Небо лежит прямо на макушке. И холодит её, по-старчески. И вот-вот брызнет из него на землю дождь или даже снег. Зябнет всё вокруг: деревья, дороги, машины, люди. Даже подъездные двери, когда отворяются, то издают тот же звук, что и человек от мерзкой погоды: «Брррр…»
Сегодня бы провести весь день под одеялом и не ходить никуда. Но иду не я один – все, потому что – работа. Я честно сегодня отработал, все 6 уроков. Но формально всё было – правильно, но формально. И всё думалось, весь день: «Ну, вот всю жизнь я в школе. Уходят одни, приходят другие. Они хотя бы идут, а я, я стоЮ на месте. Нет никакого движения. А впереди что? Ещё несколько лет, и – пенсия… Там вообще тишина, даже приходить не будут…» Безрадостно и грустно жить с такими мыслями. А работать – особенно безрадостно.
«Пааап, ну пойдём домой, хватит уже…»- слышу знакомый ребяческий голос из маленького скверика, в который всегда забредаю по дороге с работы.
Точно, Тимка, мой ученик, пятиклассник. Урок назад был у меня, сидел за первой партой и проникал в тонкости русских существительных.
А сейчас тянет за рукав отца, развалившегося на скамейке. Издалека видно, что мужчина далеко не трезв: середина рабочего дня, рядом ребёнок, а он пьян. Грустно и стыдно за нас, за взрослых…
Иду помогать Тимке своему справляться с размякшим родителем. Подхожу. Сажусь на скамью рядом. Он курит. Я закуриваю тоже.
- Ну, здравствуй, Илья,- говорю.- Что на этот раз случилось?..
Дело в том, что и Тимкин отец, Илья, и мама его, Наташа, тоже у меня учились. Когда-то, давно. Так давно, что тогда осень не казалась мне ещё такой непереносимо тяжёлой.
Дружили они ещё в школе, последние два класса. А потому и не стало ни для кого неожиданностью, когда через несколько лет после окончания, они поженились. Рад и я был за них. Но уже тогда мне казалось, что любит в этой паре Илья, а Наташа милостиво позволяет ему это делать. Хотя, надо сказать, что мне всегда казалось, будто Илья лучше неё был, и красивее, и умнее. Она, знаете ли, из этаких милашек, куколок, которые к сорока совершенно расплываются, перестают за собою следить и превращаются в ворчливых тёток. Илья же был черняв и синеок. Всегда поджарый, немножко даже слишком, смуглый, с крупными белыми зубами во весь рот. А умён был невероятно. Иногда мне казалось, что на уроках он слушает меня, а уже знает всё то, что я скажу сегодня, и просто проверяет, насколько хорошо я и сегодня готов. ПисАл он блистательно, говорил мало, но всегда очень точно. Мне казалось, что – технарь, и было странным, что после школы он поступил на филфак и туда же потащил за собою Наташку свою. Хотя у неё не было никаких ярко выраженных склонностей. Ни к одному из предметов. Так, училась потому, что не учиться было нельзя. А последние два школьных года это Илья её учил. Выучил. И институт за себя и за неё закончил.
А через несколько лет вот они ко мне Тимофея привели. Я, когда впервые его увидел, с удовлетворением отметил, что похож он больше на отца («Мать не испортила породы»,- подумалось тогда!), верилось, что в отца и смышлёным будет. Кажется, я не ошибся…
А теперь вот смышлёный отец сидит пьяным в сквере. Что-то точно случилось.
Он, когда меня увидел, вмиг собрался, почти протрезвел, смутившись откровенно:
- Ой, здравствуйте, мой учитель!
Глянул на сына и поправился:
- … наш учитель. Семейный…
Я молчу некоторое время. Потом продолжаю разговор:
- Ну, повествуй, я тебя слушаю. Что стряслось-то, что… вот так вот всё… неожиданно и конкретно? Тимошка, а ты иди домой, я папу потом сам провожу…
Мальчишка облегчённо простился:
- Хорошо. До свидания, Тимофей Ильич. Я тогда пошёл…
Я только сейчас догадался, что зовут моего пятиклассника так же, как и меня. Оба с отцом смотрим в удаляющуюся спину мальчика.
- Скажи, Илья, так это его в честь меня вы так назвали? Или совпадение просто?
- Конечно, в вашу честь. Мы тогда оба с Наткой подумали, что такое имя он как талисман носить будет. Мы ведь в школе оба были в вас влюблены. По-разному, но оба…
Улыбается немножко, опять закуривает. Как же мне всегда его улыбка нравилась! Мужская такая, добрая и мудрая даже тогда, в юности, когда до мудрости было ещё очень далеко.
Я смущён слегка таким вот… запоздалым признанием. Тоже закуриваю. И пытаюсь продолжить разговор:
- А Наташа как? Давно что-то её не вижу. Раньше-то она Тимку в школу водила.
Илья словно не слышит моего вопроса, а продолжает так, как герои чеховских пьес: они словно бы и ведут диалог, но каждый говорит совершенно о своём, не слыша собеседника:
- Да у меня всё время на работе какая-то заварушка, бесконечный русский аврал. Всё не до сына мне было. Всё деньги зарабатывал…
- Илюш, скажи мне, а зачем нужен был пединститут и филфак, чтобы теперь работать в автосервисе? Ведь ты же в школе начинал. И, насколько я знаю, начинал успешно. Я следил за твоими первыми шагами, тебя хвалили. Ты же помнишь, что мне не хотелось, чтобы ты вернулся работать в свою школу. Я говорил тебе – почему. Чтобы до сорока лет не быть «нашим Илюшкой», нашим бывшим учеником.
- Да, да, помню я, Тимофей Ильич. И очень благодарен вам за это. Правильно всё мы тогда сделали. Наташа тоже говорила, что вы правы и начинать нужно не в своей школе. А почему ушёл? Знаете, я достаточно скоро понял, что быть таким же, как вы учителем не смогу. А хуже – было бы предательством по отношению к вам. Потому и ушёл. Да и Тимошка родился, надо было семью кормить. А зарплаты в школе, сами знаете, какими тогда были.
Опять мне неловко. Опять надо как-то повернуть разговор.
- Так что Наташа? Почему её не видно давно?
Он в левой руке держит недокуренную сигарету и, забыв о ней, правой достаёт из пачки следующую. А сам смотрит в землю, но куда-то далеко-далеко…
- А пойдёмте к нам, Тимофей Ильич. Выпьем. Посидим. Помянем… Вы Тимошке и скажете… Умерла Наташа. Сегодня. Рак скоротечный… Я всю ночь в больнице возле неё просидел. Она меня всё время за руку держала. И, когда приходила в сознание, то всё повторяла:
- Спасибо, спасибо…
Я спросить пытался, за что она меня благодарит. А она опять проваливалась… Потом уже, в самом конце успела. Сказала:
- Спасибо, что ты меня выбрал. Ещё тогда. В школе…
|