Горячее желание Алексеева

1924 г.

‒ А теперь я хочу сказать про Рустама, ‒ и Агриппина Васильевна посмотрела на окруживших её родителей.
Она больше напоминала артистку, нежели работницу образования. Строгое чёрное платье с воротником «под горло» эффектно облегало её стройную фигуру. Очки с  наполовину затемненными стеклами, которые только-только начали входить в моду и появились в магазинах, прекрасно дополняли театральный образ. Если бы не указка, которую Агриппина Васильевна не выпускала из рук даже во время проведения встречи с родителями своих учеников, ничто не выдавало бы в ней наставницу ребятишек младших классов.
‒ Итак, Рустам Алексеев, ‒ повторила она.
‒ Ростислав, ‒ послышался приятный мужской баритон.
‒ Ой, ‒ смутилась Агриппина Васильевна, ‒ простите. Никак не запомню это имя. Когда я посещала учительские курсы, среди нас был мужчина с именем Рустам. Вот я Алексеева и называю так же.
‒ Можно просто Ростик. Дома мы его все так зовём, ‒ послышался тот же приятный голос, в котором чуткое ухо смогло бы уловить музыкальные звуки.
‒ Ой… как бы это объяснить… ‒ замялась учительница, ‒ Ростик – это как-то не серьёзно, знаете ли.
‒ Как вы сказали? Несерьёзно? – удивился мужчина, приподняв широкие кустистые брови и пытаясь скрыть улыбку. ‒ Да неужели он здесь серьёзным бывает? Это странно. Дома за ним такого не наблюдается.
‒ Это верно, ‒ вздохнула учительница, которой вот уже полчаса любовался Евгений Кузьмич, ‒ очень вольный мальчик у вас растёт. Когда мы после второго урока отпускаем детей на перерыв, более неугомонного ребёнка, чем Алексеев, нет. В саду у нас яблони растут, так все их облазил. Прямо как обезьянка. Наш сторож как увидел его на самом верху дерева ‒ за сердце схватился. А достать не мог. Куда ему в шестьдесят с лишком лет по деревьям лазить?
Так и стоял, упрашивая, чтобы Рустам…
‒ Ростик, ‒ снова мягко произнёс Евгений Кузьмич.
‒ Да-да, Ростик, ‒ тот час поправилась Агриппина Васильевна, ‒ слез, конечно. Вернее, не слез, а спрыгнул с высокой ветки. Видимо, чтобы в руки дяди Егора не попасть. Но Егор Иванович не тронул бы его. Так, может быть, отчитал бы за озорство, но этим бы дело и окончилось.
А на днях, ‒ продолжила она, ‒ я обратила внимание на то, что он рисует вместо винограда и яблок, что я им поставила для срисовывания, реку и лодки да корабли на ней. При этом лодки всё были какие-то странные. С непонятными механизмами. Сразу видно, что фантазией мальчик обладает неуёмной. Но вы поймите, нам ведь из губернского образовательного комитета планы каждые полгода присылают, и мы не можем им не следовать. Один из уроков рисования непременно должен включать рисование с натуры.  Я вашему сыну стала говорить, что рисовать нужно фрукты в вазе, а он..  Он даже не слушал меня. Нарочно, представляете, продолжал вырисовывать лодки и какие-то парусные корабли.
‒ Очень вольный мальчик, ‒ сокрушенно повторила учительница, покачав головой, ‒ прямо не знаю, что с ним и делать.
‒ Вы извините, конечно, ‒ произнёс Евгений Кузьмич, поглаживая окладистую бороду, ‒ видимо, это наш недогляд. Скажу я ему, конечно, чтобы впредь вместо винограда не рисовал больше лодок. Это мать его избаловала. Но у нас ведь как?.. – степенно продолжил он, ‒ дети растут действительно вольно. Это вы правильное слово подобрали. Мы их не наказываем, ничего не запрещаем. Сам-то я по агротехнике специализируюсь. Всё с растениями вожусь с утра и до позднего вечера. Сами подумайте, ежели растение-то в тесноте попробовать вырастить – оно зачахнет, а то и вовсе погибнет. Но так ведь то растение! – и он поднял вверх палец. – Как же дитю воли не дать? Разве только запрещать да ещё в чулан запереть, как, бывалоча, меня мой родитель запирал, да ещё и на горох коленями ставил – но в таком случае  мальчонка-то и обозлится, пожалуй. Вот мы с матерью и стараемся, чтобы он всё познавал таким, как это природой создано.
‒ Вы агротехник? – Агриппина Васильевна сняла очки, и окружающие её родители учеников увидели, какие красивые и лучистые у неё глаза, ‒ а я дум…
‒ Думали, что купец какой-нибудь, верно? – засмеялся Евгений Кузьмич.
‒ Да, ‒ покраснела, смутившись, учительница, ‒ очень на торгового человека вы похожи.
‒ Все так говорят, ‒ закивал мужчина, услышав это. – Было дело, не скрою. Хотел папаша меня к торговле приучить, вот только не годен для этого дела я оказался. Там ведь как? Продай во что бы то ни стало да навар себе сделай – нехитрый вроде бы закон торгового дела. Ну, а я ловчить да обманывать не умею. Я землю-матушку с детства люблю. С неё всё и начинается, с землицы-то. Все растения на ней произрастают, хоть овёс, хоть рожь, хоть цветы полевые. Я вам много чего  про растения могу рассказать. Или учащимся, если хотите, приду очень даже понятно всё объясню, ‒ продолжил он. ‒ Желание у меня имеется, станцию опытную построить да к растениеводству молодое поколение привлечь.
А бороду мою вы во внимание не принимайте, ‒ вновь засмеялся он, видя, как Агриппина Васильевна продолжала смотреть на него во все глаза. – Старообрядцы мы. Нельзя в нашей родословной без бороды ходить. Не положено. И хотя она, борода эта, всех смущает да каждый за купца меня норовит принять – обрезать её я не имею права. Неуважение это будет к моим предкам. И традиций нарушение, опять же.

‒ Что же это ты, бессовестный, нас с матушкой перед учительницей позоришь? – выговаривал Евгений Кузьмич вечером, глядя на взъерошенную макушку сына, который стоял перед ним с виноватым выражением лица. – Не  я ли говорил тебе, чтобы ты не озоровал в школе? На уроках, выходит, безобразничаешь? И не стыдно тебе? Или Агриппина Васильевна неправду сказала? Вместо яблок да винограду зачем-то лодки рисуешь. Мы тебе лучшие карандаши, какие только смогли найти в округе, купили – а ты, выходит, этими же карандашами безобразия творишь? Нехорошо, ой, нехорошо, сын. На яблоню опять же неизвестно зачем залез. Садового сторожа в нервный испуг ввёл. Я тебе сколько твердил, что дерево – оно живое, и лазить на него не нужно. Веток, чай, поди, поломал сколько! А ветки – они ведь как руки для человека. Давай-ка тебе руки иль ноги поломаем, что скажешь на это?
‒ Я на яблоню из-за интереса взобрался, ‒ всхлипнул мальчик, ‒ просто посмотреть на то, как цветок в яблоко превращается, хотел. И веток я не одной не сломал. А лодки рисовал, потому что всё паруса во сне вижу. Ты меня сам в парусную школу обещался отдать, да не отдаёшь. А я всё на реку хожу, не увижу ли там парус какой… И ночью, как глаза закрываю – всё мне корабли видятся.
‒ Ну, цветок в яблоко в один момент не превратится, ‒ уже более мягко проговорил Евгений Кузьмич, ‒ для этого несколько недель надобно. Что же касается моего обещания, то мал ты ещё. Едва одиннадцать годков тебе минуло. Для начала подрасти, а пока что тебя не то, что не возьмут – близко к фрегатской школе не подпустят.
‒ А, что, есть такая? – загорелся Ростислав.
‒ Ну, конечно, есть, ‒ заверил отец, ‒ в Санкт-Петербурге аккурат на Мариинской улице находится.
‒ Ну, в Санкт-Петербурге… ‒ разочарованно протянул мальчик, ‒ туда ехать сколько надо…
‒ Здесь тоже можно найти, ‒ произнёс Евгений Кузьмич, ‒ но всё равно такого маленького не возьмут. – И давно, скажи-ка, ты лодки рисуешь?
‒ Сейчас покажу! ‒ и Ростислав побежал в детскую.
Оттуда он вернулся с целой кипой изрисованных листков и торжественно положил их перед родителем.
‒ Ну-ка, ну-ка, ‒ с интересом в голосе говорил тот, разглядывая рисунки, ‒ ты подумай, каков изобретатель!
‒ Не, ‒ закрутил головой Ростислав, ‒ я тут ничего не придумал. – Это в журнале я увидел. Дяденька какой-то в парке  журнал на лавочке оставил, а я его подобрал. Вот оттуда и срисовал.
‒ Занятно, занятно, ‒ проговорил отец, продолжая внимательно вглядываться в каждый рисунок, ‒ значит, ты из журнала это взял?
‒ Да, ‒ кивнул Ростислав, ‒ тут парусники и линкоры всякие.
‒ А, что, очень даже похоже! – с удовлетворением отметил Евгений Кузьмич, ‒ способности у тебя, выходит, к рисованию есть. Может, тогда на художника и будешь учиться, когда вырастешь? Правда, не особо и профессия-то серьёзная, скажу я тебе, но уж коли имеется у тебя желание…
‒ Пап, ‒ задумчиво посмотрел на отца мальчик, ‒ я знаешь, какое моё самое заветное желание?
‒ Ну? – взглянул ему в глаза Евгений Кузьмич.
‒ А вот как ты считаешь? – спросил Ростислав, ‒ можно ли корабль летать заставить? Мечта у меня такая, чтобы летающий парусник, или даже эсминец в воздух поднять.
‒ Лета-а-а-ть? – с удивлением переспросил Евгений Кузьмич. – Эк, куда хватил! Не, милый, ‒ покачал он головой, ‒ воздухоплавательные машины очень слабые. Куда им корабль поднять…
‒ Но ведь ты сам сказал – «воздухоплавательные», ‒ уцепился за слово мальчик. – Значит, они могут одновременно и плавать, и летать по воздуху?
‒ Нет, дружище, ты всё не так понимаешь, ‒ погладил бороду Евгений Кузьмич. – Воздухоплавательный – это, стало быть, просто летучий. Он летает и как будто плывет в воздухе. Оттого так и назван. А вот чтобы к кораблю какие-то устройства приделать, чтобы он в воздух поднялся – такого я не слышал. То, что где-то далеко военные эсминцы под банановозы переделали – об этом я читал. Но чтобы летать…
‒ Я не об этом, ‒ махнул рукой Ростислав, не слушая про банановозы, ‒ я вот думаю, как бы к кораблю крылья можно приделать. В маменькиной комнате я газету нашёл. Там про инженера Сикорского написано было. Он поначалу в мореходном учился, но потом его неожиданно в небо потянуло. И он стал учиться на планерах летать.
‒ Та-а-ак, ‒ протянул Евгений Кузьмич, откладывая рисунки в сторону, ‒ то-то мать удивлялась да спрашивала, кто это ей газету изрезал? Она там совет нашла, как грибы мариновать по новому способу. Сунулась – а газеты-то и нет. Вернее, она есть, но почему-то от неё одни обрывки остались. Твоя работа, признавайся?
‒ Моя, ‒ опустил Ростислав голову. – Я это…ну, увидел, что про Сикорского в ней пропечатано и ну… это…
‒ Не хнычь, не маленький, ‒ строго сказал Евгений Кузьмич, ‒ нашкодил – так и говори: я, мол, газету испоганил. Вырезал портрет, который мне нужен был.
‒ Да какой ещё портрет! – взвился Ростислав. – Ну, была там какая-то фотография, я на неё и внимания никакого даже не обратил. Я историю о том, как он летающий мотоцикл изобрел, вырезал.
‒ Что ты ещё вырезал? – иронично спросил Евгений Кузьмич, делая ударение на слове «ещё».
‒ Ничего, ‒ удивленно ответил мальчик. – Я просто подумал, что если мотоцикл можно в небо поднять, то тогда, корабль, выходит, тоже? Получается, он хоть и тяжёлый, а всё же сможет по воздуху передвигаться?
‒ Ой, не знаю, не знаю, ‒ покачал головой Евгений Кузьмич, запуская пальцы в густую бороду, ‒ может быть, мотоцикл-то и можно поднять. Он, конечно, легче, чем даже парусник. Но чтобы корабль… Нет. Не слыхивал я об таком деле.
‒ Ты это… Вот что, ‒ назидательно продолжил он, ‒ на уроках рисуй, что велено. Не изводи карандашей-то понапрасну. Велено яблоки рисовать – их и изображай. А лодки с моторами да механизмы разные – это вон, пожалуйста – и он указал на стол в детской, ‒ срисовывай из газет да журналов дома. Мечта мечтой, а не позорь уж нас с матушкой. Понял?
‒ Понял, ‒ тихо ответил Ростислав, ‒ не буду