Шла третья четверть учебного года. Молоденькая учительница Нина Александровна с сентября 1955 года работала в деревне Мешковке. Перед этим она крепко поссорилась с мужем, теперь он преподавал в довольно большом селе, в Ингалах, на центральной усадьбе крупного совхоза. А она с сыном жила в небольшой деревеньке Мешковке, где была только начальная школа. Февраль 1956 года выдался снежным и морозным. В Москве проходил ХХ съезд партии, в сельском клубе сегодня было торжественное собрание, посвящённое Дню рождения Советской Армии и Военно-Морского Флота. После состоялся концерт художественной самодеятельности. Но не это было главной заботой молоденькой учительницы. Вот уже неделю её полуторагодовалый сын Вовка сильно болел. Когда Нина Александровна уходила в школу, с ним сидела нянька. И сегодня, после того, как её ученики очень ярко и эмоционально выступили на торжественном вечере в клубе, учительница поспешила домой.
Минут через пятнадцать из соседнего села приехала фельдшерица Тамара Дмитриевна, на лошади, запряжённой в сани.
Осмотрев больного ребёнка, она опустила глаза:
– Двустороннее воспаление лёгких. Да не убивайся ты так, Нина Александровна! Молодая, красивая, ещё нарожаешь.
У молоденькой учительницы из глаз брызнули слёзы. Её первенец Вовка лежал в кроватке и тяжело дышал. Каждый вдох доставался ему с трудом. Ножки и ручки ребёнка начали синеть. Кислорода хватало только на снабжение самых важных органов. Маленькие дети в те времена умирали часто. У матери Нины Александровны умерла в младенчестве дочка, а у свекрови – сын и дочь, не дожившие и до пятилетнего возраста. Детская смертность была обычным явлением, возможно, поэтому в каждой семьях было много детей.
Ребёнок таял на глазах. Фельдшер уехала, она была бессильна помочь чем-либо. Учительница зарыдала. Крупные слёзы катились по её щекам. В это время дверь отворилась и в дом вошла женщина лет тридцати пяти. одетая в длинную зимнюю юбку «до пят» и чёрный цигейковый полушубок. Учительница подумала, что, оказывается, она знает далеко не всех жителей Мешковки. Эту женщину Нина Александровна явно не встречала раньше, хотя в её облике было что-то знакомое. На мгновение показалось, что женщина похожа на бабушку Матрёну, мать отца, но та умерла ещё пять лет назад в довольно преклонном возрасте.
– Здравствуй, красавица! – приветствовала хозяйку вошедшая, - забудь на один вечер, что ты комсомолка, учительница и боец идеологического фронта в борьбе с религиозными предрассудками и дремучим невежеством. Через дом от тебя живёт Анна Макарьевна, ты её знаешь. Теплее закутай сынишку, и идите к этой бабушке. Она много может и ещё больше знает. Сейчас это единственный человек на этой планете, кто может спасти твоего ребёнка, от которого «официальная медицина» только что отказалась.
Учительница бросилась к ребёнку. Когда же она с закутанным в одеяло сыном повернулась к выходу, женщины не было. Через минуту Нина Александровна стучала в дверь Анны Макарьевны. Бабушка не задавала лишних вопросов, она, как будто, всё знала. Видимо, слух о том, что у учительницы болеет сын, дошёл и до неё.
– Положи его на кровать и освободи от одеяла, Нина Александровна,– в деревнях даже к самым молодым учителям обращались по имени и отчеству, таковы были традиции, заведённые с незапамятных времён. В доме было тепло, русская печь была совсем недавно натоплена. На печи сидел огромный чёрно-белый кот и заинтересованно наблюдал за происходящим.
Закипел самовар, хозяйка тут же заглушила его. Потом бабушка достала с полочки, которая в деревнях почему-то называлась грядкой, два полотняных мешочка с травами, отсыпала немного из каждого в красивую фарфоровую кружку и заварила настой.
Младенец, казалось, дышал всё реже и реже. По щекам учительницы текли крупные слёзы, сдержать их уже не было сил. Её плечи вздрагивали. Но уверенные действия Анны Макарьевны понемногу успокаивали её. Тем временем, снадобье было остужено, старушка налила его в небольшую китайскую пиалу и стала поить младенца. Наконец, всё содержимое пиалы было выпито. Ребёнок снова лежал на одеяле на кровати Анны Макарьевны и безучастно смотрел в потолок.
– А теперь ты немного выпей и можешь поплакать, красавица, – проговорила Анна Макарьевна, протягивая вновь наполненную пиалу.
Нина Александровна выпила отвар, присела на кровать рядом со своим ребёнком и дала волю чувствам:
– Вовочка, сыночек мой родненький, только не уходи, не оставляй меня, прошу! – и тут женщина вспомнила молитву, которой научила её бабушка Анастасия Тимофеевна.
«Мать Мария не спала, не лежала и сон свой увидала…». Слова молитвы врывались в сознание. преобразовывались в яркие образы, как в цветном кинофильме. Волна убеждённости в том, что теперь всё будет хорошо, накатывала, поднимала её и несла. Учительница повторила молитву ещё раз, потом ещё. Сколько это заняло времени, она не знала. К действительности её вернул голос Анны Макарьевны:
– Посмотри на своего богатыря, красавица!
Учительница повернулась в сторону сына. Он бойко шевелил ручками и ножками, улыбаясь при этом матери. Дыхание было ровным. Вся синюшность с ног и рук исчезла без следа. Учительница опять заплакала, но это были слёзы радости.
– Я провожу тебя до дома. Этот отвар разогреешь в ковшике утром, и дашь ребёнку. Сама тоже попей, – сказала бабушка, держа в руках ковшик. Учительница осыпала старушку словами глубокой благодарности.
Ребёнок быстро поправился. Никакого кашля уже не было, а державшаяся целую неделю температура около тридцати семи градусов сменилась нормальной. В начале марта к ним заехала фельдшер Тамара Дмитриевна, она сильно удивилась, пожелала ребёнку и матери крепкого здоровья.
На торжественном вечере в честь Международного женского дня Нина Александровна пристально вглядывалась в зал со сцены, где играла на мандолине и пела песню о женщинах. Её попытки отыскать среди присутствующих женщину лет тридцати пяти в коротком полушубке были тщетными. И позже она ни разу не встретила женщину м в деревне. Расспросы о ней среди местных жителей тоже не дали результата. А летом муж перевёз Нину Александровну и Вовку к себе в Ингалы.
