Заглянувшие в Ад
………………………………………….
Всем погибшим в Холокосте артистам, художникам, музыкантам=посвящается эта повесть.
Давид родился далеко от тех мест в Европе, о которых пойдёт речь. И вряд ли оказался бы тех местах о которых пойдёт речь если бы не рассказы деда, которого, увы, уже нет. Режиссёра небольшого театрика на юге страны, куда после образования нового, возрождённого государства тот прибыл. Давид подолгу мог слушать его рассказы о прошлой жизни в далёкой и загадочной для него Европе. Загадочной и не совсем доброй для его семьи. Правда записи деда он прочёл гораздо позже, но видимо гены. Куда же без них, одарили его ясным видением тех событий. Как в кино. Даже то, что лежало за текстом превращалось в живые эпизоды. Нет, режиссёром, как дед Давид не стал, но журналистика видимо послужила толчком общению со стариком, в котором не чаял души. И вот настал видимо момент, когда просто необходимо побывать там, где его дед провёл одни из самых горьких дней своей жизни. Да и коллега из Чехии, Ярослав давно приглашал Давида в Прагу. А от неё и до Терезина не далеко. Решено. Давид стал собираться в дорогу.
И вот они с Ярославом в небольшом, но таком важном для Давида месте. Старая крепость=форт, где располагалось гетто. Мемориал за воротами, где как вспоминал дет висела надпись «Труд делает свободным». Корпуса=блоки, дома персонала, казарма и здание тюрьмы. Словно декорация к фильму среди окружающей зелени и такого прозрачно=безмятежного неба, где казалось никогда не могло произойти то, что произошло. Где безмятежной пасторальной синевой протекает река Огрше. Постояли на кладбище замученных под большой шестиконечной звездой. Шли молча, погружённые в свои мысли. Наконец Ярослав не выдержал: = Давид, ты обещал показать мне записки своего деда.
=Покажу, Ярик. Я, чтобы прочесть их специально выучил немецкий. Ведь до войны мой дед жил в Вене. Вёл свои записи на этом языке. Правда, = Давид вздохнул, =до конца дней так и не произнёс ни слова на нём. Писал, но говорить так и не смог заставить себя. Не мог. Давай найдём спокойное место, и я поделюсь с тобой его историей.
=Тут неподалёку есть небольшое кафе. Посидим, ты мне расскажешь и если позволишь я напишу статью у себя в газете.
=Пойдём. А статью? Решишь сам.
Народу, особенно туристов было немного и выбрав свободный столик, возле примыкающей к кафе забытой железнодорожной колеёй маленькой заброшенной станции, скорее полустанка так же молча присели к столу.
Мы стояли на плацу бывшего гарнизонного городка. Лёгкая пороша оседая под лучами прожекторов ранних ноябрьских сумерках. Посреди плаца на дощатом помосте офицер в утеплённом кожаном реглане в мегафон объявил: = Вы прибыли в показательный трудовой лагерь, где труд делает вас свободными. Вы видели эту надпись над входом в лагерь. Рейх, несмотря на все трудности проявил заботу о вас, и вы должны быть благодарны судьбе. Среди рабочих команд у нас есть школы, госпиталь и даже театр. Мир увидит нашу заботу о вас. Но любое неповиновение будет расценено, как саботаж и виновные будут строго наказаны. Там, =он протянул руку в сторону, =здание тюрьмы и я, как гуманист, не советую туда попадать. В каждом блоке вы пройдёте регистрацию по профессиям и начнёте новую жизнь. Поздравляю с прибытием в Рай.
Второй офицер дал знак и стоящий в углу оркестр из заключённых заиграл весёлую мелодию «Венского вальса».
=Шапки надеть, =прозвучала команда, =По блокам марш!
Так началась моя жизнь в гетто, записал потом Исаак Баум, =бывший режиссёр кабаре, коих было немало в довоенной шумной и весёлой Вене. Той Вене, которая Исааку уже представлялась иллюзией, затянувшей его в бездну реальности. Его круга Ада, хотя как он узнал гораздо позже, несравнимой с иными лагерями смерти.
Помещение блока разделяли стоящие по периметру стен сплошные деревянные нары. Ему повезло найти место возле крайней стены с небольшим за решётчатым окошком почти у самого потолка. Как жили? Как=то всё =таки жили. Скудной баланды едва хватало. Часть узников от недоедания и болезней стала исчезать. Госпиталь для заключённых переправлял практически всех на свободу. На рядом разросшееся кладбище за крепостной стеной. Но на места убывших пригоняли новых. Дни сливались в один бесконечно длинный, с редким забытием. Но однажды в блок пришла группа офицеров и по списку стали вызывать некоторых из нас. Куда? Зачем? Притуплённое сознание не давало ни встревожится, ни испугаться. Попавшего в список и Исаака погнали в другое крыло крепости, где уже жались у стен ряд узников из иных блоков. Наконец надзиратели ушли, оставив лишь старшего блок=капо. Чешского еврея.
=Я, старший по блоку. Вам крупно повезло. Вы попали в так называемый творческий блок. Я тоже бывший виолончелист из Праги. Но вам повезло не поэтому. Все в этом блоке представители творческих профессий. Пришла директива создать в лагере театр, хор, детские кружки, футбольную команду и даже кабаре для господ офицеров. Мне поручили донести вам, что каждый из вас будет трудиться по специальности. К концу года у нас будет снимать фильм о жизни нашего гетто. Норму питания увеличат. От вас требуется зависит честный труд, никаких жалоб и саботажа. Иначе ждёт тюрьма, а в неё, поверьте, лучше не попадать или отправка в трудовые лагеря. Сейчас вам дана щедрая привилегия руководства и ваша жизнь напрямую будет зависить от результата вашей честной работы. У меня всё. Больше беседы с вами вести не буду. Дисциплина и честность. Теперь сможете отдохнуть, а завтра…Стоять! Команду разойтись я ещё не давал. Завтра вас перепишут ещё раз, составят группы, в которых вы будете работать. А теперь= по нарам! Повернулся и пошёл в свою коморку капо. Лагерная «аристократия» жила отдельно.
В мою группу вошли пианист из Венгрии Януш, бывший клоун и фокусник бродячего цирка Якоб, эстрадная певица из Польши Ривка Штайн, художник Абрам, кажется из Лодзи, моя землячка певица из «Мюзик холла» Голда Шварцман и несколько танцовщиц из берлинского кордебалета так же с неарийской судьбой. Для кабаре, которое разместили в зале офицерской столовой больше и не надо. Это не театр. А мне предстояло превратить это всё в развлекательное зрелище для наших тюремщиков. Во время долгих репетиций нам иногда разрешали ночевать в закутке за импровизированной сценой, чтобы не сопровождать в блок. Предварительно заперев помещение. Хотя куда =либо бежать из замкнутости крепости было невозможно. И всё же такая работа в нашей ситуации спасение, в котором можно хоть немного забыться и стараться не думать о том, что ожидает. Отношение в нашей разнородной группе сложились не сразу. Даже в такой ситуации гонор одних вступал в конфликт с остальными, но общая цель, если не справимся отправят в трудовые лагеря, о которых ползли страшные слухи, примирила в итоге всех. Я написал сценарий основываясь на возможностях каждого из нас, стараясь свести в одно зрелищное шоу. Абраму пришлось что=то придумывать с тем хламом, которое нам выделили для декораций и реквизита. Но Абрам хороший художник, хоть и представитель «дегенеративного», как объявили искусства. Мы старались. Ведь ценой нашему успеха были ни деньги или слава, даже не свобода, а жизнь. А за неё стоило бороться хотя бы тем, что каждый их нас умел. У каждой подобно нашей группе был приставлен куратор из немцев. Таким куратором от администрации к нам был приставлен молодой ефрейтор Венцель. Следить за нами и тем, как идут репетиции. От его докладов штурмбанфюреру Вольтке, отвечающему за будущий проект пропагандистского фильма, напрямую зависела наша судьба. Кстати, Венцель оказался, как мы позже узнали флейтистом, возможно из=за этого его и приставили к нам. А возможно и нет. Обычно он ни во что не вмешиваясь тихо сидел в углу у пианино, курил, то и дело с грустью и какой=то заинтересованностью поглядывал на нашу певицу Голду. И возможно, помню возникла тогда греховная мысль, что во всей обыденности окружающего нас ужаса, время от времени лежащих на улочках трупах, которых не всегда убирали сразу и приходилось с с каким=то отупляющим равнодушием проходить мимо, наше положение действительно на этом фоне напоминало подобие какого=то извращённого рая. Однажды я стал свидетелем такого эпизода. Венцель, видимо решившись подошёл в перерыве между номерами к Голде.
=Фройляйн, я хотел бы поговорить с вами.
=Извините, господин офицер, нам не положено.
=Фройляйн, =смутился Венцель, =я слушал вас в Вене. Да я и не офицер, а ефрейтор.
=Тем более.
=Я австриец. Не состою в партии, меня мобилизовали. Я восхищаюсь вами. Когда слушаю вас, это напоминает мне дом.
=Если нас услышат, то накажут, а я не хочу в лагерь. Мне нельзя разговаривать с вами.
=Никто не узнает. Позвольте мне иногда говорить с вами.
=Вы не должны спрашивать моё мнение.
=Вот, возьмите, =он быстро протянул Голде плитку шоколада. =Это от души, берите же быстрее. И…я спрашиваю. Я не наци. Просто музыкант, призванный в армию.
Раздались голоса подходящих артистов и Венцель быстро отошёл в свой угол. Были ли в дальнейшем у них разговоры? Не слышал, но в небольших перерывах между репетициями всё чаще наблюдал их сидящих рядом и как мне казалось не замечал прежней враждебности и недоверия во взгляде Голды. Да и кто я такой, чтобы осуждать её, когда во время всеобщей ненависти даже один сочувствующий взгляд может стоить может стоить гораздо больше массы ничего не значащих в уже забытое мирное время. Я =не судья. Не всегда явный враг =враг, а друг =друг. А время премьеры нашего «Кабаре» неумолимо приближалось. Особенно тяжело приходилось танцовщицам. Физические нагрузки требовали калорий, в наше «усиленное» питание заключалось в дополнительной пайке постной баланды и трёх буханок на всю группу липкого «эрзац» хлеба. Но у многих и этого не было. Но главное =выжить и для этого необходимо было сделать это проклятое шоу и улыбаться тем, кого хотелось уничтожить. Но эти мысли приходилось гнать прочь, иначе не выдержишь, сломаешься, а значит проиграешь в борьбе за жизнь. И вот наступил день сдачи нашей работы администрации гетто. В зале за накрытыми столиками, на которые наши полу голодные глаза старались не смотреть, , уселось лагерное начальство во главе с комендантом и гауптштурмфюрером Вольтке, ответственным за творческую часть в гетто. Описывать концерт не буду. Хотя, и сейчас, когда о нём пишу, ярко воспроизводится не только каждый эпизод, но кажется, что и сам запах прочно впитался в память. Мы=справились. Нацисты смеялись, хлопали в ладоши. Чуть позже к нам за кулису вошёл подвыпивший гауптштурмфюрер. = Вольно. Господин комендант доволен моей работой с вами. Я его заверил, что, когда прибудет киногруппа от вас сюрпризов не будет. Не так ли? Хорошо. Венцель! Выкладывай.
Ефрейтор выложил перед нами пару буханок хлеба, три банки тушёнки, пачку, что невероятно чая и кулёчек забытого рафинада. А на мою шею Вольтке шутливо повесил небольшой круг колбасы. =Видите, германия высоко ценит честный труд. За нечестный=наказывает. Всё справедливо. Не вздумайте меня подвести. Пошли, солдат. Можете до утра оставаться в этом помещении. А с утра работа, работа! Что=то в нос насвистывая вышел. Венцель
