Банка с мукой

Иду с полетов. Настроение не ахти. На полигоне обработка информации не пошла, прошли холостыми. Опять флагман пороть будет. Тридцать один год, а все капитан. И перспективы не блещут. Академия не светит. Перевод завис, молчат. Все как-то неладно. А тут еще холод собачий, мороз градусов 25, не меньше. И ветер, куда не повернись, все в харю.
Погрузился в свои мысли невеселые и столовую нашу летную проскочил. Возвращаться обратно лень. Ладно, думаю, жена дома ужином покормит. Давно уже просит, что бы ей компанию составил. Про дочку вспомнил. Сразу потеплело на душе. Вот и дом мой. Но что-то окна неярко светят. Неужели опять света нет!?
Мало того. Ни света, ни воды и отопление такое, будто по батареям фреон гоняют. Ужина нет. Ленушка что-то чихает и вроде подкашливает. При таких симптомах жена сама не своя становится. Пугается, от дочки не отходит. То головку ее трогает, то наводящие вопросы задает типа: А горлышко не болит? А головка?
Ленушка сердится и капризничает. Ей и так неудобно в трех кофточках, при свечке что-то из пластилина лепить, а тут мама со своими заботами. Лариса в тревоге. А когда она в таком настроении, об ужине и речи быть не может. Она начинает перечислять мне тяготы и лишения гарнизонной жизни, а я их и сам наизусть знаю.
- Ты, поел?
- Нет. Задумался и проскочил. Ты же сама просила – компанию тебе составить. Вот и корми.
- Чем? Бюстом? Воды нет, света нет. Электроплитку - не включишь. Ребенок болен. Весь день капризничает.
Уже, значит, болен. Хм! И ужина нет.
- Ну, хоть блинов напеки.
- На чем? Света нет.
- Не керогазке. Сейчас разожгу.
Жена вздохнула и пошла на кухню. Я за ней, керогаз разжигать. Она на цыпочки встала, тянется банку с мукой из подвесного шкафчика достать. Как продолжение вечернего концерта ля-минор, банка выскакивает у нее из рук, открывается и обсыпает мою любимую с головы до ног. Лариса, похожая на коверного только выпущенного с мельницы, где мельник не пожалел помола, чтобы показать Кузькину мать, переполненная чувствами, смотрит на меня и моргает пушистыми от муки белыми ресницами, выбирая октаву, что бы разразиться громким плачем.
Я еще раз глянул на нее, схватился за живот и покатился на пол в неудержимом приступе смеха. Хохотал я так, что дочка прибежала посмотреть, что тут такого смешного. Смотрю, жена под слоем муки улыбается и подхихикивает. Дочка глянула на свою мамочку и серебряным колокольчиком залилась. Лариса оценила свой вид и давай с нами смеяться и хохотать. Я, пуще прежнего, закатываюсь. В цирке так не смеялись. И тут свет зажегся.
Слышу, бачок в туалете зашумел, значит, воду дали. Следом батарея забулькала. Потрогал – на глазах теплеет. И Ленушка шмыгать носишком перестала. Напекли блинов, достали банку красной икры и кусок копченой семы – Дальний Восток, это вам не хухры-мухры. Гляжу, жена бутылочку токайского из заначек своих достает. Ничего, и  на Дальнем Востоке жить можно, пошли бы они со своим переводом все! А что капитан – это даже хорошо, моложе выгляжу. И звание майор – мне не нравится, как звучит. И на полигоне я им послезавтра шесть шаров нарисую, крест на пузе. Чай не впервой.
Все не так как есть, а так как нам кажется.