Брату Андрею
Ты скажешь, зачем все это, зачем я начинаю говорить о маленьком уснувшем человеке, который с детской увлеченностью гонял мяч во дворе, сидел на скамейке парка, вниматель-но разглядывая прохожих, и убегал в дальнюю комнату от не справедливых обид. Гулкая ночь блеском пустых улиц в незнакомом городе, легче переживется. Ты не видишь людей, не знаешь их мыслей, не запомнишь их лица. Они тебе ни к чему. Это будет долго продол-жаться, пока видение мира не проникнет сквозь тонкую мембрану закрытых век, когда можно будет увидеть скрытое. Как в свете автомобильных фар, как сидя у камина и слыша треск поленьев, как морок ничего не видящих, пустых снов. Люди умеют помнить, когда им плохо, помнят, когда им нечего терять, помнят при досадах и обидах, не помнят люди тогда, когда им хорошо. Арочные своды в доме Шехтеля, мозаичная облицовка стен, где при входе одна ступенька сколота, и вот эту ступеньку запомнишь, разбив себе нос. А нарядных, беззаботных, зубастых улыбок венецианских разносчиков сладостей – нет. И снова сядет он на ту же скамейку и, болтая ногами, станет рассматривать прохожих. «Это все хорошо». «Это все – так и надо». Никаких предрасположенностей ни к чему проявлять не стоит. Не стоит совсем. Но я только упомянул о нем, предполагая, что будет дальше, но есть кто-то догадливее меня, кто знает о будущем намного, намного больше. К смещению всех мыслимых и не мыслимых форм в своих представлениях, кормлениям времени большими безе обернутых в папиросную бумагу, и за лесом высоких флагштоков с треугольными флажками на синеве. Так обозначается что-то уютное и не злое, и откуда нельзя ждать тусклого света. Даже в темноте нельзя ждать! Даже с тоскою о свете нельзя ждать! Точно такие же и зеркальные витрины фотоателье и много лиц – много настолько, что перепроверить список и справиться о существовании «тех самых» сегодня – почти невозможно. Прочного материалистического постоянства во времени не существует, и мы увидим это только в витринах фотоателье. «Прекрасный снимок!» И вот этот снимок сел рядом на скамейку, поставил сумку, и вытащил из нее журнал с цветной обложкой и мрачностью упакованного в него чужого детства. И что из всего этого следует, и может ли он понять, что двигаться проще? А ты опять скажешь, зачем я начинаю говорить о маленьком уснувшем человеке, давно ушедшем от нас. В данном мире, или в следующем? Следующий мир это несколько всего шагов, и тем же были Чистые пруды, такие же не занятые никем скамейки, и с теми же представлениями прохожих, тоже когда-нибудь сломающих об них себе шею. Нет, и не было никогда вокруг ничего сенсационного, ни в ожившем камне, ни в окаменелом боге, но людям со своими недостатками не спится в любое время. В полгода раз, может быть два, без цели взглянув на часы. А общая архитектура здания, с арочными проемами и мозаичной облицовкой так задумана, что не вынешь эту глазурь изнутри. Но медлительно как-то вокруг все происходит и легко ломает-ся, как карточный дом. И вот этот «какой-то не такой» прохожий, «просто идет по дороге» потому, что с точки зрения неподвижных идей, идти «просто» по дороге – преступно. Хронология далеких событий, где даже самая пыль благоговения подразумевает не-подвижность, довольно мрачна. Мрачна и более поздняя хронология. Вширь все равно не обхватить не ту, не эту, в какой бы последовательности не менялся цвет и звук улиц, тяготея к беззвучию. Нахмуренный вид, севшего рядом на скамейку, «все-таки нам хороши!» Все остальное, болтая ногами, ведь и не важно! Важно, что именно сейчас мы встанем со скамейки и куда-нибудь пойдем вдаль. И кто бы только знал, до чего эта даль доведет!? Кто бы только знал! К хорошим ясным, солнечным утрам в том далеком дворе, и к могиле через столько-то лет.
Декабрь 2022
