Толстушка Ли Эр Гл. 2

«Как это господин еще руки на себя не наложил?» - вздохнул слуга, поглядывая на молодого Ся. Этот крепкий открытый малый по имени Лао искренне переживал за хозяина.
В Приграничье Лао был семье Ся конюхом и даже не мечтал прислуживать господину лично, что считалось большой привилегией и абы кого в услужение к хозяевам не брали. Такое могло произойти, если кто-то из господ сам пожелает приблизить к себе простолюдина, и никак иначе. Но случилось так что, правя возком молодой госпожи, а, после, присматривая в Хэбине за лошадьми и повозкой, он первый увидел лавину скачущих к заставе чурдженей и поднял тревогу. Он же получил первую стрелу в плечо. Те кошмарные мучительные пять дней сражений с варварами и попыткой выжить сделали из молодого неуклюжего конюха настоящего воина. Он даже подумывал стать солдатом имперской армии, если переживет резню в Хэбине.
Лао стал одним из тех семерых, кто выдержал осаду в сторожевой башне вместе с молодым отпрыском князя Ся и пятью бывалыми воинами. И он видел, как эти воины безропотно подчинялись мальчишке, не обсуждая его приказы, просто потому, что он все делал правильно. Когда проклятые варвары, встав под окнами башни, стали сулить молодому господину и его семье свободу, если они выйдут и сдадутся, он ни минуты не колеблясь, выкрикнул в ответ непристойности на чурдженской тарабарщине. Но потом сказал пятерым оставшимся с ним, что они вольны сдаться, он никого не принуждает оставаться с ним на погибель. Жить или умереть выбор каждого из них. Пятеро воинов и Лао решили остаться с мальчишкой, молча, удивившись проявившейся вдруг у него стойкости. Все же кровь рода Ся давала о себе знать и в этом хрупком впечатлительном юноше.
А ведь, пожалуй, даже князь смирился с тем, что его младшему сыну не быть воином, с таким трудом давалась ему военная служба в приграничной крепости. Молодой господин постоянно болел, и матушка дрожала над своим драгоценным чадом. Его баловала вся семья, прощали все проказы и не нагружали военными обязанностями.
Но вот в трудную, разрывающую сердце минуту, такую мучительную, что дрогнули закаленные, немало повидавшие, воины, он вдруг выказал твердость духа. Шестеро солдат были уверены, что младший Ся не переживет ужасной ночи наполненной криками истязаемых родных, хохотом развлекающихся кровавым зрелищем варваров, их оскорбительными выкриками, чтобы он вышел и тем прекратил пытки братьев.
- Господин, - неуверенно обратился к нему тогда крепкий воин Чао, чью щеку пересекал безобразный шрам. – Чурдженям нельзя верить, но если все же кому-нибудь из нас выйти поторговаться с варварами за жизни, да просто за милосердную смерть ваших братьев, то…
- Никто не выйдет! – взвизгнул мальчишка. – Никто не будет с ними торговаться…
Вскочив, он выхватил у убитого воина, что лежал у стены, лук и стрелы, подобрался к окну и, смахнув слезы, прицелился. Дзенькнула тетива, со свистом улетела стрела и один крик, уже переходящий в хриплый вой, оборвался. Он послал милосердную смерть своему, посаженному на кол, дяде. В следующие полчаса чурджени щедро обстреливали их оконце зажженными стрелами. Но все обошлось. Воины, вжавшись в углы по бокам окон, пережили этот огненный шквал стрел за каменными стенами. После крики пытаемых возобновились, но запертые в башне, понимали, что варвары надеются, что кого-нибудь из засевших в башне покинет выдержка и он появится с луком и стрелами в окне.
Молодой Ся сидел на полу лицом к стене и, закрыв уши ладони, выл, обливаясь слезами. Потом вдруг замолчал, его руки бессильно упали на колени, плечи безвольно опустились, голова свесилась на грудь. Лао страшно перепугавшись, бросился к нему под встревоженными взглядами пятерых воинов. Было понятно, что малец сломался, но когда Лао склонился над ним, приобняв за плечи, тот едва слышно прохрипел: «Фитиль…» Защитники крепости готовились подорвать вместе с собой и ненавистных чурдженей.
Вот тогда Лао решил остаться рядом с молодым Ся и в смерти тоже, даже если тот его прогонит, все равно он будет следовать за ним. Это был тот редкий случай, когда слуга выбирал хозяина. Верный малый вздохнул: горе придавило былую жизнерадостность молодого господина, убило все его чувства и желание жить. Как расшевелить его?
Теперь каждую ночь молодой Ся просыпался в холодном поту от криков полных лютых непередаваемых мук, чтобы терзаться раскаянием и сожалением, что не помог, не сделал все возможное, для их спасения. Почему они так умерли? Разве они заслужили столь страшную смерть? Так должно быть думал молодой господин, сидя в комнате третьесортной гостиницы «Лунный цветок», перед урнами с прахом родных, глядя перед собой.
- Я тут потолкался на рынке, да послушал, что говорят о семье Минь, - хлопотал вокруг него Лао, желая отвлечь Ся от мрачных неподвижных, никуда не ведущих дум. – Говорят в том семействе две девицы. Младшая почти ваша ровесница и красива собой, только она дитя наложницы. А та, на которой вы женитесь, от законной жены господина Минь, она старше вас на пять зим, да к тому же толстая. Так говорят.
Но молодой хозяин лишь поднял на него ничего не выражающий взгляд и опять опустил глаза. Не было ему до всего этого никакого дела.
Так же равнодушно принял он указ о своем браке из императорских рук, стоя перед владыкой на коленях. Евнух Фань взглядом умолял молодого Ся вымолвить хоть словечко, но тот не издал ни звука. При попытке заговорить его горло сжимал спазм. Дворцовый лекарь, осмотрев молодого человека и полечив серебряными иглами, лишь покачал головой.
- Потрясение его велико и как скоро молодой князь оправится от него не известно. Однако молодость и здоровье дают надежду, что он все же преодолеет сей недуг и придет в себя.
Между тем приготовления к свадьбе шли вовсю. Из дома Минь то и дело приносили подарки. Ся безучастно перекатывал на ладони две разбухшие в воде горошины, которые он должен был съесть, чтобы обеспечить себе многочисленное здоровое потомство. Покатав горошины, он машинально кинул их в рот и проглотил. Потом ему прислали особый подарок от невесты: ножницы в форме бабочки – символ уюта и тепла и вазу, наполненную фруктами – обозначающие плодовитость. К ним он не притронулся, двух горошин было достаточно.
Вечером третьего дня после оглашения указа императора, в покои гостиничного дома, где остановился Ся, явился посланец из дома Минь, с поклоном попросив молодого человека посетить его господина, который нижайше просит его о встрече, дабы обсудить детали будущего брака. Прежде чем последовать за слугой Ся прихватил сосуд из белого фарфора с двумя плавающими в нем рыбками, чтобы не идти к будущему тестю с пустыми руками.
В поместье Минь прибывшего встретили предупредительные слуги и провели в кабинет, где его радушно приветствовал сам хозяин. Когда Ся передал сосуд с рыбками слуге и, отвечая на хлебосольное предложение потчевавшего его тестя, вежливо пригубил ароматный белый чай из лилий, господин Минь приступил к насущному:
-  Сочувствую твоему горю, мой мальчик, и поверь, что теперь твоя забота это и моя забота тоже. У меня одно желание - успокоить твое сердце. Ты сын героя, но остался на всем белом свете один. Теперь же войдешь в семью Минь, а потому во всем слушайся меня. Отныне ты мне как сын и пусть моя дочь не отличается особым изяществом, все же будь добр к ней. Я же стану твоей «тенью» и поспособствую твоему продвижению при дворе. Ты способный мальчик и получишь все, что пожелаешь. Но свои заслуги и славу отныне будешь добывать для возвышения семьи Минь.
Только вот Ся не хотел быть чиновником, как и этого брака тоже не хотел. Он впервые видел тестя и без особых надежд и вглядывался в его костистое лицо с неподвижным взглядом маленьких близко посаженных глаз и широким ртом. Вряд ли этот человек займет какое-то место в его жизни. Ся не намеревался отсиживаться в столице, а жаждал как можно скорее вернуться в приграничные земли, что бы мстить за свой род и не собирался жить для торжества Минь.
Но ему оставалось лишь  поклониться в ответ на слова тестя.