- Мамочка, смотри… там дядя Пьер! – маленькая Луиза потянула Мадлен за руку.
Они вдвоем как раз вышли из лавки. Рабочий день Мадлен закончился и она, сосредоточенно нахмурив брови, размышляла, чем накормить дочь этим вечером.
Дома оставалось еще немного тушеной капусты и пара картофелин. А вот хлеба не было и купить его она уже не успевала. Весь день провела на работе, продавая зелень.
«Завтра выходной, пораньше с утра надо будет занять очередь в хлебную лавку», - подумала Мадлен, остановившись. Покупка хлеба в революционной столице становилась теперь непростым занятием. За буханкой хлеба люди простаивали долгими часами.
А, бывало, что лавка закрывалась перед самым носом из-за того, что хлеб внезапно заканчивался. И простые люди винили во всем спекулянтов, считая, что те специально прячут запасы муки, накручивая цены и создавая ажиотаж. Погром лавок, особенно тех, что продавали хлеб, стал в Париже обычным делом. Пару дней назад Мадлен, и сама видела такую разгромленную лавку. Точнее, это была кондитерская. В прежние времена, ещё до революции там продавали совершенно потрясающие торты, десерты и изысканные пирожные. Мадлен, будучи девчонкой, иногда подходила к витрине и рассматривала выставленные там торты. Один ей особенно нравился – в виде корабля с белыми зефирными мачтами и розовыми глазурными парусами. Стоя у витрины, она мечтала, как когда-нибудь разбогатеет и купит этот торт. Он был такой большой, что его хватило бы на неделю, если есть по кусочку. Мадлен размышляла, какой торт на вкус… наверное, невероятно нежный и сладкий. После революции ассортимент лавки изменился. Изысканных тортов там больше не продавали. Простым людям не на что было их покупать, а количество прежних покупателей – дворян - разительно уменьшилось. Теперь в лавке продавали самые простые пирожные – эклеры, заварные булочки и, конечно, хлеб.
Несколько дней назад, проходя вместе с Луизой мимо бывшей кондитерской, Мадлен увидела распахнутую, покосившуюся на петлях дверь и разбитые стекла пустой витрины. Лавка была разгромлена.
- Мама! – Луиза вновь потянула её за руку, и Мадлен, оторвавшись от своих мыслей, посмотрела туда, куда указывала дочь. С противоположной стороны тротуара действительно стоял её знакомый Пьер Рейналь. Молодая женщина перешла улицу, и Пьер как-то неловко улыбнулся, когда она поравнялась с ним.
- А я уж минут сорок тебя жду, Мадлен, - произнес он. – Задержалась ты сегодня на работе, я смотрю.
- Здравствуй, Пьер, - ответила молодая женщина. – Ты бы мог зайти ко мне в лавку, зачем ждать.
Она подняла на него глаза, и заметила в его взгляде какое-то странное смущение. Что-то новое, что стало для неё непривычным в этом, всегда уверенном и даже нагловатом парне.
- Просто вот… - он кашлянул и протянул ей какой-то сверток. – Это тебе, Мадлен. Бери и даже не вздумай отказываться. Мне сегодня, как активисту нашей секции, дали. Я сразу о тебе и подумал. Тебе нужнее. У тебя ж дочь малая… - он кивнул в сторону Луизы. – Я-то всё равно один.
Мадлен нерешительно взяла свёрток, развернула. Это был хлеб, целая буханка, ещё тепловатая, завёрнутая в очередной республиканский листок.
- Пьер! – воскликнула Мадлен, - что ты? Зачем?
- Бери, бери! – санкюлот сделал решительный жест, когда она протянула хлеб обратно. - Считай, я делаю это официально от имени республики. Заодно и новую газету почитаешь, - он хохотнул.
- Спасибо, Пьер, - тихо сказала Мадлен, прижав к груди сверток.
- Ерунда, не за что благодарить! – Пьер махнул рукой.
Возникла пауза…
Пьер потрепал по голове Луизу.
- Куда ты сейчас, домой? – спросил он у Мадлен.
Молодая женщина кивнула.
- Можно я провожу тебя? – спросил Пьер.
- Хорошо, пойдем, - ответила она.
Через некоторое время они свернули на улицу Монтрей и остановились перед трехэтажным домом из серого камня, где Мадлен снимала комнату.
- В гости даже не буду напрашиваться, все равно никогда не позовешь, - с ироничной ухмылкой проговорил санкюлот.
- Пьер, ты же знаешь…
- Да, я помню, что ты мне говорила, - проговорил Пьер, - что ты не встречаешься с мужчинами. Просто… - он вдруг взял ее за руку, но не грубо, а как-то нежно и бережно. И почему-то Мадлен не стала её вырывать.
- Просто, скажи мне. Только честно скажи. Скажи, и я отстану. Навсегда. У тебя кто-то есть? Ты же не можешь быть совсем одна, ты такая красивая, молодая… Мадлен…
- Пьер… - Мадлен смолкла, подбирая слова, но на ум ничего не приходило.
Все мысли почему-то спутались.
- Я не одна, Пьер, - наконец ответила она. – У меня дочь.
Она крепче сжала ладошку притихшей Луизы.
- А что насчёт её отца? – вдруг резко спросил Пьер, нахмурив брови. – Ты никогда ничего о нём не говорила… Кто он? Ты всё еще его любишь? Поэтому больше ни на кого из мужчин не смотришь?
- Мама сказала, что папа погиб на войне, – сказала Луиза.
- И ты до сих пор его любишь? – продолжал Пьер, — это так?
Мадлен покачала головой.
- Нет, Пьер, это не так. Давай не будем сейчас… не хочу при дочке. Когда-нибудь я расскажу тебе всё, позже… Пойми меня, Пьер.
Она подняла глаза, и он увидел в них слёзы.
- Ну хорошо, хорошо, - буркнул он, чувствуя себя виноватым. – Это ты прости меня, Мадлен. Просто знай, что ты… - он смолк на какое-то мгновение, потом продолжил, - ты мне не безразлична. Я все сделаю ради тебя.
- И… - он на мгновение смолк, погладил по голове Луизу, - ради неё - тоже.
