На Колю жалко было смотреть. И без того малорослый, щуплый, он от начальственной ругани скукожился совсем уж до неприличия. Начальник разносил Колю за то, что тот вчера не вывез какие-то балки с завода. Впрочем, виноват был не Коля, а его напарник, который и должен был ехать на завод. Но у напарника вдруг оказался серьезный повод крепко выпить, и он выпил столько и сразу, что даже не смог попросить Колю подменить его. Сегодня напарник не появился, и весь гнев начальника автоколонны пал на Николая Рябинина, моего давнего знакомого.
А измываться над Рябининым можно было сколько душе угодно – настолько тих и безответен был этот человек. Я думаю, за свои тридцать семь лет Коля ни на кого не выругался, а чтобы, не приведи Господь, ударить кого – так это и вовсе нельзя было представить ни под каким видом. Колина безропотность стала почти что легендарной, по этому поводу знавшие его за глаза часто смеялись, но, замечал я, не зло. В глаза же редко кто обижал Рябинина, порой и висела на языке у кого-нибудь издевка – да так и оставалась несказанной, лишь поднимал Коля на почти обидчика простодушное конопатое лицо с пронзительно голубыми, всегда ясными глазами, выглядывающими из-под неумело сложенной копны рыжих волос. «Рыжик наш – божий человек, ему бы в монастыре лбом молитвы печатать, а он, бляха, баранку как проклятый крутит», - довелось как-то услышать от работавшего вместе с Колей шофера.
Сегодня, перетерпев утреннюю воспитательную беседу, Коля был отправлен на своем грузовике в Беломорск. Я загодя напросился в попутчики – надо было по делам туда же. По дороге я пытался разговорить печального Рябинина, но тот коротко отговаривался – видно было, что не отошел еще от разноса, и я прекратил тщетные попытки.
Так проехали километров тридцать по довольно пустой трассе. Впереди старательно сипел старый «Москвич», на багажнике которого громоздилась гора реек. Слева сверкнули фары и нас важно обошел блестящий черный джип. И тут гул моторов перекрыл грохот падения – это лопнула неказистая веревка, стягивавшая груз «Москвича», и рейки посыпались на асфальт под колеса джипа; тот врезался в них, вильнул и затормозил на противоположной стороне дороги, немного дальше от испуганно остановившегося «Москвича».
Так как рассыпавшиеся рейки загородили проезд, то Коля тоже остановился шагах в пятнадцати от «Москвича», из-за руля которого неуклюже выскочил сухонький мужичок пенсионного возраста, растерянно остановившийся среди реек. Около машины остался мальчишка лет десяти, видимо, внук.
Из джипа тоже вышли двое. Сначала резво выпрыгнул молодой, аккуратно причесанный мужчина в дорогом костюме, он сразу принялся осматривать повреждения джипа. Собственно, никакого серьезного урона, судя по всему, рейки шикарной машине не нанесли – так, царапины, но было заметно, что обладатель дорогого костюма крайне недоволен. Вторым из джипа не спеша вылез водитель – крупный мясистый парень лет двадцати двух в ярко-красной спортивной куртке и полосатых брюках. Он, наоборот, с видимым удовольствием взирал на происходящее, очевидно, происшествие забавляло его.
Дед, между тем, суетливо убирал рейки с дороги. Двое из джипа, немного поговорив между собой, вплотную подошли к нему, началась ругань. Дед покорно слушал, опустив голову. Но руганью дело не закончилось: мясистый парень поднял рейку потолще и деловито стегнул по лобовому стеклу «Москвича», улыбнулся и размашисто ударил еще раз. Стекло вывалилось. Громко заплакал ребенок…
Коля в это время начал выруливать на середину дороги, огибая «Москвич» и убранные с дороги рейки, но, увидев, какое продолжение принял скандал, остановил машину.
- Что делают, уроды! – я взялся за ручку двери с намерением выйти и вмешаться.
- Сиди! – резко выдохнул Коля.
Я замешкался, уж слишком непривычно-властным был голос Рябинина, разом набычившегося, вцепившегося в баранку.
- Коля, ты чего? – я решил, что Рябинин испугался. – Помочь надо деду, прибьют еще…
Но Коля вместо ответа тронул с места машину и, прежде чем я успел еще что-либо сказать, дал газу и с ходу врезался в джип. Тяжелый грузовик, взревев мотором, мигом столкнул джип под откос, где тот, перевернувшись, свалился в болото. Тут же, рывком вырулив с обочины, Коля рванул по шоссе. Двое из джипа бросились к тому месту, где только что стояла их машина, затем мясистый кинулся было за нами вдогонку, но вскоре остановился – грузовик уже набрал скорость.
- Ну и влип ты, Коля! – вымолвил я, когда отъехали километра полтора. – Найдут ведь: изувечат, а то в тюрьму посадят. И разорят.
- Может, не найдут? – с надеждой посмотрел на меня Коля.
- Да где же не найдут. Номер твой наверняка запомнили.
- Так у меня нет номера.
- Как!?
- Да снял я утром номера – выправил, помыл. А как начальник обматюгал, так и забыл привинтить обратно – вон они, за сиденьем лежат.
- Ну, эти снял. Так ведь на кузове сзади у тебя нарисован.
- Не нарисован. Задний борт недавно меняли, а номер вчера должен был нарисовать Лешка, напарник мой. Да видишь ты, не смог…
- Вот-вот, по новому-то борту тебя и вычислят…
- Так я ведь это, так сказать, зачем еще в Беломорск-то еду? Борта мне там уберут, фургон поставят.
Я удивленно посмотрел на Рябинина. Тот, взъерошенный, вцепился в руль, напряженно вглядываясь в дорогу.
- Коля, - проникновенно спросил я его, - ты еще скажи мне, что тебе в Беломорске и машину заново покрасят – тогда уж точно жирные тебя не найдут.
- Ну, - подтвердил Коля, - был такой разговор, договаривался начальник, чтобы там и покрасили заодно.
Я долго и от души хохотал, выдавливая сквозь смех: «Ну, Коля, ну, Штирлиц – все предусмотрел!». Коля искоса поглядывал на меня и смущенно улыбался.