В ноябре 1962 года меня направили в Хабаровск на Окружные курсы усовершенствования офицеров медицинской службы на цикл подготовки врачей — нештатных психиатров гарнизонов.
Жила наша группа (пять офицеров) в общежитии курсов на улице Комсомольской, на втором этаже гарнизонной поликлиники, рядом с окружным госпиталем Дальневосточного военного округа. Питались мы в общепитовской столовой на улице Серышева, недалеко от штаба округа. На раздаче там всегда стояла молодая, красивая женщина, с пышными формами, брюнетка. Каждый день мы видели на ней, не застегнутый на верхнюю пуговицу, белоснежный накрахмаленный халат, под которым хорошо просматривался красивый бюстгальтер и очень пышная грудь… Не помню, как ее звали. Никто из нас не знал одинокая она или замужем. Я сразу почувствовал, что она почему-то относится ко мне не так, как к другим слушателям. Всегда улыбается мне, шутит, хочет поговорить со мной, пытается подать первое и второе блюдо вне очереди. Порции я тоже всегда получал больше, чем у других посетителей. Ребята посмеивались:
— Слушай, а ведь она в тебя влюбилась! Давай, не теряйся!
Но я вел себя сдержано, иногда шутил с ней, но всегда помнил, что дома меня ждут жена, дети. «Крутить» с ней роман я не думал, и изменять жене не собирался.
Поскольку с каждым моим появлением в столовой она становилась все активнее, и, скажем так, даже агрессивнее — я отступил. Дело кончилось тем, что я стал ходить в другую столовую. Она располагалась на той же улице, ближе к железнодорожному вокзалу. Санитарное состояние этой столовой оставляло желать лучшего. Готовили там хуже, но зато в этой «харчевне» я чувствовал себя простым посетителем. Никто из персонала столовой внимания на меня не обращал.
Кто-то из слушателей как-то сказал мне:
— Красавица интересовалась, куда ты пропал. Спрашивала, почему не приходишь в столовую.
Я промолчал, хотя иногда, вспоминая её сексуальную улыбку, пышные формы и настойчивое желание сблизиться со мной, хотел бы встретиться с ней, но уж никак не в варочном цехе или посудомойке столовой.
* * *
В психиатрическом отделении 301 окружного госпиталя, где мы учились на цикле подготовки нештатных психиатров гарнизонов, работала медсестра. Если не ошибаюсь, звали ее Марина. Сколько ей было лет? Не знаю. Может быть, двадцать пять, может меньше или чуть больше. Во время дежурств она вертелась перед нами — слушателями, как юла, демонстрируя свои пышные формы, красивые ножки и очень даже симпатичное личико. Сейчас бы про нее сказали — «сексуально-озабоченная» красотка.
Мой товарищ по группе Павлик — врач, приехавший на курсы из города Бикин, каким-то образом узнал, что она не замужем, снимает с медсестрой хирургического отделения квартиру или комнату недалеко от госпиталя и штаба округа. Ну, снимает и пусть снимает — нам то какое до этого дело.
Но, как говорят, случайности случаются…
Однажды вечером мы с Павликом встретили Марину с подругой в дежурном магазине на улице Серышева. Мы пришли купить себе кое-какие продукты. Марина познакомила нас со своей подругой Наташей и внезапно предложила пойти к ним домой и вместе поужинать. И нас с Павликом, как говорят, «бес попутал». И понеслось… Мы тут же купили две бутылки портвейна, бутылку водки «Московская». Ветераны должны помнить зеленую этикетку и алюминиевую пробку с «язычком». Взяли разной закуски и пошли к ним. Они снимали в «коммуналке» небольшую узкую комнату, в которой стояла старинная большая железная кровать, стол, шкаф и две табуретки. Поужинали мы, прямо скажем, хорошо и через некоторое время с другом стали «никакими» — так как запивали водку вином. Марина и Наташа пили только вино, и казалось, не пьянели.
Возвращаться поздно ночью в общежитие в таком виде мы не могли. Вахтерша — в общежитии дежурили строгие бабушки — утром обязательно доложила бы о нас начальнику курсов и в тот же день он мог отчислить нас и сообщить по месту службы о нашем поведении. Такой прецедент уже имел место. Павлик предложил попытаться потихоньку дойти до железнодорожного вокзала и до утра поспать в зале ожидания. Но Марина заявила, что ночью в такой мороз (стоял декабрь) она нас никуда не отпустит:
— Не хватало, чтобы вы замерзли в сугробе или у штаба округа вас, задержал патруль. Переспите с нами. Утро вечера мудренее…
Наташа тут же заявила, обращаясь почему-то ко мне.
— Мне эта «половая жизнь» надоела. Мы с Павликом будем спать на кровати, а ты с Мариной — на полу.
Тогда в силу, как говорил Владимир Высоцкий, «отупения» я не понял, почему они с Мариной не могут спать на кровати, а мы с Павликом на полу. Но голова работала плохо, и прошло предложение Наташи.
Из шкафа Марина достала небольшой, видавший виды ватный матрас, одну подушку, простынь и солдатское шерстяное одеяло.
Бросила все на пол около стола. Стянула с меня сапоги, сняла портупею, помогла снять гимнастерку, и я упал на матрас. В голове все куда-то поплыло. Я видел только лампочку под потолком и слышал скрип железной кровати. Помню, как Марина выключила свет и попыталась лечь рядом со мной, но поскольку матрас был узкий и короткий, она легла на меня.
Что было дальше, я не помню. А если бы и помнил, то все равно не рассказал бы. Проснувшись рано утром, я увидел на полу рядом с собой храпящего Павлика, а Марина и Наташа спали на своей скрипучей железной кровати…
* * *
В хирургическом отделении госпиталя в Шкотово работала медицинская сестра. Обычная женщина, ничем не выделялась среди других. Замужняя, имела дочь школьницу. Я заметил, что она часто, как говорили, «строила мне глазки», стремилась любым путем привлечь к себе внимание, понравиться. Почему-то, как только я дежурил по госпиталю, она обязательно дежурила в эту же ночь. Более того, я заметил, что, если я менялся с кем-то дежурством, тоже делала и она. Не было ни одного дежурства, чтобы она ночью не вызвала меня к больному, хотя никакой необходимости в этом я, как правило, не видел. Приемное отделение госпиталя было практически рядом с хирургическим корпусом. Первое время, я, не понимая в чем дело, спешил в отделение. Пока смотрел историю болезни, уточнял, что с больным и почему он не может уснуть после операции, она вдруг, улыбаясь, заявляла мне:
— А он уже спит…
Помню, я сказал ей, как в анекдоте:
— Ну и что? Будем будить его, и давать снотворное?
Но вскоре я понял, что ей просто очень хочется побыть со мною наедине хоть какое-то время, а возможно соблазнить меня и затащить в постель в пустой палате или на жесткую кушетку в процедурной. В конце концов, она поняла, что, между нами, ничего не может быть, и все ночные вызовы к больным прекратились. Если действительно была необходимость осмотреть больного, она вызывала меня, но уже без заигрывания. Она перестала шутить, вернее, давить на меня, чтобы я сдался и увлекся ею. В госпитале были незамужние сестры и молодые врачи-женщины гораздо привлекательнее ее, но, к счастью, никто из них меня из числа других врачей-офицеров не выделял, «не строил глазки» и не пытался соблазнить, зная, что у меня есть жена и двое детей.
