Биографические листки (продолжение)

37
    Любил слушать батькины истории о шталаге Муравейник, крепкий старик с лицом под цвет свежего среза меди, неспешный в движениях. Ширококостная прочность его не сломлена Сибирью. Кулак-трудяга, закалённый строгим климатом. Мы ещё с керосиновой лампой, а у него электрический свет и добротная хата на бугре. Ровчак весной, разлив Ипути ни хозяйству, ни строению вовсе не опасны.
    Он во многом не похож на других гостей, и я, поделав добросовестно уроки, с интересом разглядывал приземистую фигуру. Казалось, Муравейник лишён многих слабостей, прижившихся в людях. Как никто, понимал крестьянского сына – пахаря, косаря, пастуха, оказавшегося на войне с первых минут, сходу изведавшего её коварство и свирепость.
    Батька рассказывал о власовцах, которые приезжали к доходягам в шталаг для вербовки. Чем кормить вшей, погибать ни за понюшку табака, говорили они, вступайте лучше в нашу армию для освобождения России от большевиков и жидов.
    Родитель мой, закончив пять классов Старобобовичской школы, умел читать и считать. Россия для него – прежде всего мать Алёна Дмитриевна и батька Дмитрий Иванович, мои родные баба и дед. Они находились в чужеземной оккупации, их нужно было вместе с Новозыбковским районом освобождать.
    А что такое освобождать Россию от её же граждан? Союзники Гитлера получались непростыми, враждебными, заботились о своём. Ещё болея сыпным тифом, батька приготовился к смерти. В тот раз она прошла поблизости. Новый случай родителя, ослабленного пленом и хворью, не застанет врасплох. Помирать он решил с молитвой ко Христу. Её у военнопленного бедолаги никто отнять не мог.
    Муравейник понимал смысл прошлого. Однако его отношение к Богу и вере осталось для меня тайной. Входя в нашу хату, старик не крестился на иконы. Среди гостей-мужчин он в этом оказался не одинок.