, выходя.

  Лукьяна Стрешнева, стольники нашли на скотном дворе. Бойкий мужичок, такой же рыжий, как и Евдокия, сначала решил, что над ним глумятся
  - Собирайся скорее, боярин, - почтительно говорили гости. Пол дня от твоего Мещовска добираться. Свадьба скоро.
  «Боярин?!», - прибодрился Лукьян. Никаким боярином он не был. И во сне не снилось, что так назовут. Он перекрестился, быстро и мелко. Похоже, жизнь, все-таки улыбнулась ему.

- Только одну и любил, Марью Хлопову, - рассказывала сваха.
Дуняшу, наконец, покормили. Она села, поближе к печке, и начинала уже дремать. Слушала рассказы Аврамьевны.
 - Матушка Государя, невзлюбила Марью. Разлучили их. Потом, годы уже прошли, покорился родительнице. Взял в жены княжну Долгорукову. Рюриковну – в двадцать втором колене. Род их – от Черниговских князей. Утешил Государь мать. Породнился с самой знатью. Только Долгорукова, после свадьбы захворала, и, помучавшись месяцев пять, померла. Так и не вкусил Михаил Феодорович радости. Жил, как монах, с родителями монахами. А мать ему опять, - невесту ищи. Государю уже тридцать годков. Не будет наследника – конец роду. Опять смута. Хуже смуты нет ничего. Ты, верно, еще девчонкой была, когда его Царем обрели. Стало тихо на Руси. Уж тринадцатый год живем, не жалуемся… Тут-то он тебя, голубка, увидел - и пожалел. А Марью свою, все равно не забудет.
  «Ну, это еще поглядим», - подумала Дуня сквозь сон.
  - Ты не спи, царевна, - Арина тряхнула ее за плечо. Сейчас к вечерне идти.
  Собрались и пошли в Богоявленскую церкву, дворцовыми переходами. Хорошо, храм придворный и на мороз выходить не надо.
  В соборе – никого. Дуне непривычно как-то. Получается, поп и дьякон, - сами для себя служат. Потом, увидела у левого крилоса, скромно одетых женщин.
  - Тетки Государевы, - прошептала Арина. – Поклонись.
  - А матушка его где?
  - В Вознесенском молится. Похоже, зреть тебя не стремится.
  - Правда, что у Царя отец – Патриарх.
  - Правда. Их с женой, Годунов насильно постриг. Слава Богу, уж после рождения сына. Была Ксения – стала инока Марфа. Был Феодор Никитич, - стал монах Филарет. А красавец был Феодор Никитич! Богат, и одевался лучше всех. Племянник Царицы Анастасии. Двоюродный брат Царя Феодора Иоанновича. Да вот, нашел себе – Ксению Шестову из костромской глуши. Так что, свекровь будущая, чем на тебя негодовать, лучше б о своем худородстве вспомнила.
  - Почему Царю можно, - Дуня замялась, - в жены взять, кого попало?
  - Такова его Государева воля. А ты – не «кто попало», - неожиданно возразила Арина. Ты – православная христианка. И девство, я чаю, сохранила. Чего еще?
  Они замолчали, слушая песнопения. Пели дивно. Не то что, козлогласование, в сельской церкви. Дуняша умилилась, даже, всплакнула.
  Неслышно подошел высокий, седой монах в белом куколе. Встал рядом.
  - Бери благословение, - подсказала Арина.
  Дуняша догадалась, что это Патриарх. И, (что не умещалось в голове), еще и отец ее будущего мужа.
  Она бухнулась в ноги. Приподняла голову, не зная, встать или нет. Как всегда, неожиданно улыбнулась.
  Святейший, улыбнулся в ответ.
  Дуня прибодрилась, встала, сделала ладони ковшиком. Патриарх, красиво сложив длинные пальцы, чтобы получились буквы имени Господня, благословил. Она припала к холодной, пахнущей ладаном, руке.
  Патриарх глянул в лицо. Глаза у него, - ястребиные, зоркие. Мурашки пошли по коже.
  - Избрал он тебя, и слава Богу. Теперь, деток роди. И – грустить ему не давай. Слышишь? Нельзя ему грустить. Сокровище свое, - тебе вверяю, - добавил он негромко, и прошел в алтарь, шурша мантией.

  На следующий день, - была кутерьма. Примеряли, и тут же шили, одежды праздничные и сорочки исподние. Перелицовывали шубу от прежней Царицы, (новую пошить, - все равно не успеть). Долгорукова была выше Дуни и много стройнее, но Дуняша, все равно, в шубу влезла.
  Привезли Лукьяна Степановича. Он крепко притиснул дочь к себе. Шепнул: «Ну, Дуняшка..!» А что тут еще скажешь?
  Его тут же отправили в мыльню. Из рухлядной, принесли одеяния, приличествующие боярину.
  Царь, за весь день, так и не зашел. Только передал через Лихачева подарки.

  И на завтра, – готовились к свадьбе. Лукьян Степанович, в новой дорогой одеже, ходил по дворцу. Присматривался.
  Вызвался устроить опочивальню для молодых – сенник. На это легко согласились. Простым слугам, доверить такое дело нельзя.
  Сделали все, как в старину. Опочивальню оббили золотой парчой. На пол, Лукьян Степанович, распорядился положить семь снопов ржи. На них, сваха водрузила семь перин лебяжьих. Покрыли атласными простынями.
  Дуняша заглянула в опочивальню. Лукьян стоял в раздумье, - ложе получилось гораздо высоким.  
 - Ну, ни беда. Взберешься как-нибудь, - сказал он дочери. – Люди, по надобности и на стог забираются.
 К стене, в изголовье постели, прикрепили иконы – Спаса и Богородицы. По углам, на палках, повесили сорок шкурок соболиных и сорок беличьих.
- А соболя – зачем? – спросила Дуняша.
- Затем, что всегда так делают, - объяснила сваха и выпроводила ее. Девушке на брачную постель смотреть неприлично.

 Вечером, на ужин ждали гостей, - отца и мать Государя. Дуняшу позвали в палату, уже украшенную для будущего веселия.
 Во главе стола – скамья, и на ней, подушка длинная. Двое поместятся. Дуню туда и посадили.
 Вошли ближние бояре с женами и Лукьян Степаныч. Все разместились по чину. А следом,  появились царские родители.
 Все встали и Дуняша встала. Выскочила из-за стола, подбежала, поклонилась земно.
  Служка принял у Патриарха посох, подал крест. Святейший осенил всех, дал Дуняше приложиться.
  Марфа опиралась на клюку. Если Патриарху посох положен по сану, (ясно, что мог обходиться без него), то мать Государя, похоже, в подпорке нуждалась.
  - Ну, здравствуй… Государыня, - сказала она Дуняше и неловко обняла, не выпуская из руки клюку. – Видишь? Мы с Федором Никитичем – с палочками ходим.
   Голова ее мелко тряслась. Она выглядела старше мужа.
   Дуня стояла столбом. Не знала, что дальше делать.
   - Иди на свое место, - сказала Марфа. – Мы – с боку примостимся.
   Все опять уселись и некоторое время молчали. Большой боярин, князь Димитрий Мамстрюкович Черкасский, стал занимать гостей разговором.
   Наконец, вошел Государь. Разговоры смолкли. Патриарх благословил трапезу.
    Дуне стало легко на душе, когда Царь сел с ней рядом на длинную подушку.
    Появились стольники и кравчие. Стали разносить яства, наполнять кубки. Царь учтиво потчевал, предлагая Дуняше то - то, то другое. Сам пил только взвар, вкушал понемногу. Дуня ела, не чинясь, а вина ей никто и не предлагал.
   Бояре, исподволь, поглядывали на румяную Царскую невесту. Похоже, здоровье и веселость молодой, внушали им надежду.
   В конце трапезы, Михаил Феодорович поднялся из-за стола.
   - Слуги мои верные, - обратился он к гостям. – Ныне, пожелал я, - по совету родителей, - Царь глянул на Патриарха и Марфу, - И по сердечному произволению, взять в жены сию девицу – Евдокию Лукиановну Стрешневу. Завтра, нарекут ее вашей Государыней. Прошу любить ее и почитать. И – молиться о нас.
  Далее, Государь