В середине 60-х годов я учился на Факультете усовершенствования врачей при Военно-медицинской Академии имени С.М. Кирова. Занимались мы в клинике нервных болезней имени М.И. Аствацатурова на Лесном проспекте, недалеко от Финляндского вокзала.
На первом курсе слушателей назначали помощниками дежурных врачей по клинике, так как по уровню своей клинической подготовки мы еще не могли самостоятельно дежурить.
На втором курсе нас стали назначать на дежурство уже самостоятельно. Дежурства были и простые и сложные - особенно когда дежурного врача вызывали в приемное отделение клинического городка или другие клиники.
Однажды я дежурил по клинике. Дежурство было относительно спокойным. Я сидел в комнате дежурного врача и читал свои конспекты.
За несколько дней до моего дежурства в клинику поступил на обследование и лечение представитель Русской Православной Церкви (РПЦ), имеющий высокий чин. Какую должность он занимал в церкви, я точно не знал. Верующие сотрудницы клиники говорили, что он имеет чин Епископа. Положили его в двухместную палату где уже лежал Начальник Политуправления Ленинградского военного округа, генерал-лейтенант, член Военного Совета (фамилию забыл).
Почти каждый день к Епископу на ЗИМе приезжали в церковных одеждах два-три служителя церкви.
Часов в девять вечера в дверь комнаты дежурного врача кто-то постучал. Я открыл дверь. Передо мною стоял тот самый церковный деятель.
Высокий, довольно молодой, красивый, с огромной белой бородой. Под больничной курткой виднелся большой нательный золотой крест.
– Добрый вечер, доктор! Я могу войти к Вам?
Я не возражал. Он поздоровался со мною за руку. Я обратил внимание на его белые, холеные, как у женщины, руки. Предложил ему сесть на кушетку и приготовился выслушать.
– Дорогой доктор! Вы знаете, что завтра большой церковный праздник?
– К сожалению, нет,- смущенно ответил я.
Он улыбнулся и поздравил меня с наступающим праздником (каким я не помню), а затем продолжил:
– Доктор! Начальник клиники, разрешил мне вечером воспользоваться вашим городским телефоном. Я должен позвонить в Хельсинки, и поздравить с праздником, живущих там русских священнослужителей.
Пользоваться международной связью больным не разрешалось. Но я поверил ему. Он позвонил телефонистке и заказал какой-то номер в Финляндии. Пока соединяли с Хельсинки, мы поговорили с ним. Чувствовалась его высокая культура, образованность, какая-то особая речь.
– Скажите, пожалуйста, довольны ли Вы размещением, обследованием, лечением, питанием,– спросил я его.
– У меня нет претензий к врачам и персоналу, все очень хорошо,- и тут же добавил, – Если бы не сосед по палате...
Я знал, кто лежит с ним в палате и поэтому осторожно спросил о его взаимоотношениях с соседом. Он улыбнулся и сказал мне:
– Дорогой доктор! Вы, конечно, знаете, в какой палате я лежу. Мой сосед с утра и до вечера, пока я нахожусь в палате, все время пытается перевоспитывать меня. Убеждает, что религия - это вред, «опиум для народа», вранье и тому подобное. Учит меня... Но ведь он не знает, что я окончил с отличием Университет марксизма-ленинизма, изучил все основные труды классиков марксизма, гораздо лучше его знаю марксизм-ленинизм,– и засмеялся.
Дали Хельсинки. Пока он говорил по телефону, я вышел в коридор, чтобы не мешать ему вести беседу. После того, как он закончил разговор, я проводил его в отделение. Он поблагодарил меня, еще раз поздравил с наступающим праздником, пожелал спокойного дежурства и когда я уже уходил, перекрестил меня.
