Отца своего он никогда не знал и даже ни разу не видел. За все двенадцать лет своей уже долгой жизни. Нельзя сказать, что он в нём нуждался. Нет. Мама у Валерки была совершенно замечательная. Она много работала и хорошо зарабатывала. Каждое лето возила его на море. А дома стремилась дать «полный джентельменский воспитательный набор»: фортепиано, изостудия, английский с репетитором и спорт, конечно же. Потому и на родительские собрания в школу ходила Валеркина мама всегда охотно и с гордостью: знала, что ничего, кроме хорошего, про своего сына там не услышит. Рос он, что называется, беспроблемным ребёнком. Были, конечно, и «побеги» с уроков, и двойки с тройками, иногда и очень редко, и детское враньё по какому-нибудь совершенно невинному поводу. Но Наталья Григорьевна держала руку на пульсе воспитательного процесса, а потому всегда находила достойный и (она надеялась) правильный выход из этих ситуаций, даже не прибегая к помощи школы.
Когда она со стороны смотрела на сына, то с удовлетворением замечала, что от неё и своего отца он взял лучшее. Был умён и сообразителен уже с грудничкового возраста, серьёзен, когда этого требовали обстоятельства, и неожиданно ироничен – и тоже вовремя и очень уместно. Когда ему было лет пять или шесть, соседка по лестничкой площадке позволила себе не очень лестное замечание в адрес Натальи Григорьевны, когда она вместе с сыном стояла на пороге и открывала дверь квартиры, а потому не сразу вышедшую соседку заметила, и та поздоровалась первой. По этому поводу и позволила… Наташа даже слегка растерялась в ответ на её грубость и не сразу нашлась, что ответить. Валерка же подошёл к соседке и, глядя ей прямо в глаза, очень выразительно проговорил:
- Извините, Роза Измайловна, мы с мамой даже предположить не могли, что наша рассеянность может травмировать настолько вашу высокую и трепетную душу, что вы опуститесь до инфернальной лексики в присутствии ребёнка. Впредь мы постараемся вести себя более учтиво…
Роза Измайловна работала старшим товароведом на овощной базе, и словосочетание «инфернальная лексика», скорее всего, было для неё столь же экзотичным, как, скажем, «бинарные сигма реакции с четырёхмерной переориентацией унитарных триплексов». А потому ничего, кроме «ишь ты, грамотный!», в качестве ответа предложить она не могла.
И, в конце концов, сын Натальин был элементарно красив! Это у него точно – от отца: этакая мужественная красота, на которую не может не обратить внимание ни одна женщина. Наталья видела эту красоту рядом с собою целых шесть месяцев, а потом Виктор устал играть в молодую семью и просто ушёл от неё и ещё не родившегося тогда Валерки.
Горько было Наташе? Горько (уж себе-то в этом можно признаться!). Обидно? Ещё как обидно! И совершенно тоскливо от того, что просто не понимала, как, оказавшись одна в чужом большом городе, она сможет справиться с ролью матери…
Но всё постепенно наладилось. И ночные недосыпания, режим жёсткой экономии, в котором жила много лет, дали свои результаты. И теперь единственным мужчиной, которому она доверяла, был Валерий Викторович Смолин – её (только её!) сын, потому что даже алиментов от Виктора она не получала (из гордости, конечно! А он, собственно, и не настаивал). Правда, отчество и фамилию сыну дала по отцу, как и полагается, чтобы не было в графе «отец» унизительного прочерка.
Обо всём об этом Наталья думала сегодня, бредя неторопливо по осеннему городу с работы, потому что вдруг, в середине дня, раздался телефонный звонок с незнакомого номера, и голос, который она не успела забыть, поздоровавшись, сказал, что хотел бы познакомиться со своим сыном. В первый момент хотелось сказать ему… Наговорить такого… А что, собственно, сказать? Чего наговорить?..
За окном дотлевала осень, придавленная сверху ровными серыми облаками, которые, казалось, и не позволяли разыграться положенному ненастью. От этого умиротворяющего заоконного пейзажа и на душе было тихо и благостно. Так зачем же вызывать искусственно бурю, которая давно уже в душе отполыхала и сейчас даже не «тлела» где-нибудь в глубине…
Виктор сказал, что хотел бы встретиться с сыном в ближайшие выходные, в субботу, например. Спросил, не будет ли Наталья против, если он заедет за мальчиком прямо к ним домой. Она согласилась. Не раздумывая. Сразу же, легко и без лишних слов. А теперь вот шла и думала, как обо всём этом рассказать Валерке. Рассказать так, чтобы было честно и чтобы он правильно понял. Чтобы не начать задним числом жалеть себя и невольно не настраивать мальчика против отца. Пусть сам решит всё. Если не сейчас, то потом, когда придёт время понять.
Пришла домой. Всё было как всегда. Валерик занимался у себя в комнате. Она вошла, поцеловала сына, он привычно ответил. И пошла готовить ужин.
… За ужином всё и рассказала. Как-то само получилось. Просто и без лишних слов. И мальчик её золотой был тоже удивительно спокоен и внимателен. Когда она закончила, он только и сказал:
- Очень хорошо, мам. Я и сам уже давно хотел познакомиться с… отцом. Когда? В субботу? Ладно…
… И пришла суббота. Наталья уже с утра волновалась. Хотя с сыном они о предстоящем визите не разговаривали, а она и видела, что сын бледен. И как-то… выглядел… повзрослевшим… за одну ночь. Когда раздалась трель дверного звонка, плечи Натальи от неожиданности вздрогнули. Правда, едва заметно. Совсем чуть-чуть. У Валерки же чуть шевельнулись брови, и он вопросительно взглянул на мать.
- Я открою, а ты подожди … нас… в комнате…
И пошла открывать.
Через минуту они вошли в комнату вдвоём, и Наталья почти спокойно проговорила:
- Вот, сынок, познакомься. Это твой… папа.
Виктор, тоже явно смущённый, старался казаться бодрячком. Он шумно вздохнул и, улыбаясь и протягивая руку для рукопожатия, двинулся к сыну:
- Ну, здравствуй, потомок!..
Валерка смотрел ему в глаза. Прямо и спокойно. Так же спокойно ответил:
- Здравствуй, родитель…
И пожал протянутую ему руку. А затем, чуть улыбнувшись, обратился уже к матери:
- Извини, мама, оставь нас, пожалуйста. Мы сами поговорим…
Наталья смутилась от того, что сама не догадалась этого предложить:
- Конечно, конечно! Я пока приготовлю чай на кухне. Не стану вам мешать…
Чайник удивительно долго сегодня не закипал. А потом чай заварился как-то невыразительно жидко и безвкусно. Сахарница куда-то подевалась!.. Она же с утра поставила её на стол… И ложечки нужно подать те, мамины ещё, из коробочки, парадные. Наталья зачем-то затворила дверь в кухню, хотя того, о чём говорили в комнате, из-за плотно закрытой двери, всё равно не было слышно.
Всё готово… Наталья села на табурет у окна, подпёрла рукой подбородок и просто стала ждать. За окном было всё так же убаюкивающе спокойно и пасмурно.
- Сейчас тепло, наверное, на улице,- почему-то вдруг подумалось Наташе. Потом – шаги от комнаты, небольшая заминка в прихожей. И дверь в кухню отворилась. На пороге – Валерка. Один.
- Давай, мама, пить чай…
- А где же… - начала, было, Наталья…
- Кто? Отец? – Валерка сидел уже за столом и, не глядя на мать, отхлёбывал остывший уже чай.-
Он ушёл. Торопился очень…
… И, когда уже и Наталья сидела с ним рядом и смотрела в свою чашку, добавил:
- Он не придёт больше, мама. Никогда…
|
