Нечаев вышел из кабинета, прошел мимо секретарши, в коридор и только тогда остановился и оглянулся, дожидаясь Сиротина. А когда тот подошел, решительно проговорил:
- Идем в курилку.
В курилке, на стуле, за столом, с пепельницей перед собой, и с дымящей сигаретой, между пальцев сидел и о чем-то своем думал капитан Зайцев.
- Капитан, дай поговорить, - твердо произнес Нечаев, входя в курилку. Зайцев тут же ткнул окурок в пепельницу, одновременно вставая с места, и быстро вышел.
- Заходи, - оглянулся Нечаев на Сиротина, и, пропустив его внутрь, сам прикрыл дверь. – Слушай, лейтенант, я тебе не папа и не мама! И пожил я долго, и людей научился видеть! Ты чего юлишь?! Давай рассказывай, как на духу! Иначе я разозлюсь! Потом пощады не жди! Говори, чего произошло?!... – Наступила тишина. – Сиротин, говори!
- Да жена уже второй месяц болеет. На работе денег не платят. Позвонила, сказала, что ребенку в школу на обеды надо триста рублей. Я её спрашиваю, где я возьму. А она, кто мужик, в доме, я, или ты. Я ей пытался объяснить, что зарплата только через неделю. А она, ребенок твой, или не твой. Ему кушать в школе надо. Живой человек. Каждый день надо нормально питаться. Ты, вообще, для чего на работу ходишь, чтобы с друзьями поболтать. Иди вагоны ночью разгружай, раз здесь денег не платят. В конце сказала - отец, с тебя вечером триста рублей, для ребенка. Я как раз опись составлял. Медсестру позвали на пару минут. А я до кошелька дошел. Смотрю, а там денег невероятное количество, сложены в один слой, потому что сложенными бы все не влезли. И при этом кошелек даже не согнуть, так плотно набито. И одни пятитысячные и тысячные купюры. И чуть-чуть сторублевых. Я не знаю, что на меня нашло. Звонок тут этот, собственный ребенок в беде, а здесь человека уже, можно сказать, нет. И… - Михаил повесил голову.
- И ты взял…
- Совсем немного, несколько всего сотенных купюр.
- Сколько?
- Не знаю. Было так не по себе, что я даже не считал. Прикинул, на глаз, что больше трех бумажек. По коридору уже возвращалась медсестра. Я быстро спрятал в карман, а дома, не глядя, отдал жене.
- Ясно, - сжал губы Нечаев. – Фуууу… - Энергично потер он лоб. - Сиротин, ты хоть понимаешь, в какое ты дерьмо вляпался?... Это увольнение стопроцентное. Причем, с таким хвостом, что в дворники и то не везде возьмут. Мало того, ты же и меня подставил. Я за личным составом недоглядел… Значит так, зарплату тебе уже дали? Деньги есть с собой?
- Деньги?...Неет…
- У тебя чё, денег нет?... А обедать на что будешь?
- Я с собой еду взял.
- А дома?
- В смысле – деньги? Дома тоже практически нет. Жена болеет, сразу почти всю зарплату в аптеке оставила.
- Ну, блин, Си-ро-тин! - засунул руку в брючный карман Нечаев, вынул свой бумажник, заглянул в него и вытащил тысячную купюру. – Даю с отдачей!... Сейчас зайдем, ты отдашь тыщу и попросишь прощения. Понял? Всю тыщу отдашь, без сдачи! И проси прощения, говори, что черт попутал. Больше такое никогда не повторится. Понял?
Михаил согласно кивнул, и Нечаев вставил ему тысячную купюру в руку.
- Все, пошли, - решительно открыл дверь курилки Нечаев. С обратной стороны, возле двери, прислонившись спиной к стене, и будто бы углубленно смотря что-то в своем телефоне, стоял капитан Петров.
- Петров, - произнес Нечаев, и погрозил пальцем. Это могло означать только одно, что, если он чего-то и слышал, то должен держать язык за зубами.
Нечаев стремительно вошел в кабинет, и тут же, заходя за свой стол, оперевшись сжатыми кулаками о столешню, заговорил первым:
- Вот, у лейтенанта труднейшая жизненная ситуация, жена при смерти, дети разом заболели. Нужны были немедленно дорогущие лекарства. Он и сорвался. Взял триста рублей. Взял, но собирался отдать. Обязательно – отдать. Мы его за это накажем. Так накажем, что он на всю жизнь запомнит. Вот он хочет вам вернуть деньги.
В это время Михаил положил на стол, перед мужчиной, тысячу рублей.
- Он отдает в три раза больше, чем взял. – Обратил внимание Нечаев. – И приносит свои глубочайшие извинения...
- Вы что? – произнес мужчина.
- Вы не переживайте, я лично беру дело Сиротина на свой контроль. Мы возбудим дисциплинарное производство. Я с него три шкуры сдеру…
- Вы что? – повторил мужчина, и в его лице возникла невероятная решительность. – Вы что?... Какая тысяча?... Мне нужна моя сотня!
Понимаете? Моя…Моя сотня! Звездочка моя! Первая половина – серия «еК». «е» - маленькая, «К» - большая; вторая…
- тут лицо мужчины сильно побелело. Он сделал какое-то неестественное вращение зрачками глаз, и стал оседать на стул. Изо рта появилась слюна.
- Лейтенант, ему плохо, - сообразил Нечаев. – Искусственное дыхание делать умеешь?
- Нее, я не буду, - несогласно мотнул головой Михаил. Нечаев поднял на него свирепый, грозный взгляд, под которым все «Нет»,
и «Не буду», просто меркли.
- Аа, у выхода скорая стояла, - вслух нашел спасительную мысль Михаил. За этот миг переговоров, мужчина, по всей видимости, полностью потерял сознание, и безвольное тело собиралось свалиться на пол. Нечаев среагировал мгновенно, обпрыгнул свой стол, подскочил к мужчине и схватил его подмышки.
- Успел, - довольно прошептал он, усилием всех своих мышц возвращая тело мужчины на стул, а его руки положил на стол, а на руки уложил безвольную голову. Чуть-чуть расслабил захват. Мужчина не падал.
- Сидит, - осторожно произнес Нечаев. И добавил, - скорую! – перегнувшись через стол, ткнув кнопку селектора внутренней связи. – Дежурный!...
- Да, слушаю вас, - быстро ответили по громкой.
- Дежурный, у меня в кабинете человеку плохо. Похоже, умирает. Выгляни на улицу, там скорая еще стоит. Если - так врачей сюда! И срочно! Срочно!
- Сейчас! – последовал быстрый ответ.
Продолжение следует
|
Замечательно!