Девушка в черном

В эту ночь шел (такой же, как и две, и три ночи назад) тяжелый бой, бушующий  разрывами,  громыхающий погребальной мессой для сотен несчастных.
За снегом, на темной глади  Ла-Манша, были едва различимы черные туши вражеских кораблей, будто созданных больным воображением сумасшедшего Бога Войны. Их громады высились над свинцовыми водами пролива как стальные утесы.
Такими же огромными были и, висевшие над крейсерами в сером ночном небе, цеппелины восьмой воздушной эскадры. Взрывы сбивали их оснастку и корежили широкогорлые трубы , почерневшие от копоти, но цеппелины были стойки, тверды, величественны и грозны.
В каждой, в самом низу, в слабо освещенных рубках восседали, подобием языческих  идолов — пилоты. Они, вглядываясь в мутную темноту, вслушивались в завывания ветра и в яростный визг сирены, удушаемой ветром. Пытались на слух определить, чем же им, укрывшимся в как бы бронированной каюте, грозила разразившаяся  вокруг какофония, состоящая из гула ветра, скрежета раздираемого метала, сухого треска оранжевых огоньков рикошета.
Уже на рассвете, расстреляв весь боезапас, эскадра отправилась на базу в Ньюпорт. Машина на цеппелине «Белая акация» гудела, вроде, как обычно, не предвещая никаких неприятностей. Но к полудню, уже над Блэкуотерс, неожиданно вышел из строя основной котел. Вся летучая восьмая эскадра легла в дрейф, а дежурный трамп доставил на цеппелин мастера-механика.


Орсон Уэллс был признанным отличным механиком, возможно даже, выдающимся по дарованию, но слишком уж низкого происхождения и потому лишённым всяческих амбиций. При этом парень был идеально сложен и настолько совершенен в манерах, что будь он певцом или актером, то мог бы иметь огромный успех и положение в обществе. Но молодой человек предпочитал, вопреки всему, возиться с бойлерами и прочим бездушным железом.
Механику  давно не выдавалось случая заглянуть на «Белую акацию» и то, что ныне предстало перед его взором, вызывало в его душе уныние.   
В стенах и полу зияли пробоины от пуль и снарядов. Бессмысленно  крутилось пара шкивов с перебитой транспортерной лентой. А на верху, в машинном отделении мерцая стальным блеском, сипели паром и сочились маслом поврежденные узлы и механизмы, дребезжали агрегаты, дышали огнем адовы топки и подтекал из пробитых труб крутой кипяток.
Отключив компрессоры и перекрыв основные топочные воздуховоды, Орсон поднялся на палубу. Хозяйка судна была на мостике.
Её звали Женевьева. Эта молодая девушка, с бледно-мраморным лицом и профилем античных богинь, была той самой грозной предводительницей летучей эскадры. Отряда, который наводил ужас на норманнские поселения в окрестностях Шато-Гайара и д'Аркура.
— Надолго мы здесь зависли? — спросила Женевьева, кокетливо сияя смешинками серо-голубых глаз.
— До вечера управлюсь — пообещал Орсон, не решаясь прямо взглянуть на девушку.
Она уютно устроилась с книгой в руках в легком плетеном кресле у открытого люка машинного отделения. Девушка читала вслух новый роман модного писателя сера Уилки Коллинза «Женщина в белом». Девушка и сама была во всем белом. В последнее время она страстно увлеклась написанием повести, о любви, в духе обожаемого ею Коллинза. Герой её повести на дуэли стрелял точно в сердце, прижав пистолет к груди соперника. Всё это делалось во имя великого чувства не признающего сословных условностей и не терпящего преград. И ничто начинающую писательницу не смущало. Ей казалось вполне нормальным, что рушатся устои, а Любовь и Смерть идут всегда вместе, как лучшие подруги.
Разве часто мы встречаем такое в жизни?
Из люка тянуло запахом жжёной резины и солярки, временами звякали об метал ключи, и слышалось как возится с котлом юный механик. Молодая особа была разгорячена и безмерно счастлива, а на столике рядом остывали две чашечки чая Эрл Грей, в ожидании, когда механик прервётся, чтобы перекурить сигару.
Помимо замены змеевика пароперегревателя мастеру пришлось повозиться с теплообменными аппаратами, проверяя их под давлением. Удалось выявить пару свищей и деформацию в трубах. Однако к вечеру все неполадки были устранены.
Уже на закате они оба сидели в креслах на мостике. Сбоку небольшой праздничный столик с шампанским в ведёрке со льдом, а рядом зефир и шоколад.
В этот последний день зимы их знакомству исполнилось ровно три года. Орсон, смущённо улыбаясь, сообщил Женевьеве об этом, а она молча смотрела на висящие в вечернем небе цеппелины, кроваво красные в лучах заходящего солнца. И это было похоже на предупреждение, но оба были настолько поглощены своими чувствами, что не замечали ничего вокруг.
Парень украдкой любовался собеседницей.
Миниатюрная, стройная с тонкими руками она сидела немного сбоку к нему; вся обворожительная, в молочно-белом наряде, с платиновым ободком, усыпанным алмазами; с золотистым отблеском огненно-рыжих волос, колечками свисающих к щеке, где над губой притаилась маленькая родинка.
Их взгляды случайно пересеклись и будто электрический разряд шаровой молнии сверкнул между ними.
— Сколько сейчас на хронометре? — рассеянно (уже в третий раз за последние пол часа) спросила Женевьева.
— Скоро семь вечера.
— А!.. Это хорошо!
— С чего такое беспокойство о времени? – направляясь к причалившему трампу, спросил юноша.
— Сегодня в одиннадцать у меня помолвка с Уилки. Мама считает, что если я без ума от его романов, то и в жизни мы будем идеальной парой, — скептически кривя губы, сообщила девушка.
Парень слегка побледнел, но закатные лучи солнца скрыли от девушки этот невольный признак волнения. Ни малейшим движением он не выдал той бури, что бушевала в нем в эту минуту.
— Это один из самых достойных кандидатов, безусловно заслуживающий благосклонного внимания, — сказал юноша ровным и благозвучным голосом, припадая на прощание к милой руке.
— Кто же может знать, что готовит нам будущее?
Ему показалось она разочарована.
— Великим художникам отчего-то свойственно презирать окружающих людей.
Прошло мгновение: ужасное, томительное, немое — когда они наконец-то смогли оторваться друг от друга.


Среди ночи в тишине маленькой комнаты Орсон сидел за небольшим столом. Разрезав несколько страниц новой книги мистера Коллинза, парень попытался читать. Но наконец не выдержал и зашвырнул томик в угол.
На часах уже пробило три по полуночи, когда молодой человек в порыве несколько раз ударил себя в грудь.
— Ну чего оно так ноет, ведь это не выносимо!
Он вынул из ящика стола маленький двуствольный «Derringer 38» и приставил его к груди. В комнате будто лопнула скрипичная струна и лёгкий дымок за змеился над запачканным жилетом.


С тех пор на мостике Женевьева стояла с крашенными в черный цвет развевающимися волосами, в черном изысканном платье. И когда кто-нибудь спрашивал почему она всегда в чёрном, девушка беззаботно улыбаясь отвечала:
— Ну а что же вы хотите! Ведь чёрное мне так идёт!
И лишь серо-голубые глаза (затуманившись) устремлялись вдаль, а ресницы трепетали, как крылья бабочки траурницы на каменном надгробии.