(сюрреалистический этюд №6)
Кто бы сказал лет этак …дцать назад, в пору юношества, когда на мир смотришь глазами человека его познающего, что ближе к одному возрасту, роковому для одного человека, изменившему своим учением миросознание, что во мне проснётся страсть к коллекционированию свидетельств эпохи, имеющих и ко мне непосредственное отношение, просто рассмеялся бы в лицо тому смельчаку-предсказателю.
Сейчас бы рассмеялся, да нет желания быть последним смеющимся.
Смена эпох практически сравнима со сменой прожитых человеком лет. Счастливчик редок тот, кто может безапелляционно заявить, что революционные флюктуации событий его не коснулись.
Мусор прошлых лет, книги, буклеты, предметы обихода, радиотехника и прочая мелочь к нашему удивлению и удивлению потомков становится дорогостоящим, не только в денежном, но и духовном плане раритетом.
Многие вспомнят разные открытки к праздничным датам, дням рождения, роскошные новогодние поздравительные почтовые, как раньше их называли, карточки. Или маленькие произведения искусства на картоне к Международному дню 8 марта, растиражированные миллионными экземплярами.
Все эти немые свидетельства жизни за ненужностью и по истечении срока незаметно утилизировались. Но находились и те, кто складывал их и бережно хранил. Новая вещь неизменно станет коллекционным экспонатом.
К самому коллекционированию и увлечению оным другими относился не иначе, как к чудачеству. Пока однажды сам не инфицировался этим чудачеством – коллекционированием.
Любое действие, возникаемое спонтанно, должно быть спровоцировано неким толчком.
Ревизируя как-то в непогожий августовский воскресный полдень книжные полки, наткнулся на потрёпанный томик классика американской литературы, красочно живописующего на страницах произведений жизнь и быт золотоискателей. На обложке книги прижизненное фото писателя; она состоит из неоднократно экранизируемой знаменитой повести о волке и десятка рассказов. Раскрываю книгу. Внезапно руки вздрагивают и на пол просыпаются бутылочные яркие этикетки болгарских вин, советской водки, парочка этикеток виски и галльского коньяка. Всё это великолепие, когда и как попали они в книгу вспомнить не мог, затмил скромный конвертик из тетрадного листа. На просвет в нём что-то тёмное и, главное, нетяжёлое. Не могу объяснить почему, меня охватила радость, будто встретил старого знакомо. Внутри пять пятирублёвок! Отложенные мной бог весть, когда для какого-то дела или для накопления какой-то покупки. Такие тайники делались всеми с одной целью, далеко положить – близко взять. Преждевременная радость моя омрачилась. На дворе стоял 1997 год. В ходу новые дензнаки новой России. Эти греющие сердце купюры синего цвета с небольшим номиналом выступали разве что в роли фантиков. К слову сказать, один мой знакомый после денежной реформы оставшимися старыми купюрами оклеил стену в квартире и какой бы ремонт впоследствии не затевался, стена эта оставалась неприкосновенной. Он говорил: «Вот, не будет меня, тогда делайте, что угодно, а пока, я смотрю на стену и вспоминаю свои лучшие годы моей жизни…»
С нахлынувшей на сердце печалью горестно констатировал, что сии купюры потеряли свой монетарный вес. В голове лихорадочно заработал калькулятор. Я подсчитывал в уме, помня те ещё, постсоветские цены, сколько мог купить…
Грусть-тоска, печаль-отчаяние длилось недолго…
***
Прошло время. Минули годы. Приходили и исчезали навсегда люди, случайно вторгшиеся в мою жизнь по своему неведенью или по непонятной оказии.
Не лишним будет заострить внимание на одной детали – те купюры, отложенные между страниц книги послужили тем самым толчком, спровоцировавшим рождение страсти к коллекционированию. Оговорюсь, не стал фанатиком нумизматики, не стал букинистом, филателистом и прочая-прочая. Собираю бессистемно всего понемногу, что попадает в поле зрения. И монеты, и книги, и радиоаппаратуру, ручки, карандаши, тетради… кое-что иногда сортирую. Выставляю на полках. Остальное ждёт своего часа.
Долгое время не обращал внимания на пухлый свёрток бумаг, упакованный в почтовый полиэтиленовый пакет. Лежит и пусть лежит, думал я и оставлял его до лучших времён, чтобы вплотную заняться его содержимым.
***
Бессонницу никак нельзя назвать лучшим временем. Ночь без сна, хуже каторги. Ворочаешься в постели с боку на бок, а сон всё не идёт. Даже дрёма, показалось, забыла дорогу к моим ресницам.
Чтобы как-то с бессонницей побороться, решил выпить кофе, проверенный на собственном опыте факт, есть у него свойство вызывать обратный бодрствованию эффект.
Вот с кружкой кофе и поймал себя на том, что стою перед книжным шкафом и взглядом гипнотизирую антресоли. Помимо этого, стараюсь вспомнить, чем же всё же они привлекли внимание. Ничего не добившись от памяти, отпил глоток кофе; поперхнулся, сделав слишком большой глоток; закашлялся, навернулись слёзы; поставил кружку на стол.
«Всё, - читаю вполголоса мантру ничегонеделанья, - сейчас открываю дверцы и из загадочного ларца-антресолей на меня…»
… валится полиэтиленовый пакет, матерчатые ветхие завязки рвутся; пакет распадается; содержимое вываливается мне на голову, не успеваю отреагировать и прикрыться руками, рассыпается вокруг меня по полу необыкновенной не красоты бумажной остроугольной кляксой; стою в окружении бумажного плена; пожелтевшие листки писчей бумаги исписаны моим почерком; замечаю краешки фотографий…
***
Присев на корточки, принимаюсь разгребать этот завал. Краем глаза бросаю в окно взор: край неба лиловеет, проскальзывают тёмно-фиолетовые тона, близится рассвет.
Мельком просматриваю написанное на бумаге, - сейчас важно не вникнуть в суть написанного, просто рассортировать. Также поступаю с фотографиями – быстро – раз-раз-раз – одна-другая-следующая. Общие виды; фоновые фото; группы совсем незнакомых людей в рабочей одежде, можно принять их и за строителей, и за ещё кого-то. Новый снимок. Мельком бросаю взор и ... Рука замирает на отлёте. Со снимка на меня смотрят двое – я двадцатипятилетний, в костюме, и моя знакомая Е., интерьер фотоателье, тяжёлая штора собрана крупными складками, между нами на фигурной ножке круглый маленький столик с вазоном и цветами; наши лица немного напряжены ожиданием вылета птички из объектива, всегда верится в романтическую чушь даже повзрослев. Фото черно-белое…
***
Меня пошатывает. На какое-то время чувствую падение вниз, полёт в некую бездну, холод до мурашек пронизывает тело. Затылок налился неприятной тяжестью, в висках растёт пульсация, шум в ушах катастрофически нарастает до свиста, лицо вспыхивает…
Шепчу: «Надо же, Е., сколько времени прошло, думал всё давным-давно позабылось и поросло быльём, ан нет, только взглянул на твоё лицо, едва увидел тебя, молодую и симпатичную, а сердце тотчас заработало в два, в три раза быстрее, как и тогда…»
Сажусь на пол. Руки подрагивают. Рассматриваю молодую подругу и не хочу даже представить, какой она выглядит сейчас, прошло добрых тридцать лет с нашей последней встречи. Не могу и не хочу представить даже отдалённо её погрузневшую фигуру, она генетически не склонна к полноте, черты лица немного расплылись, годы берут своё, никакими подтяжками и косметическими операциями не вернуть молодость и свежесть в увядающий подобно цветку в вазе организм. Да-да, приходится признать и себя не за Аполлона или Нарцисса выдаёшь, глядя утром в зеркало заспанным лицом. Время не щадит нас, оно шагает по нашим головам и коверкает наши судьбы.
***
Среди разбросанных бумаг нахожу стопку сложенных листков, перевязанных алой атласной лентой. Она рассыпается от моего прикосновения. Листки большими снежными хлопьями ссыпаются под ноги. Беру первый попавшийся, разворачиваю. Видимо к старости ближе становлюсь несколько впечатлительным, чуть что, слеза из глаз, даже самому временами страшно становится, а что будет дальше, когда придёт старость вместе с сединой на плешивую голову? Строки расплываются. Чувствую некое движение в груди, будто что-то малюсенькое зашевелилось и вдруг понимаю, это пришёл в движение маятник воспоминаний, он, незаметно раскачивается всё сильнее и возвращает меня в ушедшую молодость. Сразу нахлынули мысли. Много. Так много, что голова идёт кругом от разных калейдоскопических картинок. Одна наплывает на другую. Перед взором неожиданно всё меркнет. Всё нынешнее. Как и грядущее. Оно остаётся неведомым, тогда как образы прошлого ожили, обрели яркость, красочность, воскресли дни безмятежности, чувства отныне безвозвратно утерянного.
Сколько прошло – минута, час? Не помню. Сижу на полу. В руке листок. За окном всё те же лиловые мрачные краски предрассветного неба.
***
Е. всегда писала свои записки на бланках направлений на обследование или на посещение врача. Напомню, она училась на врача и этого добра было у неё навалом. Вот и этот на пустом бланке. Даже щемит в сердце от той трогательности, охватившей в момент прочтения написанных её рукой строк.
«Здравствуй, мой дорогой Ф.! Ты так и не пришёл. Прождала тебя среди людской сутолоки полчаса. Замёрзла жутко, погода к обеду испортилась. Нельзя так безответственно поступать с девушкой: пригласить на свидание и не прийти. Можно было как-то сообщить. И всё равно, я на тебя не в обиде. Целую. Твоя Е. P.S. Не хочу думать ничего плохого, если ты был занят, вызвали на работу, а тут я со своими инвективами». Отпечаток поцелуя внизу, она всегда так поступала, чтобы я не забывал о её расположении. Даже сейчас вспомнил аромат дыхания Е. и вкус губной помады. В конце записок Е. всегда писала на латинском, - доктору тяжело обходиться без латыни, - пару слов: «Dum amo, spero». Пока люблю, надеюсь.
Было ли это выражение её девизом по жизни, Е. никогда в объяснения ни пространные, ни точные не пускалась. Повторяла лишь: «Я всегда буду любить и надеяться».
***
Наши отношения трудно было тогда назвать нежными. Между собой и Е. постоянно чувствовал некую разделяющую черту, фронтир, пролегающий не то что между нами, между нашими жизнями и судьбами. Этакая Великая Китайская стена, в переносном смысле, разумеется.
И тем не менее, мы продолжали встречаться…
«Ф.! Я заболела. Пошла с утра на приём к врачу в свою поликлинику. Давай договоримся, если я буду себя чувствовать более-менее хорошо я буду на пл. Н в 14-15, если ты меня там не дождёшься, значит мне значительно хуже.
Но я очень постараюсь быть, ведь мне это надо. Е. P.S. Dum amo, spero».
***
Безусловно, любые отношения требуют самопожертвования. Приходится на алтарь любви и дружбы класть жертвенные дары. Были они
|
