Не распознаю, в ком это тело,
но обозначу, с чем это утро...
— Придёшь, Вера?
Верочка, этакая Мальвина, добрая и ласковая, лет к семнадцати; бёдра, груди тяжелы, слегка овеяны ментолом; было: уголёк от её сигареты упал в оазис лобка, задымил…
Потом, неловко…. а сейчас, что?
— Тебе хорошо?
— Ой, прямо взорвало, ты такой, такой… а мне так было…
…Врёт ведь, минута дело, сам ничего не понял.
Один вечер, случай, но запомни, запомни – эту влюбчивую доступность, эту живописно красивую грудь, талию, бёдра… из гипса отлей и поставь на аллее побед, ну хоть контуром обведи на листах памяти – микрон минут спустя, и это уже полная бабища, чужая жена, надорванная лошадь патриархального быта…
Прощай. Прощай? Нет, снова здравствуй – всё будет не так.
«Я сегодня до зари встану», «я долго буду гнать велосипед» – там, в прохладном лесу, в тени сосен, увёртываясь от комаров, соберу букет, много букетов, все для одной всеядной змейки, свернувшейся в клубок на марких простынях моего одиночества.
Ландыши, ландыши… Белая нежность, серебристая от слёз….
Палач! Она не стоила и травинки.
Отблеск: лесбийская девочка-хиппи, языческий цветок в зияющем дуле универсального секса…
Душное тело, хлад речи: давай, если хочешь, но мы в разных окопах («приятно, не более»;
«не вздумай, стошнит»).
Лукавила! – такая как все, ревнивая и мстительная, ногти как когти –потом, когда я долго шёл прощаться, хотя мы жили на соседних улицах.
— Я женюсь, Надя!
Невеста, девочка Любовь, ждала в сквере перед ЗАГСом, потом гулящая, потом обманщица, а Надька в кровь царапала мне спину в тёмной кладовке. Никогда не забыть – ни развёрзнутого неба той кладовки, ни сверкнувших пропастью суженных глаз суженой.
— Он не такой! С ним было не так….
Какой же? как? Досадно, в который раз… измена.
Мне уже дважды больше чем тогда, но я до сих пор не знаю, чем они отличаются от меня, те, тайные и явные, подпирающие колонны моих жён.
Мальчишка-курсант, бегущий шпалами в альма-матер, чтобы до подъёма ещё успеть нырнуть в койку, и командир, на похмельных ногах спускающийся мазутной сопкой к своему – где же ты, железяка, твою мать! – кораблику…
Сколько между вами лет? и сколько между вами женщин? Дикое смущение, трепет, боязнь каждой и дикий же загул – когда пьяно, неконкретно и без воли. Вот она, кто? Морской клуб, белый танец; тонконогая, жакет и юбочка в мелкую чёрно-белую клетку, жарко-свежая… первая тянется в поцелуе – потом, у парадного. Столько лет прошло, я уже не помню её лица, но помню рисунок обоев на стене и цвет её трусиков...
Ты, эта, другая. Отчего я всегда отворачиваюсь, случайно встретив? Я – вор? я крал вас у одних и отдавал другим? занимал чьё-то место?
Вера, надежда, любовь…. Они, и всё остальное. Экзальтация и обыкновенность, не? притворные стоны и створные всхлипы в судороге движений – на качающей синеве, в сиянии звёзд, в каждом земном углу… во мне. И тогда, не всегда взаправду, и потом, не по-настоящему.
Наверное, Настоящее – теперь, когда заново и по-другому. Заново? Память – единственная утешительница; воображение – лекарство. Это порочно? это спасительно.
--------------------
баллада о любви к ландышам
Скорее всего, от неумения ТАК писАть. Да, именно, так.
Моё почтение, Коля!