1
Здравствуйте, возможные читатели моей печальной, в чём-то исповедальной, истории! Меня зовут Зоя Кипяткова, мне 22 года и я студентка факультета иностранного языка. Кроме того, я отсидела восемь лет в колонии, куда я угодила в 14-ть лет за убийство сожительницы своего отца, Людмилы Дудкиной.
За что я её убила? Об этом ниже и в своё время! А сейчас немного о моих родных. Хотя из всей родни у меня были только мама, Марина Кипяткова, да моя крёстная и мамина подруга, Зоя Михайловна Киселёва (думаю, меня в её честь и назвали Зоей!). Отец, Олег Кипятков, меня не особо любил. Да и вообще, как я поняла, став старше, и я, и мама были ему, словно две рыбьи кости в горле, так как он любил и погулять, и выпить… Да что там: как я узнала, найдя после гибели мамы её дневник, он вообще не хотел никаких детей, дабы жить в своё удовольствие и не думать ни о ком. А тут я родилась, свалилась, как снег на голову! Собственно говоря, это моё рождение, как и отцовы пьянки-гулянки, не однажды были предметом их ссор с мамой. Спросите, наверно, что ж мама не ушла от отца? А куда? Как я узнала из того же дневника, и мама, и отец были детдомовцы, и квартиру им дали от государства. Я бы другое спросила: что ж мама отца не выгнала, раз ему нравилось пить и гулять? Не понятно. Не скрою, меня очень огорчали эти ссоры. Помню, я однажды даже чем-то запустила в отца, чтобы он перестал обижать маму, за что крепко отхватила от него по заднице.
Так-то вот мы с мамой друг дружки и держались. Какой она была? Самое главное – доброй и справедливой! Нет, она, конечно, могла меня и поругать, когда было, за что… Словом, было всё, как у всех. При этом я не помню, чтобы она меня когда-то как-то зря обидела или ударила! Наоборот, это именно мама научила меня в четыре года читать и считать, а лет в восемь, наверно, я стала учиться у неё готовить (она была профессиональным поваром!). Да мы могли и просто так между собой иногда пошушукаться о чём-нибудь своём. Внешне мама была не сказать, чтобы писаная красавица: круглое лицо, прямой нос, большой, ярко вороженный рот, такие же карие глаза, густые, тёмно-рыжие брови и такого же цвета длинные волосы. Вот и весь её портрет! Однако меня эти детали не особо волновали, если мне с мамой по-человечески было просто хорошо. И, казалось мне, что так будет всегда, однако судьба решила иначе: однажды зимой, вечером, когда мама уже переходила перекрёсток, ведущий к дому, её на довольно высокой скорости сбила машина и умчалась, за ней же промчались гаишники (видно, догоняли!)… От удара маму отбросило к другой машине – и она упала без сознания. Увидев всё это из окна в кухне, я, толком не одевшись, вылетела из дома к перекрёстку: там уже собрались люди, подъехала неотложка… Помню, я бежала и кричала, как ненормальная: «мама, мама…» Какой-то мужчина лет за сорок остановил меня и спросил, где моя мама? Я показала на сбитую женщину – и он отвёл меня к врачам, где всё объяснил, и нас обеих увезли в больницу. Увы, в тот же день, точнее вечер, мама умерла. До сих пор больно вспомнить, как я рыдала от боли… Врачи кое-как меня успокоили. Затем попросила у врача разрешение позвонить, так как я второпях забыла мобильник, они разрешили. Я позвонила тёте Зое (отец работал за городом!), объяснила всё и она меня забрала к себе домой, пока за мной не приехал отец.
Хотите – верьте, хотите – нет, но после похорон мамы отец по ней и сорока дней не отгоревал, быстро себе нашёл новенькую. Так у нас в доме появилась Мила.
2
Какой она была? Да никакой! Если, например, посмотреть на её облик – так увидишь живую куклу с длинным, светлыми волосами, серыми глазами, смазливым личиком и до омерзения слащавым голосом. Кстати, отец, желая её приласкать, так и говорил ей – «моя куколка». На меня эта пошлятина оказывала просто тошнотворное воздействие, равно, как и её голос. Из какой она семьи? По совести, я не особо этим интересовалась: во-первых, мне это просто на фиг не было надо; во-вторых, я больше предпочитала гостить у кого-то из одноклассниц или у своей крёстной. Впрочем, я немного слукавила: я краем уха слышала как-то такую штуку, что, якобы, мать Милы лишили родительских прав, потому что та пила и не занималась воспитанием дочери, а в приёмной семье сама Мила не хотела жить. Она убегала из дому, ругалась с приёмными родителями из-за любой ерунды, портила купленные для неё вещи… Словом, творила бог знает, что! В итоге её вскоре вернули обратно в детдом, где она прожила вплоть до выпуска, а после к матери вернулась и жила с ней, пока та однажды не умерла. Но это всё из рассказа Милы моему отцу, а как оно наяву – кто его знает.
Однако, вспоминая то, как Мила могла себя вести и что себе позволить, я предполагаю, что в её родной семье было всё тоже самое. Для Милы было нормально, например, ругаться матом через каждое слово (даже говоря с подругами лично или по телефону!)… Я бы сказала, это был её стиль общения с людьми, от которого меня, как нормального человека, переворачивает вверх ногами. Ещё Мила свободно целыми днями могла гулять по квартире совершенно голой. Ваше право мне не поверить, но я пишу о том, что видела сама: она абсолютно бесстыдно могла выйти так к завтраку, являя на всеобщее обозрение свои прелести, или сидеть в гостиной и смотреть телевизор… Если для отца это было нормально, то меня это напрягало и возмущало. Но кто к моим возмущениям прислушивался? Особенно по поводу того, что они изо дня в день занимались сексом, не стыдясь меня (просто у нас стены были, как картонные, и мне было слышно все их охи-вздохи). «Вы хоть бы постеснялись трахаться, когда я дома! Дождитесь, пока я к крёстной на выходные уйду!», – сказала раз я. На что отец мне заявил: «Если тебя что-то не устраивает в нашей новой жизни – то катись колбаской, куда хочешь, а мы будем и жить, как хотим, и делать, что хотим!». Кстати говоря, тётя Зоя мне тоже предлагала переехать к ней: «А что! – говорила она мне. – Я живу с одной дочерью-децепешницей, так что ты никого не потеснишь, и нам в нашей трёхе всем хватит места!». Надо было так и сделать – и тогда бы ничего не было! Однако я тогда сказала тёте Зое, что не хочу драпать из своего дома, как крыса с корабля.
– А так они тебя съедят, как собаку, поскольку ты им даром не нужна! – сказала тётя Зоя. – А у нас ты будешь, как человек!
– Ага! А они там будут развратничать направо и налево! – сказала я.
– А тебе до этого что? – сказала тётя Зоя. – Ты там ничего не сможешь сделать лучше для себя! Хуже – может быть!
Как в воду глядела! Однако я осталась при своих. Дура, согласна, но тогда я верила, что смогу хоть как-то не позволить замарать, загадить память о маме. Никогда не забуду одного момента: однажды Мила ходила по квартире, как обычно, голой. Я её спокойно попросила её надеть хотя бы халат, чтобы не смущать меня… Но увы, моя просьба была также грубо отклонена.
– Если бы моя мать это видела, ей бы тоже это не понравилось! – не зная, зачем, сказала я. – Слава богу, она уже сдохла! – смеясь, сказала Мила. Эти слова так меня взбесили, что я, не помня себя от гнева, сорвала с холодильника полотенце, скрутила в жгут и отлупила хамку по заднице, гоняясь за ней по всей квартире. Надо ли говорить, как меня потом отодрал отец?
3
Вот тогда-то я и подумала о том, чтобы убить эту гадину. Зачем? Во-первых, чтобы ей, мерзавке, наконец, отомстить за всё сполна, во-вторых, чтобы отцу этим причинить как можно больше боли и страданий. Это теперь, отсидев восемь лет, я поняла всё и пересмотрела то, что я сотворила, иначе; а тогда жажда мести во мне клокотала, как лава внутри вулкана, желая вырваться наружу. И вскоре такой случай представился! Это случилось через неделю после той порки: отец тогда был в день, а мы с Милой дома, так как было воскресенье. Не знаю, почему, но я не поехала тогда к тёте Зое. И вот я вхожу в их с отцом спальню, где Мила спала одна, как обычно, голая и в дрезину пьяная. Не думая долго, я взяла отцову подушку, положила Миле на лицо и так держала до тех пор, пока она не задохнулась… Всё было кончено за несколько минут.
Поняв, что Мила уже не дышит, я испугалась и стала судорожно соображать, что делать дальше? Разумеется, первой мыслью было – бежать! Хоть к чёрту на рога, но куда-нибудь подальше, чтоб не нашли подольше. В этот момент позвонила тётя Зоя, и я ей тут же сплела байку, что Мила умерла от остановки сердца.
– Я сейчас приеду! – сказала тётя Зоя. – Пока оденься!
Тётя Зоя приехала быстро, благо, жила недалеко. Мы вызвали неотложку и милицию, я им всем наплела, что, мол, зашла проведать Милу, посмотреть, как она, так как человек накануне много выпил, а тут вон что… И всё это я говорила со слезами, со всеми делами… Видел бы всё это Станиславский! Словом, Милу оформили, как надо, и увезли в морг. Тётя Зоя забрала меня к себе до приезда отца.
Узнав о том, что Мила умерла, отец был чёрным от горя. Я даже слышала, как он плакал ночью, бродил по дому, не находя себе месте и покоя. Весь следующий день он также ходил сам не свой, почти ничем не интересовался… Разве что когда надо было решать все похоронные дела он всё-таки приходил в себя, хотя и через силу. А что же я? Глядя на себя из сегодняшнего дня, я понимаю, что я тогда вела себя, как последняя гадина, притворно заботясь об отце, а наяву упиваясь его болью и страданиями. Какой бы Мила ни была дурой и хамкой в моих глазах, а он её любил, и я не имела права разбить его любовь, причинив ему долгую и сильную боль. Помню, отец меня ещё спросил – сама ли Мила померла? Я, конечно, его изо всех сил убеждала, что я его куколку и пальцем не трогала, что она умерла во сне... Думаю, он мне все-таки не очень верил.
Но сколь верёвочка ни вейся, а конец всё равно будет! И вскоре за мной пришли из милиции. Я опущу кое-какие мало интересные детали, но никогда не забуду шок отца, когда следователь, невысокая брюнетка, объяснила, что меня задерживают по подозрению в убийстве Людмилы Дудкиной.
– Как в убийстве? – удивлённо спросил отец, после чего перевёл взгляд на меня, как бы спрашивая – правда ли это.
– Да, я её убила! – объявила я, видя, что мне деваться некуда. – Я убила её, чтобы отомстить тебе за всё, что я терпела от тебя.
– Будь ты проклята, гадина! – прошипел отец, кое-как удерживаясь от того, чтобы не стереть меня в порошок. – Ты мне не дочь.
Последние слова он после повторил и на суде, на что я ответила тогда ему, что ей и не была для него никогда. Единственный человек, который меня простил, писал мне и приезжал иногда, а после приютил меня у себя и помог с институтом, – это тётя Зоя. За что ей большое спасибо. Раскаиваюсь ли я в совершённом убийстве? Теперь да. Скажу больше: уже, будучи в заключении, я попросила в письме тётю Зою, чтобы она приехала ко мне вместе с Отцом Александром, батюшкой, который меня крестил, для исповеди. Да и теперь я по воскресеньям хожу в храм и долго-долго замаливаю свой грех. Надеюсь, бог услышит мои молитвы.
27-го декабря 2022г.
