Эту историю можно начать с любого места, раскручивая по белоснежному "бумажному" цифровому полю в разные стороны, будто клубок графитовых строк разной длины. И разматывать её можно гораздо дольше, чем здесь получилось, в данной версии. Да и участники происходящего видят и переживают каждый свою правду. К тому же сама история ещё не окончена – её главная героиня жива, хоть и нездорова. Впрочем, дальше мало что интересного история ей сулит. Скоро сверху дадут занавес. Ведь у каждого удачного спектакля занавес наготове. Успеть бы отыграть своё.
Дело было к обеду. Бабушка Лена, обычно до головокружения говорливая, сидела на диване и плакала с самого утра. И после обеда, наверное, плакать она будет тоже, потому что младшая дочь Таня сообщила ей утром о смерти лучшей подруги, с которой бабушка не виделась уже несколько лет. Зачем сообщила? Непонятно. Нет-нет, понятно, для чего – чтобы бабушку, ветерана войны, ранить в мирное время. Сил у бабушки маловато, а подруг ходячих ещё меньше – получаются раны глубокие.
Младшая её дочь разговаривает с ней всё реже, зато визжит на неё голосом своим изломанным-треснутым всё чаще и всё меньше теснясь окружающих. Да весточки доносит, подобные этой: поднимая нос, приспуская веки, затаив собственное удовольствие, замешанное на страдании матери. Как у волчицы глаза у младшенькой, стеклянные. И не кормит свою мать она. И не лечит, хотя врач. Правда, врач детский – не по профилю. Надоела ей эта старуха бесполезная, а та – всё живёт и живёт!
Похожее как-то уже было у них в семье, когда бабушкин муж болел-умирал, отец дочерин. С ним тоже три года дочь младшая в молчанку играла, игнорировала его или задевала больно. Квартиру их разменять угрожала, чтобы отгородиться от чужих проблем. Считала, наверное, что родители таким, как она, детям, всё и всегда отдавать обязаны. А разные проявления немощи и старости с их стороны – это предательство! В конце концов, и другие дети-внуки у них есть, вот пусть своими больными и занимаются! А эта старуха ненавистная мешает ей жить самостоятельно и жизнью наслаждаться!
Бабушке было 16 лет, когда она убежала в поисках счастья из небольшой сибирской деревни с говорящим названием Камень-на-Оби. Потому что узнала она о существовании шумных городов и поняла в миг: в деревне ей жизни не-бу-дет. Это было… эх, 67 лет назад. Давненько. Однако, каждый раз, когда заходит разговор о любимой ею пшённой каше, она говорит тоном поучительным: «Это моя каша, у нас в Сибири ничего другого не растёт». У них в Сибири, значит. Там, далеко, за тридевять земель, хранятся вообще все легендарные бабушкины эталоны мира.
Молодая, бабушка красивой была и работящей, как братья-сёстры её. В их семье ещё и батраки трудились. Отец её слыл крепким сибирским хозяином: он привозил на подворье технику из столицы, выписывал её из Европы, с промышленных выставок – сеялки, моторы, плуги, однажды привёз даже трактор. Грамотный был мужик. Крепкий. Когда «совецка власть» дотянула мириады своих хилых и ядовитых «пролетарских» щупалец до Алтая, то отец, предчувствуя недоброе, продал большую часть хозяйства своего. Иначе бы его за так отобрали. За золото продал, прямо с таёжных приисков. И кто только управлял всеми этими невидимыми щупальцами? Да знает она, кто. Все знают. Космополиты – люди без собственной родины.
Отлил из золота того отец слитки пудовые, да спрятал хорошенько. Восемь слитков у него получилось: сто килограммов, почитай, самородков. Старшему сыну сказал, где спрятал. В то время бабушка была ещё младенцем. Вглубь тайги отца, кулака, щупальца задвинули, когда подворье распотрошили вконец, да только пропал он там, среди болот, с матерью бабушкиной. Одним врагом народа меньше стало. Даже несколькими сразу.
Деревня бабушкиной родни до сих пор называется Камень-на-Оби. В тех местах, на побережье большой реки, действительно стоял большой камень. Его называли Ведьминым. Стоит ли он посейчас? О том нет вестей. Деревню недавно по телевизору показывали, в программе «Время». То ли там нашли что-то геологи, то ли вертолёт разбился очередной – бабушка уже и не вспомнит повода. Муж внучкин этот сюжет видел. Внучку тоже Леной зовут. Есть на двоих у молодых всего одна бабушкина правнучка. Непоседливая. Может, ещё родится кто? Хотя… зачем в такое время рожать?
Брат бабушкин (а семьи настоящих сибиряков были многодетными) летал на поиски того самого золота – в аккурат, как перестройка началась. Под камнем искал. Не нашёл. Сказал, что не нашёл. Может, приметы стёрлись, а может, откопал тот схрон другой кто…
Вышла замуж бабушка уже на войне, через три года началась она после бегства её из деревни – в девятнадцать бабушкиных лет. За лётчика молодого, лейтенанта, вышла. Красивый был лейтенант. Через несколько недель после свадьбы сбили его самолёт немцы, в нём он и сгорел, выпрыгнуть не успев. На войне такое сплошь и рядом случается: смерть молодых и счастливых будто бы вполне естественна. Ветрами военными тоску из юной бабушкиной души вынесло, только словно камень остался там.
Стал за бабушкой ухаживать капитан один, хохол, который потом стал дедушкой, Повар по фамилии, Андрей по имени. До конца войны они вместе были: дедушка летал (ему ещё тридцати не было), а бабушка парашюты лётчикам и десанту укладывала. Так и вернулись с войны вместе, с победой. Стали ветеранами. Выдали им квартиру, и дачу крошечную от неё недалеко.
Родились у них две дочери – старшая, спокойная, и младшая, бойкая. Двое детей ещё к тому умерло, младенцами. Дочь младшая у отца любимицей была ненаглядной, а старшую особенно не баловали. А зачем спокойному ребёнку внимание? Теперь старшая дочь с утра до ночи беспокоится обо всех своих близких, будто наседка, вьётся-заботится. А вот младшая исключительно своими делами занимается, внимания своего на других тратить даром жалея. Близких у неё поэтому нет, окружающие разве что. Альфонс под боком (но надолго ли?), да любимое отражение в каждом зеркале.
Бабушка на даче работала, цветы выращивала и продавала, поэтому деньги в семье всегда водились. На эти деньги цветочные построила её младшая дщерь дом под городом, в лесной зоне, и на себя в обход всяких прав его записала. Теперь там у неё благолепие и раздолье – наверное, так блаженно чувствует себя человек, которому выпало редкое счастье уцелеть из всех одному на земле после ядерной бомбардировки.
Мочки ушей у бабушки под серьги не проколоты. Это лишнее. И у старшей дочери её дырок нет в голове. И у внучки. И у правнучки дырок не будет. И в носу отверстий нет, и в пупке тоже. И каблуками ноги да детородные органы правнучка её тоже уродовать не станет. Сегодня много экспериментов неразумная молодёжь над собой ставит, примеры поведения непотребного плодит. Вот бы всех к ним в Сибирь, на трудолечение…
Глаз у бабушки тёмный. Она практически не видит уже. Левый глаз только свет различает, а правый – пятна мутные. Когда пятна издают голос, она распознаёт в них лица окружающих. До инсульта зрение было острее, хотя и подпорчено сильно трудом надомным. Ведь чтобы младшую дочь, которая сейчас её ненавидит, в институте обучить, бабушка обшивала преподавателей – в ту пору ни модных бутиков для народа, ни взяток преподавателям не было – только отрезы тканей да подношения от чистого сердца. Теперь же младшая дочь «к себе» в их общую государственную квартиру водит альфонса интеллигентной наружности, который к дочери жить удобно пристроился и с бабушкой тоже особенно не очень чтобы церемонится. Просто не замечает – ровно как дочь ему повелевает. Даже когда плохо бабушке совсем, когда она стонет.
Бабушка сидит и думает вслух – за что ей такое испытание: дочь её в дом «свой» загородный из квартиры вещи вывозит, её не спрашивая и у неё на виду? Впрочем, что её спрашивать – немощную? Зачем? Быть может, бабушкино наказание дано ей случаем-провиденьем за то, что в бога официально она не верит, но неофициально ему молится? Правда, сейчас стало много религиозности в людях, это модно – подражать правителям верховным. Однако у правителей там как раз наоборот: кланяются официально, а про себя: «как бы перед телекамерой встать поудобнее» - думают.
Есть и радость у бабушки резвая. Быстро устаёт она на неё радоваться. Правнучка её единственная, как и сама бабушка, кашу пшённую любит, с тыквой. Молодец! Полезная каша, натуральная. Сегодня, куда ни глянь – люди не пойми что едят. «Фаст фуд = фаст лайф», как внучкин муж говорит. Что это значит, интересно? Картошку бабушка терпеть не может – рыхлеет тело от картошки, да и ум тает. Много лишнего в свою голову берут и глотают без задней мысли люди – от того всяких бед у них прибавляется. Сами виноваты.
За тёмный глаз, тёмный волос, отрицательный настрой и гортанную дрожь многие соседи ошибочно считают бабушку ведьмой. Правда, были отдельные случаи, когда её слова дурные в чей-то адрес сбывались. Но это либо совпадение, либо вина того, кто попался ей на глаза. Всякие ходят люди кругом – и пьяницы, и лентяи, и насильники даже. Сами посмотрите: хороших-то людей, совестливых, на свете почти не осталось. Как и чего-то в жизни радостного. Редко, даже теперь, когда тепло бывает по-настоящему – её комната в квартире северо-западная, и одежда её иссохлась, старая стала – не греет почти. Смотрит бабушка на руки свои 82-летние, и говорит, будто глазам не веря: «надо же, руки-то мои – как у старухи!»
А вечером, когда приходит к бабушке внучка, чтобы дежурить на ночь остаться (младшая дочь к бабушке ведь не подойдёт, случись что, разве что яду с удовольствием подаст), бабушка, от слабости на кровать заваливаясь, говорит под нос полушёпотом, будто заклиная время: «эх, ещё маленько пожить бы». Всё хорошо в жизни получилось бабушкиной, всё у ней было, и кое-что даже осталось ещё. Жаль только, что такая вышла дочь у неё младшая. Но когда другие вокруг про её дочь плохое говорят… Раньше всегда защищала её, даже перед старшей. Теперь молчит: сил нет почти. Про камень молчит, приваливший её насквозь сибирскую душу родным бесплодным самородком.
